Почему они остаются?
Среди находящихся под угрозой исчезновения меньшинств во всем мире иранские евреи являются аномалией. Как и у их коллег, условия их существования категорически опровергают все усилия, которые их страна делает для того, чтобы казаться цивилизованной и равноправной, и поэтому эти условия воплощают все, что уродливо и несправедливо на их родине. Но еврейская община Ирана делает что-то большее. Она воплощает в себе надежду.
Чтобы понять, почему евреи остаются в Иране, нужно понять мучительную историю Ирана. Нигде больше упрямая преемственность меньшинства не может служить метафорой в элегии о гибели нации. Метафора удачна, потому что она рождена из парадокса. А современный Иран – не что иное, как загадочный парадокс. Единственная в мире шиитская теократия – враг Израиля – во главе с отрицателями Холокоста, до сих пор является домом для примерно 10 000 евреев. Снова и снова ведущие журналисты используют этот факт, чтобы изложить предвзятую точку зрения. Они входили в синагоги, садились напротив одного из смекалистых представителей общины и задавали все те же усталые вопросы: вы боитесь? С вами плохо обращаются? Вам нравится Израиль? только чтобы получить те же самые усталые ответы: мы не боимся. С нами обращаются очень хорошо. Мы только молимся на Иерусалим, но принадлежим к Ирану.
Это никогда не было просто заявлениями. Они использовались в качестве доказательства теми, кто выступает против войны с Ираном, чтобы противостоять ястребиным аргументам. В конце концов, то, что осталось необъяснимым, — это правда о жизни тех самых людей, которую эти журналисты намеревались обнаружить. Правда, которая гораздо сложнее, но в то же время раскрывает не положение только евреев, но, что важнее всего, самого Ирана.
Прежде всего, то, что делает понимание запутанного вопроса еврейской жизни очень сложным, заключается в том, что, как и многое другое в Иране, политика не определена, абсолютные понятия относительны и часто изменчивы. Никакие правила не выгравированы в пресловутом камне. После 1979 года новое руководство формировало свое отношение к евреям по ходу дела. Самый известный еврейский филантроп и промышленник, отец-основатель производства пластика, Хабиб Эльханан, был казнен через несколько недель после победы революции по обвинению в «сеянии коррупции на Земле». Некоторое время все евреи думали, что скоро повторят его судьбу. Но вскоре после этого на встрече с несколькими еврейскими лидерами верховный лидер Ирана аятолла Хомейни заявил, что евреи являются подлинными гражданами Ирана, и их не следует путать с «кровососущими сионистами» в Израиле. Таков был его способ намекнуть, что община находится в безопасности.
Это высказывание, наиболее цитируемое за последние 40 лет, остается наиболее близким к формулированию официальной позиции режима в отношении иранских евреев. Но это все. Реальные детали никогда не были ясны. Какие у них были права и как они могли использовать их, все оставалось туманным. В те первые послереволюционные дни в паспортные формы был добавлен новый вопрос, в котором просили заявителей декларировать свою религию. У большинства тех, кто написал «евреи», были конфискованы их паспорта. Но когда они спросили, действительно ли им запрещено выезжать, им сказали прийти с этим вопросом через шесть месяцев. По истечении шести месяцев им велели вернуться через шесть месяцев, и так далее, и так далее. Они формально не были заложниками, но на время покинуть страну юридически стало невозможно. Другие сферы еврейской жизни были затронуты аналогичным образом. Еврейские дневные школы все еще работали, но какое-то время они могли делать это только без использования еврейских текстов при мусульманской администрации и должны были придерживаться мусульманского календаря, начиная свою учебную неделю в субботу, а не в воскресенье.
Каждый год в состав иранской делегации на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций входит представитель евреев в Меджлисе. Его присутствие среди делегатов должно создать впечатление, что он является равноправным членом группы. Но вытащите его из США и вызовите его свидетелем на уголовный процесс в Тегеране, и вес его показаний будет составлять половину от показаний шиита. Все дьяволы повсюду скрыты в деталях, которые тирании, а Иран особенно, знают, как сделать невидимыми для западных наблюдателей. Несколько лет назад в канадской прессе появилась ложная история о том, что иранские евреи должны были носить желтые звезды на верхней одежде. Это было неправдой. Но при этом не сообщалось, что на самом деле не мусульманские предприятия, особенно рестораны и дистрибьюторы продуктов питания, должны были вывесить в своих окнах таблички, указывающие, что этими заведениями управляют немусульмане («нечистые»).
Об Иране очень много пишут каждый день, и все же некоторые из самых важных историй остаются нерассказанными из-за коварства режима в манипулировании журналистами, а также предвзятости и неадекватности журналистов в освещении антиамериканского и авторитарного режима. Но даже самые проницательные наблюдатели вряд ли будут знать, на что обращать внимание, чего ожидать там, где нет прозрачного и последовательного порядка. Кроме того, многие права, утраченные общиной в первые годы революции, были постепенно, если не полностью, восстановлены. Может показаться, что их несоблюдение было просто случайным, за исключением того, что этот расплывчатый и непредсказуемый способ ведения дел — это то, как режим справляется с другими ключевыми вопросами.
Политическая непрозрачность оставляет некоторую надежду на возможность хорошего исхода и сдерживает массовый гнев. Если в сегодняшнем руководстве есть что-то типично персидское, так это то, как они ведут политику с тем же загадочным оттенком, который поэты исторически использовали, чтобы обойти своих цензоров. Конечная идея или сигнал никогда не излагаются в черных или белых терминах, оставляя место для положительных толкований. Эксперты все еще спорят – некоторые обвиняют плохой перевод – о том, что на самом деле имел в виду Махмуд Ахмадинежад, когда сказал, что Израиль следует «стереть с лица земли». Его защитники считают, что он только символически имел в виду отстранение несправедливого правительства от власти. По правде говоря, двусмысленность формулировок была лучшим подходом Ирана к сложным вопросам. Вот почему спустя 20 лет после появления «реформаторского движения» вашингтонские аналитические центры продолжают спорить о том, смогут ли реформисты усмирить сторонников жесткой линии.
Именно в этом сумеречном общественно-политическом пространстве, не подвергаясь систематическому преследованию, как бахаи, но и не будучи равноправными гражданами, иранские евреи жили в течение последних 40 лет. Названным в конституции «людьми книги», евреям было разрешено исповедовать свою веру, но на непостоянных условиях своих правителей. Однако в ироническом повороте событий, когда численность еврейской общины сократилась, многие ограничения, введенные много лет назад, были сняты или отменены. Чем дальше режим уходил от своих бурных первых дней, и чем меньше росла община, тем больше режим осознавал ценность иметь у себя граждан-евреев для своего международного статуса. Тегеран видел, что присутствие евреев жизненно важно для его усилий по презентации себя как «исламской демократии». И в этом заключается аномалия именно этого меньшинства, угнетатели которого, становясь менее ревностными и более прагматичными со временем, внезапно осознали, что они им нужны.
Лучшим доказательством того, что Иран является самой плюралистической региональной альтернативой, в большей степени, чем его соперник Саудовская Аравия, является еврейская община. В диаспоре иранские евреи, которые дистанцируются от духовенства, идентифицируя себя как «персов», остаются преданными своему наследию настолько непримиримо, что часто вызывают гнев американских евреев. Они настаивают на том, чтобы молиться в своих собственных синагогах, потому что они хотят говорить по-персидски и проводить богослужения, как в прошлом. В социальных сетях они создали множество сообществ, где они делятся рецептами и другими памятными вещами, чтобы облегчить муки ностальгии. В течение первого десятилетия после революции, когда число иранцев в Соединенных Штатах еще не выросло до нынешних показателей, иранская поп-музыка выжила благодаря еврейским праздникам, на которых работали уехавшие звезды поп-музыки. Прискорбно, однако, то, что отношения между нееврейскими иранцами и их еврейскими коллегами, оказавшимися в тупике между Ираном и Израилем, ослабевают, и они избегают возможности собираться вместе.
Через сорок лет после революции 1979 года ничего не изменилось, и все же все изменилось. Верховный лидер все еще у власти, но нация отвернулась от него. Иран по-прежнему является исламской республикой, однако иранцы все чаще идентифицируют себя, как и многие американские евреи, как светские люди. Иран — это региональная теократия, и все же это единственная страна, где политический ислам больше не является утопическим стремлением. Нигде больше духовенство, когда-то так почитаемое, теперь так подозрительно, если не угрожающе презираемо. Нигде больше демонстранты не маршируют по улицам, выкрикивая лозунги, идеологически являющиеся анафемой для своих лидеров, среди которых: «Не за Газу, не за Ливан; я отдаю свою жизнь только за Иран».
Есть много причин, по которым евреи все еще остаются в Иране. Однако широко распространенные акты сопротивления режиму играют ключевую роль в укреплении связей общины с ее древней родиной. В отличие от того, во что нас заставляют верить ошибочные сообщения, евреев в Иране удерживает не их «хорошая жизнь». Скорее, с каждым выражением несогласия евреи чувствуют себя выступающими не против своих собратьев-иранцев, а вместе с ними. Это правда, что несчастье любит компанию. Но общие межрелигиозные страдания также смягчают фанатизм. Хотя антисионистская риторика режима остается такой же бешеной, как и раньше, обычные люди гораздо менее сочувствуют такой пропаганде и все чаще объединяются с меньшинствами, которых дискриминирует режим. В свою очередь, вместо того, чтобы чувствовать преследование со стороны своих соотечественников, евреи связывают себя с ними, отвергая статус-кво. Жизнь евреев в Иране продолжается, потому что надежда на революцию, которая должна будет привести Иран к свободе и демократии, – не угасает.
