Живописный горный поселок в Баварских Альпах был микрокосмом темного пути Германии к нацистскому правлению, пишет «The Wall Street Journal».

Оберстдорф, самая южная деревня Германии, расположена на альпийских лугах под горой Химмельшрофен. В ночь на 4 марта 1933 года местная организация нацистской партии украсила Химмельшрофен гигантской свастикой. На следующий день многопартийные выборы станут последними в Германии до 1946 года. «Деревня в Третьем рейхе», переделанная Джулией Бойд из официальной истории, показывает, как и почему трезвая, традиционная баварская деревня связала свою судьбу с фашизмом. Немецкий закон обязывает каждый населенный пункт писать свою историю.

Анжелика Патель, жительница Оберстдорфа, написавшая сборник за 1918–1952 годы, познакомилась с Д. Бойд, автором книги «Путешественники в Третьем рейхе», на вечеринке в Лондоне. А. Патель предложила Д.Бойд свое исследование. В результате получается замечательная нравственная драма, миниатюрный эпос, тонкий в характеристиках, захватывающий в деталях и шокирующий своей жестокой обыденностью. Поражение в Первой мировой войне привело к экономическому коллапсу и политическому хаосу. В 1920 году, когда Гитлер основал свою партию в соседнем Мюнхене, Оберстдорф распустил свое ополчение. В то время как Мюнхен экспериментировал с уличными боями и авангардом, «ревностно католический» Оберстдорф, как пишет Д. Бойд, стал «процветающим курортом», «райской красотой и миром», где охотничьи домики и катание на лыжах привлекали политиков, аристократов, промышленников и «протестантов высшего класса с севера».

Евреев никогда не приветствовали в альпинистском клубе Оберстдорфа, но когда появились антисемитские плакаты и граффити, «Оберстдорфская деревня» и «Туристические новости» осудили и то, и другое как работу «чужаков». В 1924 году, когда Гитлер был заключен в тюрьму за руководство «Пивным путчем» в Мюнхене, Оберстдорф приобрел футбольное поле, каток и среднюю школу. «Туристические новости» больше беспокоились о «наглых женщинах в брюках», чем о посетителях – евреях, таких, как Нойбергер, судья, который приезжал каждое лето, и Рингельманн, маэстро, который всегда привозил с собой свое пианино. Что бы оберстдорфцы ни думали о евреях, они знали, что антисемитизм «вреден для бизнеса».

В 1927 году ранний нацист Карл Вайнлайн, почтальон и ветеран войны, приехал в Оберстдорф подышать горным воздухом. Вайнлайн завербовал нескольких товарищей – ветеранов, в том числе Вильгельма Дитриха, трубочиста, основавшего подразделение СА, и Рудольфа Шеллера, художника, который продал Гитлеру один из своих вульгарных альпийских пейзажей. Но единственным божком для жителей деревни, жаловался Вайнлайн, были деньги. Мэр заявил, что ему все равно, будут ли его гости «христианами, неграми или евреями», лишь бы они платили. Крах Уолл-Стрит и Депрессия разрушили и без того хрупкую экономику Германии. В сентябре 1930 года, когда Оберстдорф принимал своего первого нацистского лектора в таверне «Хирш», федеральные выборы дали нацистам положение второй по величине партии Германии. В Оберстдорфе они выиграли безоговорочно.

Некоторые оберстдорфцы, возможно, не выдержали той «фаустовской ночи» в «Хирше», когда вину за поражение и унижение Германии возлагали на французов, евреев и большевиков. Другие видели в Гитлере ответ на экономический хаос и воплощение национального возрождения. Для многих жителей Оберстдорфа 1930 год был просто годом, когда они открыли канатную дорогу Небельхорн, самую длинную в мире. После прихода Гитлера к власти в 1933 году Эрнст Зеттлер, бывший таможенник, прибыл, чтобы нацифицировать гражданские институты Оберстдорфа. Музыкальное общество ариизировало свою концертную программу лета 1933 года. Правления различных общественных клубов распускались и реформировались с тем же составом, но теперь из них исключались евреи, а встречи заканчивались нацистским гимном «Хорст Вессель».

Германа Шаллхаммера, толерантного директора по туризму, обвинили в растрате и уволили. К северу от Мюнхена открылся лагерь в Дахау. Мэр Людвиг Финк, еще один бывший трубочист, читал в отеле «Траубе» лекцию на тему «Еврейский вопрос». Дантист – еврей Юлиус Левин получил визы в США для себя, своей жены и ребенка, а дети Оберстдорфа вступали в нацистские молодежные группы. Вместо того чтобы «вычищать коровники», пишет Д. Бойд, дети теперь отправлялись в походы без присмотра и скандировали «Мы рождены, чтобы умереть за Германию» в неоязыческом амфитеатре в лесу.

Доктор Бесслер, директор школы, который пытался не допустить нацизма в класс, подвергся издевательствам со стороны одной из своих учениц, дочери известного нациста. Один подросток заверил отца Руппа, священника, что «даже будучи лидером «Гитлерюгенда», я останусь хорошим христианином». Мэр Финк разместил светящуюся свастику на шпиле церкви Руппа. Слепого подростка Теодора Вайссенбергера увезли и отравили газом, но сын мэра Финка, страдающий эпилепсией, выжил. За исключением голландки, которая контрабандой переправляла еврейских детей в Швейцарию, жители деревни барахтались в моральных миазмах. Нюрнбергские законы имели «минимальное» влияние, и никто не жаловался, когда война Гитлера шла хорошо. Только шесть солдат из Оберстдорфа погибли за первые 22 месяца конфликта. Однако за 17 месяцев после вторжения Гитлера в Россию в июне 1941 года число погибших достигло 91 человека.

Волна бедствий быстро нарастала. Вокруг Оберстдорфа выросли подлагеря Дахау, тренировочный комплекс «Гитлерюгенда» и перемещенные заводы «Мессершмитта». Жители деревни жаловались на то, что здесь толпились эвакуированные после бомбардировок союзников, а отели превратились в военные госпитали. Подневольные рабочие стали обычным явлением, а еды стало не хватать. Военный врач потихоньку начал удалять эсэсовские татуировки у пациентов, которые не были «настоящими нацистами», но которых, как они теперь считали, «вынудили носить эсэсовскую форму». В протоколах собраний деревенского совета, теперь уже спорадических, отмечает Д. Бойд, не содержится «ни единого упоминания» об эвакуированных, военных госпиталях, вспомогательных лагерях Дахау, принудительных работах или погибших.

К концу войны гражданское сознание Оберстдорфа превратилось в «пустую оболочку», а последствия казались «либо не их делом, либо не зависящими от них». Подобно тому, как Оберстдорф обратился к нацистам из материальных интересов, так и запоздалое местное «движение антинацистского сопротивления» стремилось к организованной капитуляции, заключая в тюрьму нацистских функционеров и отговаривая французские танки от обстрела деревни. Оберстдорфцы почти наверняка знали о зверствах в Восточной Европе. Они выражали скудные доказательства «коллективной вины», пишет Д. Бойд, и много жалости к себе. Подобно крестьянам – катарам в «Монтайлу» Эммануэля Ле Руа Ладури (1975) или жителям Суффолка в «Акенфилде» Рональда Блайта (1969), лесники, священники, фермеры, монахини, лавочники и общественные деятели Оберстдорфа подвергались воздействию исторических сил, но также действовали и внутри них. Они не были ни коллаборационистами под иностранной оккупацией, ни идеологическими фанатиками. Их нацизм возник из серых зон оппортунизма, трусости, конформизма, мелочности и корыстных побуждений. После 1945 года небольшие, но в совокупности катастрофические сговоры Оберстдорфа с нацизмом были «последним, о чем кто-либо хотел говорить». Мэр Финк вернулся к чистке дымоходов.