Меня осенило. Эти люди обещали прислать мне документы с неизвестного адреса. Неужели кто‑то слил другие документы, гораздо более информативные и разоблачительные, ровно в то же время? Маловероятно, но это выглядело как единственное возможное объяснение. Я решил не привлекать внимания к источнику информации и поменял тему, сказав, что проверил подлинность договор с фирмой Дэвида Бойса. «Это подлинные документы», — сказал я. В голосе на том конце провода прозвучали нотки паники: «Я… я не знаю, кто прислал их…» Потом он взял себя в руки: «Нам нужно решить это дело дружелюбно, я бы сказал». Интересно, а если не дружелюбно, то как?

Осенью 2017 года Вайнштайн встречался с тремя агентами «Черного куба» в задней комнате кафе Tribeca Grill в Нью‑Йорке. Агенты торжествовали. «У нас хорошие новости», — сказал один из них, улыбаясь. Оперативники «Черного куба» зачитали вслух отрывки о Вайнштайне из готовящейся к выходу книги Роуз Макгоуэн. Пока Вайнштайн слушал, его глаза расширялись. «Боже мой, — бормотал он, — боже мой».

О том, что «Черный куб» нанял Хайкина и Островского, чтобы следить за мной, я узнал лишь летом 2018 года. В июле того года я запостил в соцсетях фото сковородки марки «Черный куб» и приписал: «Покрытие, устойчивое к царапинам. Может использовать чужие имена и подставные компании для извлечения информации». Несколько недель спустя мне позвонили. Абонент определился как «Аксиома». Затем пришло сообщение: «Я хочу пообщаться с вами напрямую и приватно. Это касается сковородки, устойчивой к царапинам. Иногда я готовлю, и черное покрытие пугает меня».

Есть еврейский обычай (кодифицированный Моисеем Маймонидом в его Мишне Тора, Хилхот тфилин, Мезуза ве‑Сефер Тора, 7:1), согласно которому каждый еврей, включая царей (на основании Втор., 17:18), должен в какой‑то момент своей жизни переписать Библию. По‑видимому, община Фустата соблюдала этот обычай, невзирая на компетентность ее членов и их возможности.

Дочь Хисды однажды спросила его: «Неужели учителю не нужно немного вздремнуть?» На это Хисда ответил талмудическим эквивалентом выражения «На том свете высплюсь»: «Вскоре [то есть в могиле] настанут дни долгие [для сна] и короткие [для изучения Торы], и мы выспимся». Это своего рода carpe diem, «лови момент», только совсем без эротического гедонизма, который обычно ассоциируется с этим призывом.

Американские евреи не «нелояльны», когда они поворачиваются спиной к Израилю и оскорбляют его друзей и обращаются с ними, как с врагами, и когда они обращаются с его врагами так, будто это наши друзья. Нет, в лучшем случае — в лучшем случае! — мы слепые дураки, не видящие, что лишь поворот исторической судьбы уберег нас от того, чтобы говорить на иврите как на родном языке и ехать в автобусе в сторону, скажем, горы Скопус — в автобусе, который взорвет террорист, увешанный взрывчаткой, или зальет кровью террорист с ножом.

Можно убедительно доказывать, что запрещать визит Тлаиб и Омар было не очень хорошей идеей. Можно указать на то, что Нетаньяху успел поменять свое мнение на прямо противоположное. Еще можно возносить хвалу двухпартийности или открытому обществу со всеми его достоинствами либо превозносить способность диалога трогать сердца и умы. Но называть этот запрет невиданным‑неслыханным нарушением демократических норм, причем в новостной заметке, а не в аналитической статье или колонке, — это просто глупость.

На момент прибытия восточноевропейских евреев в пампасах, как и на большей части территории Аргентины, заправляли гаучо — пастухи отчасти индейского, отчасти креольского происхождения. Поначалу гаучо предлагали свою помощь в качестве батраков или по хозяйству, но вскоре стали учить евреев всему: как обрабатывать землю, как пасти скот, как объезжать лошадей и даже как лечить животных. Слияние двух культур произошло уже в следующем поколении, когда гаучо выучили идиш, а многие евреи сбрили бороды и сменили свои ермолки на ковбойские шляпы.

Больше не встретишь людей подобной мудрости, сетует Гемара. В пессимистическом пассаже в Эрувин, 53а мудрецы описывают передачу библейской премудрости как постепенную деградацию: «Умы ранних мудрецов были подобны входу в Храм, умы поздних мудрецов — входу в зал Храма, что же до нас, то наши умы подобны ушку иголки, которой зашивают прорехи в одежде». Другие мудрецы развивают эту метафору. С их точки зрения, изучение Торы столь трудно, что они уподобляют его втыканию колышка в маленькую дырочку или попыткам пробить пальцем комок твердого воска.

Случай Тека очень показателен, поскольку обнажает новую линию раскола. С одной стороны, здесь те, для кого неравенство и дискриминация представляются проблемами, требующими политического решения: постановки достижимых целей и получения конкретных, осязаемых результатов. С другой — те, для кого неравенство и дискриминация — это грехи, моральное фиаско, которое никак нельзя исправить политическими методами — только искупить путем покаяния. Первая группа ищет решений здесь, на земле; вторая обращает очи вверх.

Либескинд говорил о том, как сложно для художника сказать свое слово в таком месте, ужасы которого сохранились неприукрашенными и говорят сами за себя. И кстати, изначальный проект Либескинда — крупное строение, похожее на собор, с сиденьями для посетителей — был отвергнут как «слишком художественный».«Поначалу я толком не понял этого, — сказал он. — Чтобы передать идею, нужно искусство». Но со временем он понял, что его искусство не должно отвлекать внимание от самого места.

Если дождь, пролившийся из облака, на момент начала субботы был еще в океане, не следует ли отсчитывать его тхум от океана? Но как нам узнать, возникло ли то или иное облако до наступления субботы или после? И если дождь был в облаке в момент наступления субботы, почему бы не отсчитывать его тхум от облака? Или следует апеллировать к правилу, что «законы тхума не распространяются на высоту более 10 тфахим», — правилу, которое мы обсуждали в прошлый раз применительно к приходу Мессии?