Тщательно разбирая текст, мудрецы обнаружили любопытную деталь: Моисей был поражен проказой не в тот момент, когда положил руку на грудь, а секундой позже, когда вытащил ее из складок плаща, но при этом излечен он был в тот момент, когда вновь прикоснулся к груди. То есть исцеление произошло быстрее, чем кара. Таким образом мы видим, что Г‑сподь благословляет быстрее и, можно предположить, с большим для Себя удовлетворением, нежели проклинает.

В трактате «Шабат» мудрецов заботит лишь неумышленное нарушение субботы, за которое раввинистический закон налагает искупительную жертву — хатас. Таким образом выходит, будто в талмудическую эпоху намеренное нарушение субботы просто не встречалось среди евреев. Мудрецы Талмуда не могли себе представить еврейскую общину, подавляющее большинство которой попросту игнорировало бы законы шабата, как это делает, к примеру, современное американское еврейство.

Раз тфилин наматывают на левую руку, то нужно обувать сначала левую туфлю. Но есть барайта, выражающая противоположное мнение: «Когда человек надевает туфли, он сначала надевает правую туфлю, а затем — левую туфлю». По алахе, оба способа допустимы. Однако рав Нахман бар Ицхак настаивает на том, что «богобоязненный человек может выполнить оба предписания». Каким же образом?

«Зачем было это делать это? Почему моя мать рисковала всей семьей? Зачем это все? Что они делают с нами теперь? Это стыд и позор, что евреи господствуют в мире. Я не знаю, почему мы должны были спасать их». Можно подумать, что польские антисемиты вздохнули с облегчением. В стране, где когда‑то жили три с половиной миллиона евреев, осталось двадцать тысяч. Но ненависть переживает свой предмет. Подобно фантомной боли, исчезнувшие миллионы евреев преследуют тело польской политики.

Для Дойчера Ахер представляет лучшую еврейскую традицию из всех возможных, традицию, которая также включает «Спинозу, Гейне, Маркса, Розу Люксембург, Троцкого и Фрейда. [...] Все они сочли границы еврейства слишком узкими, слишком архаичными, слишком тесными. Все они искали идеалов и реализации вне еврейства». Вольнодумцы и революционеры, упоминаемые Дойчером, считали иудаизм тюрьмой или гетто, поскольку они хотели принадлежать к другому, лучшему сообществу — всему человечеству.

Можно только дивиться тому, насколько откровенно Библия описывает недостатки и прегрешения даже самих праотцев и величайших царей. Авраам делает вид, что его жена Сара — это его сестра; Яаков обманывает своего слепого отца и получает благословение, причитающееся Эсаву; Йеуда вступает в связь с проституткой; Давид вожделеет Бат‑Шеву и отправляет ее мужа на смерть; Шломо, строитель храма, в старости поклонялся чужим богам. Библия на удивление мало беспокоится о том, что изображает своих героев в таком неприукрашенном виде. А вот мудрецы Талмуда, как показывает нынешний даф йоми, были как раз очень озабочены подобной двойственностью.

Намереваясь использовать что‑то в шабат, вы меняете юридический статус этой вещи, практически ее сущностный статус. Наглядный пример этого мы видим в истории про рабби Ханину бен Акиву, который однажды «пошел в определенное место и увидел там ветви финиковой пальмы, которые были заготовлены как топливо, и сказал своим ученикам: “Пойдите и задумайте, чтобы мы могли сидеть на них завтра”». «Пойдите и задумайте» — этой замечательной фразой Ханина показывает, какую власть талмудическое право признавало за простой мыслью.

Что делать в субботу с телом, которое разлагается на солнце? Закон утверждает, что мы не можем передвигать мукце в шабат. И люди, жившие в жарком климате Палестины или Вавилонии, оказавшись в субботу с трупом на руках, начинающим разлагаться на солнце, были в трудной ситуации. Что мудрецы могут сделать с этим запретом, как разрешить передвинуть труп с солнца в тень? «Нужно положить кусок хлеба или младенца на это тело и затем убрать его», — предлагает Рава.

Из трактата «Шабат» (38б) мы узнаем, что ровно так же, как сегодня, когда изобретают такие вещи, как субботний лифт, автоматически останавливающийся на каждом этаже, в талмудические времена запреты стимулировали поиск хитрых обходных решений. Мишна спрашивает: если в шабат запрещено варить яйцо, можно ли положить его рядом с горячим чайником, чтобы тем самым медленно его нагреть? Можно ли оставить на солнце кусок материи, чтобы он нагрелся, и потом завернуть в него яйцо? Или закопать яйцо в горячий песок?

Многие евреи, не будучи ортодоксами, тем не менее хотят чувствовать связь с еврейской традицией, при этом не подчиняясь множеству предписаний и ограничений, на первый взгляд совершенно произвольных. Гилель же дает нам возможность быть хорошими евреями, верными «всей Торе», путем соблюдения этических принципов, а не религиозных законов.

Смирение более угодно Б‑гу, чем самомнение. Эту же мораль мы можем найти и в других эпизодах раввинистической истории. Вероятно, из этих предостережений против излишней гордости мы можем сделать вывод, что мудрецы Талмуда, интеллектуальная элита своего времени, были постоянно подвержены этому греху.

Подойдя, он увидел, что стены дома его черны, и сказал Йеошуа: «По стенам дома твоего видно, что ты угольщик». Эта ремарка, очевидно, прозвучала высокомерно, и Йеошуа ответил едко: «Горе поколению, которым ты руководишь, ибо не знаешь ты о страданиях мудрецов, чем они живут и чем кормятся».