Генрих Шульце – добродушный старик, который в детстве жил недалеко от концлагеря в Берген-Бельзене в Нижней Саксонии, Германия.

В «Последнем отчете» Люка Холланда Шульце возвращается на старую семейную ферму, чтобы указать на сеновал, где когда-то укрылась группа сбежавших заключенных. Беглецы голодали и выпрашивали у него еды. Но потом пришли охранники и забрали их, что, конечно, было очень печально. В ходе дальнейшего допроса Шульце, робко пожав плечами, признает, что да, пленных снова схватили, потому что он сам вызвал охрану. Что с ними стало после этого? «О, – усмехается герр Шульце. Никто этого не знает!»

Собрать и вывести их на свет: прохожих и чиновников, детей, которые донесли, и взрослых, которые закрывали глаза. Холланд, британский режиссер-документалист, провел последние десять лет своей жизни с этими разрозненными уцелевшими участниками истории, с теми, кто жил при нацистском режиме, и результаты оказались ужасающими; показания леденят кровь. Монстры, как однажды написал Примо Леви, всегда являются отклонениями. Но маленькие люди, которые наблюдают со стороны и время от времени наклоняются, чтобы протянуть руку помощи: вот они – настоящая опасность. Они даже хуже, чем монстры.

Маргаретт Шварц вспоминает, как заключенные Дахау пломбировали и выпрямляли ей зубы. («Они были хорошими заключенными», – говорит она.) Герман Кнот объясняет, что Ваффен-СС считались элитой нации («Не только физически. Духовно тоже»). Даже сегодня дряхлый, Карл Холландер признает, что все еще чтит Гитлера и не может заставить себя винить его. Он считает, что в конечном счете евреев не следовало убивать. Вместо этого их следовало изгнать с родины. Хотя немногие из других персонажей Холланда настолько нераскаянные, как Холландер, их защита кажется удручающе похожей, до такой степени, что половину из них можно подозревать в участии в фальсификации в промышленных масштабах. Либо они ничего не знали о том, что на самом деле происходит, либо – если и знали – они не несли никакой ответственности, учитывая тот факт, что они были солдатами на передовой, или скромными бухгалтерами, или экзальтированными членами Гитлерюгенда.

Лишь немногие (Ханс Верк, Курт Саметрайтер) называют эту ложь тем, чем она является, настаивая на том, что да, все знали, для чего были созданы лагеря; можно было почувствовать запах горящих трупов за 2 км. Остальные тем временем стремятся объяснить, каким образом само их присутствие способствовало развитию местной экономики. Говорили, что лагеря помогали мясникам, пекарям и бакалейщикам. Выиграли все, кроме тех, кто был внутри. У Холланда диагностировали рак во время работы над этим проектом, и он умер в июне, вскоре после его завершения. Он оставляет после себя простое, ничем не приукрашенное исследование повседневного зла, в котором рассказы очевидцев уравновешиваются архивными кадрами и снимками гор, лесов и покрытых листвой железнодорожных путей. Его фильм явно показывает, как сотня оттенков серого сочетается, образуя тьму. Неявно он предупреждает, что это вполне может повториться.

Оказывается, Курт Холландер не самый вызывающий тревогу обитатель «Последнего отчета». Эта сомнительная честь выпала на долю неназванного молодого студента, чьё лицо замазано, который ругает пожилого Ханса Верка за то, что тот стыдится своей истории, и говорит, что старик должен больше беспокоиться о могущем ограбить его иммигранте из Албании, чем о том, что его страна могла или не могла сделать давно. Сидя за столом и слушая эту обличительную речь, Верк расстроен и едва не плачет. Он кричит: «Я прошу тебя только об этом. Не позволяй ослепить себя»; прошлое разговаривает с настоящим хриплым, слабым голосом.

theguardian.com