Взгляды Ильхан Омар и тот удручающий пиетет, который выказывают ей лидеры демократов в палате представителей и в сенате, произрастают из тех паразитов, что стремятся закрепиться на корнях Демократической партии. Они сигнализируют о пока скрытом, но нарастающем отторжении идеалов плавильного котла — тех идеалов, что, собственно, и позволили американским евреям быть одновременно американцами и евреями. Пороча нас, Омар и ей подобные порочат саму Америку. 

Теперь не просто Нетаньяху находится под угрозой осуждения за серьезные преступления, но и весь политический маневр под угрозой срыва. Если Ганц до заявления Мандельблита был серьезным конкурентом Нетаньяху, то теперь его шансы существенно увеличились. В первых опросах, проведенных после заявления Мандельблита, левоцентристы лидируют с незначительным отрывом. Если эти результаты сохранятся, путь обратно в резиденцию премьер‑министра на улице Бальфура в Иерусалиме будет для Нетаньяху отрезан.

История с Бергер в Англии и с Финкелькраутом во Франции про одно и то же — про то, что закончилось то время, когда европейские евреи могли заниматься общественной деятельностью, не задумываясь об антисемитизме. Мы отброшены назад — если не к эпохе Гитлера, то к эпохе Бенджамина Дизраэли и Пьера Мендес‑Франса, когда быть евреем и общественным деятелем означало непрерывную борьбу. Не смертельную, не безнадежную, но изнуряющую. Бесконечную борьбу с обвиняющей тебя теорией заговора, которая к тому же постоянно меняет свои очертания.

Патриотически настроенный польский писатель мог встречаться в варшавском кафе с другими польскими патриотами, читать газеты, строить планы, делиться стихами или принимать решение уехать в Париж. Еврейскому писателю в том же самом кафе сначала нужно было решить, до какой степени он хочет показаться поляком и до какой степени остаться евреем. От этого зависело, как он будет одеваться, с кем он будет сидеть, а также на каком языке он будет писать, на идише или по‑польски, и о чем он захочет писать, сидя здесь.

«Что меня интересует, так это то, что он потерял студию: обычно это оказывается разрушительной ситуацией, но не в данном случае. В конечном счете это позволило ему посвятить все свое время и большую часть своего состояния спасению евреев. У него был девиз: “Это можно сделать”. Леммле пытался вытащить из Лаупхайма каждого своего еврейского родственника, друга, незнакомца — всех, кого мог», — сказал Фридман, добавив, что бывший руководитель студии обратился ко многим людям в США, как евреям, так и неевреям, и попросил их сделать то же самое.

В последние годы Оз сформулировал, наверное, самый емкий оборот, подхваченный практически всеми политиками мирного лагеря и объединивший весь «стройный» Израиль. Он сказал, что израильтяне и палестинцы должны «развестись», они должны разделить «этот небольшой дом на две маленькие квартиры». Развод — метафора не очень нейтральная, и Оз ясно дал понять, что он имеет в виду нечто весьма радикальное: что два народа должны более или менее полностью исчезнуть из жизни друг друга.

Для многих людей в Голландии конфликт против национального мемориала в Амстердаме является символом глобальной проблемы. Проект стоимостью 6 млн долларов представляет собой металлический лабиринт, разработанный известным американским архитектором Даниэлем Либескиндом. На его трехметровых металлических стенах должны быть выгравированы имена примерно 102 тыс. жертв Холокоста. Но в сентябре 2018 года газеты опубликовали петицию против этого плана, подписанную 54 местными жителями, среди которых есть и евреи.

Не бывает героического поколения, не бывает героического народа — так же, как не бывает народа, состоящего из одних злодеев. Истина состоит в том, что как поляк и как еврей, как солдат и как беженец я испытал самое разное отношение поляков — одни из них прятали меня, рискуя собственной жизнью, а другие пытались воспользоваться моей уязвимостью. И хотя Третий рейх разрушил мой мир, именно немецкая женщина спасла мне жизнь, познакомив с людьми, которые взяли меня в польское подполье. Ни один народ не обладает монополией на добродетель — и этого до сих пор не понимают многие люди, в том числе мои соотечественники.

Я постучал в дверь твоей квартиры на двенадцатом этаже, и ты открыл ее с радостью, которая не скрывала твоего любопытства. Твой высокий рост скрадывался книжными стеллажами до потолка. Мы обнялись как старые друзья, и ты предложил угощение в одноразовой посуде, тем самым показывая, что уважаешь кашрут. Ты сказал, что очень рад встретиться с родственником столь почитаемой тобой «учительницы Зельды», которая учила тебя во втором классе. Ты так хотел услышать мой рассказ о том, что происходит в Ровно. Мы сели, и я стал рассказывать.

Идея привозить высокопоставленных гостей отдать дань уважения в «Яд ва‑Шем» родственна существующей в других странах традиции возлагать венки к Могиле Неизвестного Солдата — бесспорное признание исторических событий, важных для принимающей страны. «Яд ва‑Шем», может, и хотел бы быть таким мемориалом, но у него не получается — потому же, почему историки продолжают вести войны — эта история еще не ушла в прошлое. 

Мы можем сочувствовать страданиям и боли друг друга, но мы никогда не должны этим меряться. Маргинализация, дискриминация, расистские и антисемитские оскорбления — это что‑то, что объединяет [всех людей]. Все выпады против чернокожих направлены и против евреев. Все выпады против геев и лесбиянок, против ЛГБТК направлены также против чернокожих и евреев. Ненависть — это ненависть, и ее обилие накладывает на всех нас ответственность поддерживать друг друга и выступать в защиту друг друга. Никто из нас уже не может оставаться в стороне.

«Шим» не был типичным военным корреспондентом: он был заинтересован показать жизни и судьбы простых людей во время первой войны в современной истории, когда гражданские лица систематически подвергались бомбардировкам с воздуха, кульминацией чего стало уничтожение Герники. На одной из выразительнейших фотографий с применением светотени единственный свет в кадре исходит от группы детей, толпящихся в подземном убежище в то время как нацистские самолеты бомбят остров Менорка. Глубокие тени заставляют нас щуриться, как будто мы находимся там, рядом с ними.