Двое освобождённых из плена ХАМАСа заложников — Сегев Кальфон и Матан Ангрест — впервые подробно рассказали, как пытались соблюдать шабат и еврейские традиции, находясь в полной изоляции под землёй в туннелях Газы.

Они выступили на специальной шабатней трапезе в иерусалимском “Waldorf Astoria”, организованной раббанит Цили Шнайдер, руководительницей «Кешер Иехуди». На встрече также присутствовал бывший заложник Эйтан Мор.

Ангрест, проведший 738 дней в плену, рассказал, что сумел сохранить маленький сидур. «Как только у меня оказался сидур, я понял: если молюсь три раза в день, то не могу не соблюдать шабат. Это одно целое», — сказал он.

Он вспоминал, как делал кидуш и авдалу, когда удавалось сохранить немного еды или питья: «Не было ни вечерней трапезы, ни атмосферы. Ты сидишь один и ждёшь, пока принесут еду, чтобы сказать кидуш. И не знаешь, когда вообще дадут что-то жидкое для авдалы.»

Из-за контактов с охранниками и их попыток говорить о религии Ангрест переживал первые недели, но соблюдение шабата стало точкой опоры: «Это давало мне силы. Я чувствовал, что делаю правильное и нахожусь на правильной стороне».

Кальфон рассказал, что он и другие пленники также старались не отпускать традиции. «Мы были в месте нечистоты, в корнях ислама. Для нас соблюдение шабата там было чем-то огромным. Маленький туннель — и мы, трясущие его песней шабата».

В отсутствие вина они говорили благословения над водой. Пели «Леха доди» и «Бар Йохай».

Пленного освещали только тусклые лампы, но для авдалы мужчины использовали фонарик в качестве символического «огня» и воду вместо вина.

Они вспоминали дома семьи и шабатние блюда. «Каждый рассказывал, как его мама готовит рыбу, что подают у них дома. А мы ели полпиты с сыром», — сказал Кальфон.

Иногда они ошибались в календаре и только позже узнавали, что праздник уже прошёл, но продолжали отмечать: «Главное — кавана, намерение», — сказал он.

Бывшие заложники подчеркнули, что именно соблюдение шабата — каким бы минимальным и импровизированным оно ни было — помогло им сохранить внутренний стержень и ощущение, что они остаются частью еврейского народа даже в глубине подземелья.