Каждый год 16 июня поклонники Джеймса Джойса отмечают Bloomsday, праздник, названный в честь главного героя романа «Улисс»

Материал любезно предоставлен Tablet

Если бы  существовала награда за самый долгий день в литературе, она, несомненно, досталась бы Джеймсу Джойсу. «Улисс», роман на четверть с лишним миллиона слов, сжимает 10‑летние скитания по морям грека Одиссея до одних‑единственных суток в Дублине, и большую их часть читатель следует по пятам за рекламным агентом, любителем требухи.

Роман начинается ранним утром в башне Мартелло у залива; компания нестерпимо умных молодых ирландцев, по сути, говорит «нет» всему — Б‑гу, дружбе, отцам, — и заканчивается ночью с безбожницей Молли Блум, она, наоборот, говорит «да» любовнику, «да», в некотором роде, и мужу, мирящемуся с ее изменами, «да» жизни, «да» — хочется думать — с облегчением оттого, что роман наконец закончился (не удивлюсь, если и сам Джойс не удержался бы от такой шуточки над собой).

Ибо «Улисс» изобилует шутками, каламбурами, стилизациями, пародиями и язвительными замечаниями. Это на диво сложный, исключительно щедрый роман, он никогда не наказывает читателя, если тот чего‑то не понял. Роман, как и любой день, не всегда сплошь удовольствие, но его хаотичная эпизодная форма — то драма, то пародия на ученый трактат, то катехизис, то монолог без знаков препинания — позволяет с чистой совестью перелистывать неинтересное. Пропустили часть утра и все равно наслаждаетесь днем. Но ведь так можно потерять нить сюжета? Как ни странно, сюжета нет. Великая шутка, составляющая суть романа, в том, что Улисс — не эпический герой, способный выстоять перед лицом сильнейших невзгод и соблазнов, а Леопольд Блум, мирный немолодой еврей, позабывший о своем еврействе, склонный к мазохизму, рекламный агент с ненасытной изменницей‑женой и неумеренной любовью к потрохам птиц и зверей; он знал бы, что его религия запрещает их есть, если бы знал что‑нибудь о своей религии.

Блум относится к своему еврейству, как почти ко всему, включая и свою мужественность (жена его язвит, мол, ему впору ходить не в брюках, а в женских панталонах), вяло и безучастно, и мысли его вечно блуждают от одной встречи, одного воспоминания, одного оскорбления к другому. Во время визита к свиноторговцу на глаза Блуму попадается газетная статья об образцовой ферме в Палестине на берегу Тивериадского озера, и он думает об этом, выходя на улицу следом за «тугомясой» девицей с «колыхающимися окороками» Здесь и далее цитаты из «Улисса» даны в переводе С. С. Хоружего. , девица, в свою очередь, напоминает ему об интрижках жены, далее мысли Блума перекидываются на Содом с Гоморрой, а с них опять на жену, «полнотелую, в теплой постели». Этот мысленный разброд и метания по эпохам и континентам оправдывают извилистость романа, и не только непринужденное следование по пятам за Блумом — из постели к свиноторговцу, от него в бар, оттуда в бордель и снова в постель, но и следование за течением его мыслей, порой ленивым, порой лихорадочным, до самой воображаемой родильной палаты: Блуму мерещится, будто он, новый тип «женственного мужчины», «настоящий сильный мужчина, у которого даже слабости сильные», рожает восемь желтых и белых мальчиков.

Он — не герой Гомера, но он герой нашего времени. «Улисс» в первую очередь комедия изгнания. Джойс писал роман в Триесте, Цюрихе, Париже. Дублин звал его все те годы, что он провел за границей: это ясно из того, как ярко в романе воссоздается взрывная витальность этого города. Но разлука писателям на пользу, и Джойсу нужно было оказаться где угодно, только не в Дублине, вдали от ирландской политики, церкви и собственных воспоминаний о личных и профессиональных неудачах. У Леопольда Блума такого выбора нет, Джойс не купил ему билет из Дублина на берега Тивериадского озера. Для Джойса он уже и так изгнанник, изгнанник в своем еврействе. В этом романе за эпической фигурой Одиссея маячит тень мифического Вечного жида, обреченного до скончания времен скитаться по свету за то, что насмехался над Иисусом, несущим крест. Назовите его измышлением раннехристианского антисемитизма. И хотя антисемитизм — не главная тема «Улисса», время от времени он дает о себе знать с неожиданной жестокостью, будь то в образе мистера Дизи, директора школы, с удовольствием заявляющего: «Утверждают, что Ирландия, к своей чести, это единственная страна, где никогда не преследовали евреев… А вы знаете почему?.. Потому что их сюда никогда не пускали». «Оскорбления и ненависть — это не жизнь для человека», — говорит Блум. Те, кого не пустили, непременно найдут себе другое место.

Такова по большей части история евреев на протяжении двух тысяч лет. Бесприютный еврей — метафорическая подоплека «Улисса». Говорят, что прототипом Леопольда Блума послужили евреи, с которыми Джойс познакомился во время собственных странствий по Цюриху и Триесту. Должно быть, писатель внимательно их изучил, поскольку Блум — не шаблонный еврей. Он, со своими чудаческими отступлениями от иудаизма, ошибками в словах и путаницей в событиях, еврей до мозга костей — но еврей отчасти, отпавший от веры, смирившийся с рассеянием: более еврей на чужой взгляд, чем на свой.

И в Блуме — неожиданно, но триумфально — Джойс прозревает собственные отвержения и отказы. Считается, что покорность Блума сродни покорности его автора (не будем вдаваться в известные нам факты о сексуальных предпочтениях Джойса) и что Джойс выбрал еврейство Блума в качестве идеального средства выражения пассивной, терпящей пренебрежение и страдания открытости миру: по мысли писателя, она движет — или, точнее, движима — этим романом. Вдали от дома Блум чувствует себя как дома, он покорно играет роль рогоносца и продолжает любить жену, хотя она и наставляет ему рога, он пессимист, но все же доволен жизнью, он диалектик и педант — в одном безумном эпизоде герой превращается в «знаменитого ученого, герра профессора Луитпольда Блюмендуфта, он представил медицинские основания, в силу которых внезапный перелом шейных позвонков с проистекающим отсюда разрывом спинного мозга, согласно надежным и проверенным принципам медицинской науки, должен с неизбежностью повлечь сильнейшее ганглионное стимулирование нервных центров» — словом, его положение чужака в чужих краях кажется нам заманчивым.

Одна из лучших шуток о Блуме — то, что он некогда был «пропагандист промокашек». Блум со своей готовностью впитывать что угодно, может, и не самый волевой муж для Молли, но именно эта его готовность — ключ к изобилию романа. Поскольку Блум, не ропща, впитывает все невзгоды, Джойс выдумывает их без счета. «Улисс» вышел в 1922‑м. В дальнейшем с евреями случилось много чего похуже изгнания. И для многих писателей в следующие годы еврей стал идеальным персонажем, образцом человека в чрезвычайных обстоятельствах — бесприютного, несчастного, терпеливого, забавного. Но первым к этому пришел Джеймс Джойс.