Вейцман, уже в ранге президента Израиля, вновь приехал в Вашингтон и подарил Трумэну небольшой свиток Торы. Трумэн принял его и сказал: «Спасибо, мне всегда хотелось иметь такой». Уходя с поста президента, Трумэн выступил в Нью‑Йорке перед еврейской аудиторией, и Эдди Джейкобсон представил его как человека, который помог появлению на свет Государства Израиль. «Что ты называешь “помог”? — перебил его Трумэн. — Я Кир! Я Кир!»

Cобытия 23 января подверглись тщательному разбору со стороны ряда известных критиков, и они утверждают, что престижный институт якобы продвигал пророссийскую ревизионистскую пропаганду. После выдвинутых критиками обвинений «Яд ва‑Шем» извинился за неточные карты, но не предоставил информации о том, как они создавались, и не ответил на претензии в политизации. Наконец 9 февраля музей более полно отреагировал на обвинения, в частности категорически их отверг.

Анушаускайте живет в Вильнюсе, который когда‑то называли северным Иерусалимом. Именно здесь появился на свет Исследовательский институт идиша (YIVO) — организация, занимающаяся сохранением еврейской культуры. В 1939 году YIVO объявил конкурс на лучшую еврейскую молодежную автобиографию, в котором могли участвовать молодые люди с 16 до 32 лет: «Мы хотим получить полное представление о жизни еврейской молодежи в эти тяжелые дни».

Их роман продолжался несколько месяцев. В один из дней 1944 года они поняли, что, возможно, пришли в свое гнездышко последний раз. Нацисты отправляли на смерть последних узников и уничтожали свидетельства своих преступлений. Когда стали сносить крематории, по лагерю прошел слух, что советские войска приближаются. Война вот‑вот закончится. Вишня и Шпицер выжили в Освенциме больше двух лет, тогда как большинство узников не могли продержаться здесь несколько месяцев. На последнем свидании они придумали план.

Мне был 21 год, моей сестре Рене 23 года. На нас были летние платья и сандалии на пробковой подошве. Мы не имели ни малейшего представления, что ждет нас впереди. Мы слышали о том, что происходило с евреями в Европе, но нам казалось, что это какой‑то другой, далекий мир. Польша, Германия — какое это все имеет отношение к нам? Почти полтысячелетия мы жили в Средиземноморье, это был наш маленький уголок на земле. Мы видели Родос именно так, как нашу землю. Все эти люди — правители, завоеватели, генералы, — они приходили и уходили.

Cоздатели «Скрипача» не мнили превратить евреев в лишенные корней беззубые создания; нет, они писали и ставили спектакль о евреях, способных на неистовые порывы и глубокие чувства, евреях, которые за этот вечер испытают большое горе. В «Скрипаче», писал в дневнике Роббинс, ни в коем случае нельзя «делать из всех евреев и всех людей всепонимающих философов с золотыми сердцами и лукавой усмешкой, милосердных настолько, что аж тошнит». Иными словами, он, насколько возможно, сознавал, что не так в образе «миляги‑еврея».

Сегев написал уже несколько книг об истории Израиля, и он принадлежит к числу других видных экспертов, которые работают в недавно открытых архивах и переосмысливают биографию и наследие первого премьер‑министра страны. Книга выходит как раз вовремя: Израиль превращается из маленькой борющейся со множеством трудностей страны в полноценного игрока мировой арены, и его жители все больше интересуются идеалами, которыми они руководствуются, и источниками проблем, с которыми они до сих пор сталкиваются. И как отцы‑основатели США, Давид Бен‑Гурион воплощает всю сложность истоков своего государства.

Члены общины пытаются сохранять оптимизм и надеяться, что улучшение экономического состояние и упрощение пограничного контроля привлекут в город больше евреев, хотя бы в качестве туристов. «Б‑г сказал: плодитесь и размножайтесь, — смеется инвестор в недвижимость Ширин Якубова, потомок основателя синагоги, беременная четвертым ребенком. — У меня много друзей, которые сейчас хотят инвестировать в Бухару. Почему бы евреям не захотеть вернуться? Полгода здесь, полгода в Израиле».

Одна из любимых историй Байдена — детское воспоминание об отце: 1948 год, незадолго до провозглашения Государства Израиль. Байдену шесть лет, он сидит за обеденным столом со своей семьей, а его отец рассуждает, что не может понять, почему некоторые люди не хотят признавать Израиль как государство. Именно тогда он впервые выучил фразу «никогда больше», говорит он (хотя эта фраза стала популярной лишь несколько лет спустя). В своих речах Байден часто вспоминает эту историю, чтобы подчеркнуть свои произраильские убеждения на протяжении всей жизни.

Это давно не секрет, что правый популизм поспособствовал росту жестокой, иногда смертельно опасной ненависти к евреям, но о левом популизме запрещено делать аналогичные выводы. По крайней мере, открыто. Тому есть две причины: во‑первых, указывая на правых как на источник агрессии, вы тем самым критикуете Дональда Трампа. Во‑вторых, находя источник проблемы на левом фланге, вы тем самым будете вынуждены признать непропорционально большую роль, которую черные американцы играют в нападениях на евреев.

Антисемиты, похоже, считают, что сейчас открыт сезон охоты на евреев. И по‑видимому, учитывая количество антисемитских инцидентов, они правы.Так почему же известие о том, что синагога в Нидерландах перестала публиковать в открытом доступе расписание молитв, расстроило меня больше прочих грустных новостей? Потому что это наглядное доказательство того, что антисемитизм загоняет евреев Запада в подполье.

Некоторые литературные критики полагают, что на Сэлинджера повлияли Ринг Ларднер и Скотт Фицджеральд, но я бы оспорил это утверждение: на мой взгляд, его писательский стиль определила мелодика речи, которую он уловил у жителей Верхнего Вест‑Сайда и которой научился подражать. Вот почему мне всегда так мучительно читать «Девять рассказов» — они пробуждают в памяти время и место, которые ни один другой автор не способен воскресить. Сам Сэлинджер утратил свой рай в 13 лет, когда с родителями и старшей сестрой Дорис переселился на Парк‑авеню, 1133.