Едвабно стало лакмусовой бумажкой исторической политики памяти Польши, превратившись из общенациональной трагедии в неприятную для польского политического дискурса историю одного местечка. А это значит, что роль книги Яна Томаша Гросса как контрдискурса Институту национальной памяти Польши за эти 25 лет не утратила актуальности

Ханка Групинская, польская писательница, журналист и деятель культуры, с 1985 по 2000 год брала интервью у последних оставшихся в живых солдат Еврейской боевой организации, действовавшей на территории Варшавского гетто. Эти беседы с солдатами, рассказы об их судьбах легли в основу книги «Я пришла домой, и там никого не было. Восстание в Варшавском гетто: истории в диалогах», русский перевод которой недавно вышел в издательстве Ивана Лимбаха.

В 1960‑х годах поэт, пишущий о Бабьем Яре, уже не свидетель, а прежде всего фигура, «заряженная» идеологически, его цель — раскрыть глаза на правду. Авторство самого известного текста этого периода принадлежит Евгению Евтушенко. Поэма «Бабий Яр» принесла ему всемирную славу, была переведена на 72 языка. В своем произведении Евтушенко затрагивает проблемы отсутствия памятного знака у Бабьего Яра и советского антисемитизма...

После освобождения Парижа Адольфо Камински стал помогать военной разведке, которая на тот момент также нуждалась в фальсификаторах. После окончания алжирской войны Камински помогал противникам Франко в Испании, чешским диссидентам, грекам, что боролись с «черными полковниками», противникам диктатуры Салазара в Португалии, работал на сеть Кюриэль и Организацию латиноамериканской солидарности при посредничестве Жоржа Маттеи, подделывал документы американским уклонистам во время войны во Вьетнаме...

«Существует такая теория, что есть внутренняя история евреев, а есть внешняя. С моей точки зрения, это разделение искусственное. Евреи существовали не в безвоздушном пространстве — невозможно отделить историю российского или советского еврейства от истории Российской империи или СССР...»

Писать нужно так, будто война уже закончилась, не испытывая страха ни к немцам, ни к юденрату, ни к соседям по гетто, которых авторы критикуют в своих очерках. В «Ойнег Шабес» верили, что материалы архива подпольной еврейской группы Варшавского гетто будут важны для будущего трибунала, который после войны привлечет к ответственности немцев, поляков и еврейскую полицию за их преступные деяния.

Трудно отрицать тот факт, что идеи капитализма были не чужды христианам. Несмотря на то, что католицизм долгое время препятствовал капиталистической экспансии, с зарождением протестантизма все изменилось. Христиане начали делать то, за что с древних времен осуждали иудеев. Однако отношение к еврейским предпринимателям от этого лучше не стало...

Особое место в книге занимает рефлексия Гросса по поводу деятельности правящей партии «Право и справедливость»: по мнению историка, она «имеет очень конкретный прецедент в эндековской системе ценностей 1930‑х годов». Гросс считает, что яркий пример цикличности истории — отказ стран Восточной Европы принимать беженцев: «Только когда Восточная Европа смирится со своим прошлым, люди смогут осознать свой долг — спасти тех, кто бежит от ужасной судьбы».