С началом весны в городе открылся Музей истории Витебского народного художественного училища, расположившийся в том самом здании, где директорствовал Марк Шагал и утверждал идеалы супрематизма Казимир Малевич.
В апреле 1912 года купец и банкир Израиль Вульфович Вишняк подал прошение в городскую управу о постройке собственного дома в центральной части Витебска, на Воскресенской улице. К лету 1913-го двухэтажный особняк с цокольным помещением был уже возведен, и семейство Вишняков перебралось сюда на жительство. Позже выяснилось, что хозяин почти сразу отдал здание городу под залог, так что в 1918 году, когда большевики принялись за национализацию частной собственности, его не понадобилось отбирать у владельцев: оно и так по документам числилось как казенное недвижимое имущество. Распоряжением властей этот дом (теперь уже по Бухаринской улице) передали в ведение Марка Шагала, только что вступившего в должность уполномоченного Наркомпроса по делам искусств в Витебской губернии. Новоиспеченный комиссар незамедлительно взялся обустраивать здесь художественное училище. Открытие состоялось 28 января 1919 года.
Первым директором Витебского народного художественного училища (ВНХУ) стал видный мирискусник Мстислав Добужинский, который, впрочем, не задержался на своем посту и вскоре уехал из города. Пришлось Шагалу взять административное бремя на себя. Вот так он описывал этот период в книге «Моя жизнь»: «Глаза азартно блестели — я поглощен организаторской деятельностью. Вокруг — туча учеников, юнцов, из которых я намерен делать гениев за двадцать четыре часа. Всеми правдами и неправдами ищу средства, выбиваю деньги, краски, кисти и прочее. Лезу из кожи вон, чтобы освободить учеников от военного набора. Весь день в бегах. На подхвате — жена». Несмотря на энтузиазм, директорская карьера у него не сложилась. Члены общества Уновис («Утвердители нового искусства»), организованного в училище приезжим профессором Казимиром Малевичем, вступили с Шагалом в затяжной идейный конфликт и вынудили его уйти в отставку. «И вот те, кого я пригрел, кому дал работу и кусок хлеба, постановили выгнать меня из школы. Мне надлежало покинуть ее стены в двадцать четыре часа», — с печалью констатировал Марк Захарович в упомянутой книге.
С отъездом Шагала супрематисты оказались вроде бы хозяевами положения, но организационные трудности со временем лишь нарастали. В июне 1922 года Малевич покинул Витебск и перебрался в Петроград, забрав с собой нескольких преданных учеников. С этого момента звезда ВНХУ, переименованного сначала в Свободные государственные художественные мастерские, а чуть позже в Витебский художественный практический институт, стала клониться к закату. В 1923 году институт переквалифицировали в художественный техникум и почти сразу подселили к нему еще и техникум музыкальный, несмотря на сопротивление тогдашнего директора Ивана Гавриса. Вскоре художникам и музыкантам подыскали другие помещения, а в бывшем доме Вишняка расположилась дошкольная детская коммуна «Красная звездочка». С недавним авангардным прошлым в городе было покончено.
Те несколько лет, с 1918-го по 1923-й, оказались уникальным «героическим периодом», который позднее вошел в анналы мировой художественной культуры. Как раз сейчас в парижском Центре Помпиду проходит выставка «Шагал, Лисицкий, Малевич. Русский авангард в Витебске» — и нетрудно догадаться, что большинство ее экспонатов появилось на свет именно в стенах ВНХУ. Однако само легендарное здание десятки лет оставалось недоступным для публики. После расформирования детского дома в 1930 году здесь обосновалась поликлиника, а в 1944-м, в связи с тотальной военной разрухой (в освобожденном Витебске сохранилось лишь около 10% прежнего жилого фонда), здание превратилось в коммуналку. В 1956 году его передали строительному тресту, которому оно и принадлежало долгое время. Для организации музея дом пришлось отвоевывать у вычислительного центра и нескольких субарендаторов.
Заполучить особняк, придать ему статус государственного музея и выбить бюджет на реконструкцию — все это требовало недюжинных усилий. Теперь эти проблемы позади, а взыскательных посетителей интересует лишь одно: что же получилось в итоге? Предпосылки для некоторой настороженности были очевидны. Любой музей — это не только и не столько здание, сколько концепция. В случае с Музеем истории ВНХУ она особенно важна, потому что никакими подлинными экспонатами он не располагает. Одно дело — вернуть былую планировку помещений (она, кстати, сейчас в целом соответствует поэтажному плану 1923 года), другое — найти, чем и как заполнить реанимированное пространство. И какую миссию брать на себя в принципе.
Директор нового музея Андрей Духовников так определяет его функции: «Первая — нарратив, рассказ об истории дома, прежде всего о периоде 1918–1923 годов. Вторая функция — музей для молодежи, причем не в последнюю очередь для местной, витебской. Интерактив и даже развлечение. Третья — обучающая, образовательная. И еще одна функция, пока не очень выраженная, — выставочный зал. Если возникнет достойный проект, можем даже на время все демонтировать и показать здесь что-то выдающееся». Концовка цитаты говорит о серьезных амбициях. Здесь явно рассчитывают на то, что в перспективе музей сумеет привлечь значимые гастрольные проекты — с участием подлинных произведений Малевича, Лисицкого, Шагала и далее по списку.
Пока ничего такого здесь нет. Собственно, откуда бы и взяться? В самом Витебске авангардного наследия не осталось, а купить где-нибудь на аукционе — только если найдутся меценаты. Да и с воссозданием обстановки 100-летней давности все обстоит очень непросто. «Этот дом — наш главный экспонат, — поясняет Духовников. — Мы попытались вернуть его в прошлое, но не в буквальном понимании. Скорее, ассоциативно, через настроение и ощущение. Одним из важнейших источников информации были для нас фотографии, запечатлевшие студентов и преподавателей в стенах этого дома. Собрав и изучив снимки, мы пришли к выводу, что прямая реконструкция невозможна. О том же говорят и документы. В здешнем архиве хранятся три списка принадлежавшего училищу имущества — за 1919, 1920 и 1923 годы. В первом списке значится, к примеру, буфет красного дерева с тремя зеркалами и некоторые другие предметы роскоши. Во втором подобного уже меньше, хотя становится больше художественного инвентаря. А третий список был составлен на основании заявлений о том, что все разворовали. В частности, документально зафиксированы факты распродажи мебели. Словом, восстановить подлинную обстановку сейчас нереально. Хотя отдельные элементы мы все же смогли воссоздать. Например, по фотографиям восстановили лепнину. Целая война была, переделывали несколько раз».
Тут уже, понятно, начинаются вкусовые оценки, но на корреспондента TANR новодельные интерьеры произвели хорошее впечатление. Сделано все добротно и соразмерно, без оглупляющей экономии, но и без дорогостоящей претенциозности. Нормальный музейный дизайн, избегающий провинциальных «красот». Хотя есть спорные моменты. Например, напольная гранитная мозаика по мотивам плаката Эль Лисицкого «Клином красным бей белых». Выглядит эффектно, но чересчур аттракционно. И не убрать уже, поскольку исполнено на века. С остальным проще: если и появятся в будущем нарекания, переделать не составит труда. Пока, впрочем, и так неплохо.
На втором этаже создана мемориальная зона — комнаты Марка Шагала, Казимира Малевича, Веры Ермолаевой, Лазаря Лисицкого. Прямо здесь они все и жили, и работали. В тесноте и, бывало, во взаимной обиде, не без того. Причудливое все-таки ощущение: тут вот обитал Шагал с семейством, а сразу за стенкой — Малевич. Обе комнаты дизайнерски обыграны. Шагаловскому кабинету-спальне-мастерской приданы черты относительно уютного жилища; здесь и паркет по историческому образцу, и обои прежнего раппорта, и какая-никакая меблировка, включая магическое зеркало из реквизита фильма Александра Митты «Шагал — Малевич», впоследствии начиненное электроникой, позволяющей воспроизводить на стекле стихотворные строки Марка Захаровича. Комната же Малевича — чистый концепт: фундаментальный стол, фотопортрет на стене, три цвета занавесок (красный, черный, белый, как и положено супрематисту), приблизительный архитектон на постаменте. Со временем этот параллелепипед поменяют на более правдоподобную копию. Расположенные по соседству комнаты Ермолаевой и Лисицкого решены еще условнее и минималистичнее. Хотя, по словам Татьяны Котович, доктора искусствоведения, профессора Витебского государственного университета, активно участвующей в жизни нового музея, нынешние версии нельзя назвать окончательными. Скажем, в мастерской Лисицкого планируется поставить литографский станок, а в небольшую клетушку, где жила Ермолаева, Котович хотела бы поместить пару костылей (у художницы с детства были парализованы ноги). Директор пока сомневается и раздумывает.
Из мемориальных пространств есть еще скульптурная мастерская Давида Якерсона с несколькими деревянными изваяниями (работа местных плотников по сохранившимся рисункам). В оставшемся объеме здания преобладают мультимедийность и интерактив: информационные киоски, большой полиэкран с визуальным меню, настенная видеопроекция, транслирующая кинохронику 1918 года о праздновании годовщины Октября с уличными декорациями от Марка Шагала. Плюс лекторий и зона для музейной педагогики. Во всем ощущается свежесть реконструкции, но кое-где с пиететом оставлены незаштукатуренные фрагменты кирпичной кладки и кусочки голубой эмали — той самой, которой были некогда выкрашены стены ВНХУ.
«Как памятник архитектуры это здание относилось к третьей категории. Мы пока добились второй, будем двигаться дальше — вплоть до памятника ЮНЕСКО», — говорит Андрей Духовников. Еще он мечтает присоединить к музею соседнее здание стройтреста, не обладающее исторической ценностью, зато вместительное. Но это вопрос не самого близкого будущего, а прямо сейчас на повестке — необходимость наращивать популярность нового «очага культуры» на улице Марка Шагала, как теперь именуется бывшая Воскресенская-Бухаринская.
