Книга Иова тем выделяется среди всех библейских, что не является частью истории отношений между людьми и Богом (пусть и представленной в Библии как отношения между Богом и людьми). Ни главный ее герой, ни его окружение не включены в цепочку развития этих отношений и отражения их разными гранями, тянущуюся от Адама до последних пророков. Какую же весть она призвана донести людям в составе Писания?

Внуку в школе велели прочесть «Степь» Чехова. Он начал, через некоторое время пришел к матери — моей дочери, — как она выразилась, «с выпученными глазами», сказал, что Чехов — антисемит, евреев изображает в рассказе издевательски, они у него отвратительные, но это он сам отвратительный, и читать его дальше он не будет.

«Смерть моего врага» не притча, персонажи которой представительствуют за весь человеческий род. Нет, это просто живые люди, знакомые и случайные пешеходы на улице. Промельк притчи поприсутствует ближе к началу... Десять лет назад умер немецкий писатель Ханс Кайлсьсон.

Девятнадцати лет Вейнберг был загнан в Рижское гетто. В 21 отправлен в концлагерь, перевезен в другой, третий (один из них Бухенвальд), в 23 бежал, был пойман, но уже кончалась война, его не успели казнить. Он был крепок, выше среднего роста, спортивный, в семье говорили: «У Йолы арийская внешность».

Он был талантлив, ярок, крепко держал в руках поводья интереса к себе и чутко реагировал на малейшие колебания их натяга. Он полунашел для себя, полуустроил сам уникальное в те времена место. В монолите государственной мощи он, как вольное семечко, обнаружил трещинку, в которую вцепился корнями.

И тут начался выезд. Евреев. Греков, немцев. Полукровок. Под их маркой — русских, украинцев, прибалтов. По чуть-чуть, побольше, поменьше. Сама ситуация, когда такое возможно, становилась интересной, пусть даже и вчуже. Согласие на то, чтобы их (нас) по одному, по десятку выпускали, государство выдало из-под палки. На это вынудило его всё вместе, в первую очередь, обессиливающе неостановимая штамповка военного железа, в том числе «космического», и не в последнюю — тот же хоккей.

Когда я первый раз подлетал к тель-авивскому аэродрому, я поймал себя на необъяснимой уверенности, что мои — здесь. Расстрелянные 6 декабря 1941 года в Румбуле — здесь. Что я лечу с ними встретиться. Что я их встречу.

Сетевой журнал «Биг Соккер» опубликовал список игроков-евреев из самых известных. Затем был опрос: как вы к этому относитесь? Один из ответов был: «Псс, Бекхэм – еврей?» На что сразу последовала реплика: «Он – нет, но бабушка его – да». Исключительно трогательна последняя строчка списка, об Андрее Воронине, одном из ведущих игроков «Ливерпуля»: «Не еврей, но из одесского «Черноморца»».

Каким может быть еврей, если он — Эйнштейн? Евреи гордятся Эйнштейном, гордятся тем, что он «один из нас». Так грекам льстит, что Эвклид был их, арабам, что Авиценна. Как любили говорить советские ораторы — гордость тут законная. Не следует только упускать из виду главное качество его натуры: быть самим собой — а не кем-то, кто нравится другим. Так что нам, прежде чем записывать его в «свои», следует внимательно вглядеться — в него и в себя — и тогда решить, записал ли бы он в «свои» нас. 

Познакомились мы через Ахматову. Она с ним дружила, регулярно виделась в те годы. Он был для нее авторитетом в области древней литературы и, при случае, консультантом в поисках той или иной цитаты. «Спросить у Симы» – повторяющаяся запись в ее записных книжках. Она могла помнить несколько слов или общий смысл строки Горация, и он немедленно находил нужное место... 90 лет назад родился Шимон (Симон) Маркиш

У вас сколько, шесть миллионов? А мы за то же время остались без тридцати, а то и всех сорока – погибших на фронте, в тылу, от голода, от ран. У вас половина народа? И мы лишились половины – если считать революцию, гражданскую войну, коллективизацию, террор. И наша половина числом раз в двадцать больше вашей. И ничего, не поднимаем шума, пишем стихи, веселимся как умеем...

Эссе посвящено личным отношениям между Бродским и Венецией. Его восхищению высшей на земле красотой, которая и есть этот город. Где, по его признанию, он готов был бы жить хоть собакой, хоть крысой, лишь бы на это смотреть... Подлетая к Венеции, видишь болото, на котором она стоит. Фондаменти, по которым идешь вдоль воды, на которых стоит отражающаяся в ней красота, здесь насыпные, рукотворные. Красота — фундамент человечества. Последняя и подлинная опора. На Сан-Микеле, глядя на город, это ощущаешь физически... Четверть века назад умер Иосиф Бродский