Одному интервьюеру Сэндс сказал: «Мне нравится беспокойство, которое возникает, когда письма проблемного персонажа читает голос, которому ты доверяешь. Содержание писем жуткое, а голос совершенно обворожительный». Эти письма леденят кровь. В декабре 1939 года Вехтер сначала весело рассказывает жене о «чудном» концерте, который он устроил в Кракове, и тут же — о «менее приятных вещах», которые происходят в городе. «Саботаж. Неприятное дело… Завтра мне придется расстрелять еще 50 поляков».

Янку заказал бутылку превосходного румынского красного вина, и мы подняли бокалы — четверо Цукерманов, Моти и Мария. Парк был восхитительный. По озеру плыл прогулочный теплоходик. Янку сделал еще глоток, Мария сидела рядом с ним. «Здесь лучше, — заметил он, — чем в общей могиле в Яссах».

Поезд ходил все годы политических потрясений между еврейскими деревьями, арабскими деревьями и ничьими деревьями. Как и весь старый Израиль, он, казалось, приспосабливался к пейзажу, огибая холмы, а не пересекая их через туннели. Появлялись более быстрые и простые виды транспорта, и всякий мог предпочесть их; поезд был не для всех. Он ходил не торопясь.

Четверо членов конгрегации «Новый свет» находились в подвале, двое — на кухне; они уже начали молиться, когда услышали грохот наверху. Выглянув за дверь, они увидели на лестнице тело. Так вспоминает выживший в теракте Барри Вербер. Вербер рассказал, что раввин Джонатан Перлман закрыл дверь и втолкнул их в просторную подсобку. Сверху доносились звуки выстрелов, и Вербер позвонил по номеру 911, но боялся сказать что‑либо, чтобы убийца их не услышал.

Согласно имеющимся уже сведениям, питтсбургский стрелок испытывал не только ненависть к евреям, но и своего рода насмешливое презрение к Трампу на том основании, что президент якобы был, по сути, еврейским агентом и еврейским угодником. Обвинять Трампа в преступлении, совершенном человеком, который так о нем думал, могут лишь люди, настолько захваченные ненавистью к Трампу, что они готовы обвинить его в чем угодно.

Начиная с президентской кампании Трампа в 2016 году, желчь антисемитизма разлилась в американском интернете. Неонацисты постят свастики и карикатуры в стилистике 1930‑х годов: зловеще ухмыляющиеся горбоносые раввины. Отрицатели Холокоста у всех на виду обсуждают «Протоколы сионских мудрецов». Еврейские журналисты и общественные деятели сделали себе новые аватарки: фото на абажуре или на куске мыла. Имя Джорджа Сороса используется уже не как тонкий намек для своих сторонников, а как сирена скорой помощи.

Открытый антисемитизм присутствует в программе левых партий по всей Европе, возникая с такой регулярностью, что он уже больше похож на опознавательный знак, чем на программу. Скажи, что ты ненавидишь Израиль, и все двери откроются перед тобой. Не требуйте от Корбина слишком многого — он не мог сменить тон на более примирительный, возглавив партию. Еще большей наглостью было бы требовать от него, чтобы с его уст слетело слово «Израиль». Оказавшись перед необходимостью говорить на эту тему в обществе, он отвернулся. Максимум, на что он способен, — это «Палестина».

Еврейке фрау Кодичек разрешили оставаться в квартирке на верхнем этаже ее собственного дома еще примерно год, после чего был издан приказ о депортации. Ее ждало мрачное и неопределенное будущее в польском гетто. Она бежала, бросив все свое имущество, включая единственную ценную картину, купленную ею за всю жизнь, — пейзаж Эгона Шиле.

Споры о Норейке и других коллаборационистах, которые сотрудничали с нацистами в противоборстве с Россией во время Второй мировой войны, затрагивают важнейшие моменты литовского национального нарратива, в котором Литва предстает жертвой России. Но этот нарратив полностью игнорирует ту роль, которую сыграли простые литовцы — многие из них считали евреев агентами коммунизма — в почти полном истреблении еврейского населения Литвы.

Халиуа не жалеет слов, говоря о значении убийства Халими: «Это нападение создает впечатление, что мы столкнулись с новым уровнем невероятного насилия, направленного и против Сары Халими, и против еврейской общины в целом, — считает она. — Это дело Сары Халими, и одновременно это дело всех французских евреев. Это симптом усиления антисемитизма в нынешнем французском арабо‑мусульманском обществе».

Фильм посвящен смертельному скачку одержимости, расовой ненависти, которая делает возможными преступления, обоснованные законом, узаконенные справедливостью, оправданные самозащитой. Эйхман — вовсе не интеллектуальное ничтожество, он прекрасно знал, что и почему делает. «Операция “Финал”» проникает за фасад его напускной пассивности на суде и выводит на свет совершенно человеческую энергию обычного зла, которое тогда, как и теперь, мотивировало официальные зверства и подводило под них теоретическую базу. 

Платье «Batsheva», возможно, не самый характерный наряд для ортодоксальной женщины — или для любой женщины вообще, но ясно, что интересы и ортодоксальный образ жизни Хей повлияли на ее стиль. Во время субботнего ужина с мужем и детьми Батшева выглядит совершенно естественно, но порой кажется, что она участвует в какой‑то сложной ролевой игре. Такая же напряженность и с платьями Хей, которые сочетают традиционную женственность с явной иронией. Похоже, они одновременно говорят: «Вы что, думаете, я не знаю, как это выглядит?» и «Ну и что вы будете с этим делать?»