Хаим Беэр
Перья
Перевод с иврита Дова Конторера. М.: Книжники, 2022. 552 с. (Проза еврейской жизни)
«Смех и трепет, — сформулировал некогда Сол Беллоу характерную черту еврейского мировосприятия, — так странно смешаны, что нелегко определить отношения между ними».
Роман одного из известнейших в своей стране прозаиков Израиля (и, похоже, первая его книга в руках читающих по‑русски) поможет понять кое‑что в соотношении смеха и трепета в еврейской жизни. Оба не просто пронизывают ее, но второй был бы невыносим без первого, который, в свою очередь, придает ему глубину и горечь. Сам роман устроен в точности так же. В нем «странно смешаны» разнородные, но немыслимые друг без друга компоненты жизни. Тем более жизни столь сложной и парадоксальной, как жизнь евреев в последние два‑три тысячелетия. Да, роман — касающийся лишь нескольких лет взросления героя‑повествователя — на деле умудряется охватить все это время. Что ж удивительного, ведь действие происходит в Иерусалиме…
Хаим Беэр (р. 1945) написал много, но именно роман «Перья» (1979) снискал автору, начавшему свой путь в литературе еще в шестидесятых, всеизраильскую славу. Эта книга — часть автобиографической трилогии о взрослении человека, рожденного в Иерусалиме за несколько лет до образования Государства Израиль. Другие ее части — написанные позже романы «Время подрезки» («Эт а‑замир», 1987) и «Узы» (1998). Перу Беэра также принадлежат романы «Перед Местом» («Лифней а‑маком», 2007), «Куда идет дух» («Эль маком ше‑а‑руах олех», 2010) , «Их новые мечтания» (2017), «Возвращаясь из долины Рефаим» (2018), «Радости и муки бытия» («Хавалим», 1998) . Кроме того, Беэр — автор «документально обоснованной реконструкции взаимоотношений трех корифеев» ивритской литературы — Хаима‑Нахмана Бялика, Йосефа‑Хаима Бреннера и Шмуэля‑Йосефа Агнона под названием «Их любовь, их ненависть» (1987) и сборников литературоведческих эссе.
В экскурсию по Иерусалиму — переполненному будущим и тесно связанным с жизнью автора прошлым — Беэр отправляет теперь уже и русского читателя.
Перед нами тот редкий случай, когда книга перерастает собственный сюжет: дружба иерусалимского мальчика из ортодоксальной семьи с экстравагантным человеком, одержимым идеей спасения человечества от голода силами «продовольственной армии» и учреждением в Земле Израиля нового справедливого государства в соответствии с идеями австрийского мыслителя‑утописта Йозефа Поппер‑Линкеуса. Тут важен не сюжет, а та огромная жизнь, которая пользуется им, как небольшой дверью, чтобы, ввалившись в эту дверь, заполнить все романное пространство, захватив что‑нибудь и за его пределами. Тем более что сюжет несколько теряется под толщей рассказанного, проседает под его тяжестью. Всего‑то и сюжета: взросление главного героя да постепенное сползание в безумие и гибель его старшего друга…
Мордехай Ледер с его фантастически‑энтузиастическим прожектом линкеусианского государства — хоть и основная, но не единственная движущая сила повествования. Он то исчезает надолго со страниц книги, то появляется вновь, но даже с его смертью роман не заканчивается, давая нам понять, что дело не в Ледере (хотя перед самым концом, непредсказуемым образом, роман вернется к своему главному герою еще раз). А фантастических героев — прожектеров и авантюристов, мечтателей и идеалистов — здесь вообще в избытке: и страстные поклонники императора Австро‑Венгрии Франца‑Иосифа, и марксисты, и эсперантисты — линии этих причудливых персонажей сами по себе никуда не ведут. Книга наполнена сочнейшими человеческими типами старого Иерусалима первого десятилетия существования государства (основная линия повествования тянется с начала 1950‑х до их второй половины; вторая, более короткая, относится ко временам Войны Судного дня). Книга переполнена вещной фактурой города, его воздухом, голосами, запахами, его «оплотневающим» временем. Автор на каждом шагу рад отвлечься, чтобы в живейших и самоценных подробностях показать нам старое, памятливое городское тело, переполняемое острой молодой жизнью, ее повсеместными ростками — совершенно неразделимыми с древностью, растущими прямо из нее.
Он показывает, как в первые годы по обретении страной независимости израильское общество рождалось из духа утопизма, бытовой религиозности, человеческих страстей и огромной, размером в тысячелетия, памяти о еврейском прошлом. Любое повседневное событие тут больше самого себя: его корни уходят прямо в начало времен, в его расплавленную магму…
Беэр исключительно точен топографически. При передвижении его героев по Иерусалиму он указывает не только улицы, но и стороны света: «Он направил меня к заасфальтированной тропе, спускавшейся в северном направлении, к улице Сен‑Поль и кварталу Мусрара». Вслед за ним по Иерусалиму можно ходить едва ли не вслепую. Но все‑таки зажмуриваться будет недальновидным: надо собственными глазами увидеть, например, как вода «от прошедшего утром дождя», скопившаяся «в изгибах каменной крыши», стекает «по водосточным трубам» и придает «свежий вид тротуару, выложенному мелкой выпуклой плиткой, напоминавшей младенческие головки»…
Впрочем, тут впору включить и слух, и осязание, и обоняние. Эта проза требует для прочтения человека целиком — одного ума с воображением ей недостаточно. Но недостаточно ей и чистой чувственности: вся эта жизнь, плотно и прихотливо вылепленная историей города и страны, тогда только воспринимается с достаточной полнотой, когда прочитывается сквозь призму еврейской традиции:
…дядя попытался изобразить энергичными движениями рук и всего своего тела головокружительные виражи птичьей стаи, которая то рассыпается дымным облаком по небосклону, то ужимается, приобретая очертания воронки или столба, и так — до тех пор, пока птицы не рассядутся малыми группами на сосновых ветвях. Это дивное зрелище, сказал дядя, отдавшись очарованию природы, напоминает ему слова книги «Зоар» о том, что с кончиной рабби Шимона Бар‑Йохая животные зашатались, а птицы небесные устремились в пучину великого моря.
Петляя, тормозя, застывая в изумлении, застревая в деталях, повествование все‑таки достигает кульминации примерно на 486‑й странице русского издания, когда Ледер, перед окончательным падением в безумие, произносит с крыши пламенную речь, обличающую общество потребления и страстностью своей достойную библейского пророка. Там же, и не раньше, явятся — чтобы немедленно исчезнуть в пламени — перья, обещанные нам заглавием книги.
Они — то, что сгорело. Роман — о сгоревшей жизни, обратившейся в дым и пепел.
Отдельный интерес представляют сделанные переводчиком комментарии к роману. Они терпеливо разъясняют русскому читателю то, что для читателя израильского очевидно: все намеки, подтексты, аллюзии. Они сами по себе энциклопедия еврейской жизни нескольких веков и израильской жизни в частности.
И только из справки в конце книги мы узнаём, что на протяжении всего романа, то исчезая, то снова появляясь, с нами был и сам автор, причем под своим настоящим именем. Но чтобы читатель ни о чем не догадался, он не совпадает с повествователем, от лица которого рассказывается история. Он отводит себе второстепенную, почти незаметную роль его друга детства и собеседника, который связывает главного героя с миром его детства. Дав роману множество деталей из собственной жизни, автор уклоняется от автобиографичности. Куда важнее для него биография и генеалогия страны, а прежде всего Города, который, конечно, оказывается подлинным героем этой истории.
Роман на редкость свободен от соблазнов морализаторства и неминуемо сопутствующего ему упрощения, а автор его — от стремления судить и оценивать своих героев и ту жизнь, которую они создают. Он ее не судит — он ее живет.
И если у вас, собратья‑читатели, по прочтении книги не останется в голове подробного чувственного слепка с Иерусалима 1950‑х годов, его лично прожитой карты, если у вас в ушах не будут наперебой звучать его голоса и ноздри ваши не заполнят его пряные, терпкие запахи, если молодое Государство Израиль, переполненное дерзкими мечтаниями о будущем и ничуть не менее огромным прошлым этой земли, не станет частью вашей телесной и эмоциональной памяти, — то я уж, право, и не знаю, что с вами делать.
Роман Хаима Беэра «Перья» можно приобрести на сайте издательства «Книжники»
Пятый пункт: Беглая гвардия, Лапид, Италия, антисемитизм госпропаганды, Хаим Беэр
Амос Оз: «Прямых и простых ответов не бывает»
