«О юный Хью из Линкольна, умученный проклятыми евреями»? Не было такого у Кашкина и Румера! Конечно, не было: весь The Prioresses Tale («Рассказ аббатисы») в СССР не печатался именно из‑за своего средневекового антисемитизма. Ведь в нем описывается настоящий кровавый навет — один из многих в Англии XII–XIII веков. Так от Чосера я узнал об этой ужасной истории. А несколько недель назад достоянием общественности стала сенсационная находка ученых...

Легче еврею покинуть Идишландию, чем идишу покинуть еврея. После Гитлера и Сталина, после бурного романа с языками вольного мира, все еще существуют сотни тысяч евреев, для которых идиш — мамелошн, материнский язык. И это потрясает. Язык без своего государства, уничтожаемый и, казалось, уничтоженный, оказался живее многих других.

Нацист, услышав еврейскую молитву, пришел в неистовство: «Что ты там поставил? Я надеюсь, тебе не надо объяснять, где хозяева этой квартиры?!» — и разбил пластинку. Кто из зрителей в 1982 году смог понять, что произошло?..А в одесской квартире закричал от восторга отец, и девятилетний сын испытал одно из главных переживаний национального чувства в своей жизни.

Я свое письмо написал по‑русски. Это была уловка: в секретариате уже не было русскоязычных сотрудников, поэтому «русские» письма на всякий случай — у этих русских всегда чрезвычайные обстоятельства! — сразу попадали на стол Ребе... В тот же день, через несколько часов, меня разыскали прямо в 770: «Срочно беги в секретариат, тебя разыскивает реб Биньёмин Клайн». Раввин Клайн, секретарь Ребе, показал мне ответ... Этот ответ навсегда изменил мою жизнь.

530 лет прошло с того момента, как Фердинанд и Иза­белла подписали эдикт об изгнании евреев из Испании. И все это время испанские уроки волнуют евреев. Кажется, во всех этих донах и поэтах, ученых и раввинах, финансистах и полководцах сконцентрировались надежды и разочарования самого существования евреев диаспоры.

Много лет назад он был колумнистом в «Еврейском слове», и тогда мы часто общались. Нередко спорили. Ни с кем еще я не испытывал такого наслаждения в споре: сколько ума, выдержки, разумеется, никакой пены у рта. Он был русским поэтом. Это была его этничность, его вера. Православие и все прочее — уже логичное следствие. И при этом он был евреем.

«Получился инструмент»? Да умеючи‑то, немудрено. Что ж теперь, общаться исключительно с оглядкой на будущих следователей? Я вот благодаря «Мемориалу» читаю дело 1938 года, в котором безо всяких «инструментов» обходятся. Акценты смещены, стороны обмениваются взаимными упреками. И это как‑то отвлекает от главного: уничтожают «Мемориал», который сделал для памяти миллионов невинных жертв больше, чем кто‑либо.

Мы никогда не чувствовали себя учителями. Нам хотелось быть собеседниками. Это же самое увлекательное — поговорить о том, что тебе самому интересно. Появились новые возможности, упали старые границы, и мы пытаемся выйти за очерченный круг проблем, открыть огромный мир не только прошлого, таинственного и неизведанного, но и настоящего — удивительного, завораживающего. Нам интересно.

Нет, блокадников никто не делит по национальному принципу. Нет, никто не считает, что одни пострадали больше, а другие меньше. Речь идет о том, что Claims Conference распределяет совершенно конкретные средства — деньги погибших евреев. Ведь ни у кого не возникает вопроса, почему наследство умерших переходит к их родным? Мы не говорим: «А почему им, а не мне, ведь я живу хуже?..» Здесь ровно та же ситуация.

Обычно у этого ужаса нет лиц: там расстреляна тысяча, в другом месте — десять тысяч, в третьем — тридцать тысяч, но лиц нет. Рвы, засыпанные землей дети и старики, мужчины и женщины…

Это была запоминающаяся Олимпиада. Я не поклонник спорта высоких достижений, ни одного состязания не смотрел, но все‑таки токийские Олимпийские игры 2020 года, прошедшие в 2021‑м, с самого начала привлекли мое внимание. Столько «еврейских» сюжетов!

Никакая усталость многих от него и даже ненависть многих к нему не отменят очевидного для меня: в Израиле не было другого премьер‑министра, объединившего в себе выдающегося экономиста, преобразившего свою страну, и военно‑политического стратега, изменившего правила игры так, что Израиль превратился в игрока, равного супердержавам.