После речи Владимира Путина на сентябрьской Генассамблее ООН серьезность намерений России на Ближнем Востоке ни у кого уже сомнений не вызывает. Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР (правопреемницей которого является Россия) и Сирией существует с 1980 года. Напрямую он не предусматривает оказания военной помощи, тем не менее в нем прописано, как следует действовать, если такая просьба поступит. И просьба поступила. Разместив в Сирии около 2 тыс. военнослужащих и создав в районе Латакии несколько баз, Москва значительно усилила режим Асада. На ТВ появились видеозаписи уничтожения исламистов высокоточным оружием с управлением по ГЛОНАСС. Правда, США и ЕС немедленно обвинили Россию в бомбардировке целей, не имеющих отношения к запрещенной в России террористической группировке «Исламское государство» (ИГ). Так кого же бомбят российские ВКС в Сирии? Сумеет ли российский военный контингент обойтись без наземных операций? Кто страшнее: ИГ или противостоящий ему Иран? Насколько серьезную угрозу национальной безопасности России представляет объявленная ей сирийскими джихадистами священная вой­на? На эти и другие вопросы мы попросили ответить председателя кнессета Юлия Эдельштейна, журналиста, арабиста, депутата кнессета от «Сионистского лагеря» Ксению Светлову, президента Института Ближнего Востока Евгения Сатановского, бывшего аналитика одной из израильских спецслужб Алекса Гринберга, востоковеда, члена научного совета Московского центра Карнеги Алексея Малашенко.

ИГ ОТВЛЕКАЕТ ВНИМАНИЕ ОТ ГОРАЗДО БОЛЕЕ СЛОЖНЫХ ЗАДАЧ

Юлий Эдельштейн Проблема не в том, на чьей стороне и против кого воюет Россия в Сирии, это как раз, как ни неприятно говорить, вопрос непринципиальный. Должен признаться, что «если бы директором был я», если бы мне нужно было предпринять какие‑то действия в Сирии от имени ООН или Евросоюза, я не очень понимал бы, какую сторону там надо поддерживать. Не имеет смысла выяснять, кто страшнее: мясник, который убил 200 тыс., или мясник, который убил 220 тыс. Да, Башар Асад в начале своего правления подавал некоторые надежды: учился медицине в Лондоне, умеет пользоваться интернетом, имеет свой сайт, как говорили его поклонники. Мы видим, насколько эта точка зрения себя оправдала — пока что по числу погубленных им людей Асад, безусловно, лидирует, количество его жертв даже по ближневосточным меркам трудно переоценить. И сейчас, после сотен тысяч погибших и миллионов беженцев, пришло время не пытаться в очередной раз налепить пластырь и сказать: «Ну ничего, мы заклеили царапинку, теперь все будет хорошо», а наконец проанализировать, как получилось, что в стране, с которой у подавляющего большинства государств мира были дипломатические отношения, возникла ситуация, в которой вообще некого поддерживать: ни сильных, ни слабых, ни крупных, ни мелких — никого. Там нет наименьшего из зол, а только зло на зле и злом погоняет. Это, среди прочего, следствие того, что в течение 40 лет считалось, что Асады — сначала Хафез, потом Башар — обеспечивают стабильность и в таковом качестве должны приниматься. «Арабская весна», которую даже ее бывшие сторонники давным‑давно называют «арабской осенью», показала, чего стоят все наши мечты о том, что будет хороший — ну, пусть не хороший, а хотя бы неплохой — парень диктатор, который будет всех держать в узде столько времени, сколько потребуется, и нам так будет легче, потому что он не допустит существования на своей территории 20 разных бандитских формирований. Такая конструкция, безусловно, удобна, но она держится год, два, иногда 15 лет, иногда даже 40, но потом все взрывается, и чем больше давление в этой бочке, тем страшнее взрыв.

На мой взгляд, основная проблема как для Израиля, так и для Ближнего Востока в целом, а может быть, и для всего мира в том, что российские войска работают в Сирии бок о бок с Ираном, который представляет собой реальную угрозу балансу в нашем регионе. Иран всеми силами поддерживает такие организации, как «Хизбалла», они для него являются основным инструментом влияния на Ближнем Востоке до того момента, пока у него не появится ядерное оружие. Поэтому любая легитимация таких сил, их повышенная боевая готовность, дополнительный «тренинг», совместные с ними действия, во‑первых, делают их еще более наглыми и опасными, во‑вторых, мешают Израилю действовать против них. Если на одной и той же базе находятся российские силы и силы Асада и «Хизбаллы», то понятно, что наши действия против такой базы в случае необходимости очень затруднены. Вообще, вмешательство России в сирийский конфликт ослаб­ляет преимущество Израиля в воздухе, и правы те, кто говорит, что это крайне опасно. Вспомним: Асад в начале гражданской войны предпринимал несколько попыток втянуть Израиль в конфликт в качестве общего врага и таким образом сплотить вокруг себя всех тех, кто решил бы, что внутренние разборки можно отложить на потом, сейчас главное победить сионистского дьявола. К счастью, у него не было потенциала нанести Израилю такой удар, на который мы не смогли бы прореагировать, были мелкие террористические вылазки, но не более того. И причиной тому в первую очередь именно наше гос­подство в воздухе. Поэтому странно слушать утверждения, что российское военное присутствие в Сирии полезно для Израиля. Возможно, Нетаньяху в ходе визита в Россию удалось достичь каких‑то договоренностей о координации, без которых ситуация была бы еще хуже. Но я не могу сказать, что сплю совершенно спокойно из‑за того, что замначальники генеральных штабов израильской и российской армий договорились о встрече.

Все это великое международное братство по борьбе с Исламским государством выглядит немножко смешно. Мировая любовь к борьбе с ИГ отвлекает внимание от гораздо более сложных задач и от настоящих врагов: иранского режима и его «филиалов», таких как «Хизбалла» и «Хамас». ИГ делает ужасные вещи, но у него есть 20–30 тыс. бойцов, пусть даже несколько больше, по последним оценкам. Это несравнимо по опыту, военному потенциалу и реальной угрозе с проиранскими организациями, за ним не стоит региональная супердержава, которой мир вот‑вот с огромным удовольствием подгонит еще 150 млрд долларов. Страшно смотреть на публичные казни с отрубанием головы, но гораздо страшнее видеть, какой военный потенциал сосредоточен в руках «Хизбаллы» и что за Насралла этим потенциалом руководит.

Совершенно очевидно, что Сирии в том виде, в каком мы привыкли ее видеть, уже не будет. Даже при поддержке российской авиации, Ирана, «Хизбаллы» представитель алавитов уже не сможет контролировать всю территорию страны. Будут более естественные границы, не исключено, что возникнут какие‑то конгломераты с соседними государствами. Когда выпившие дорогого коньяка анг­лийские и французские офицеры говорили: «А не прочертить ли нам границу тут?» — их меньше всего интересовали вопросы национальных и религиозных меньшинств, племенные разделения. И это проблема не только Сирии, но и Йемена, Туниса, Ливии. Этот новый передел границ не может быть искусственным, им не должны руководить очередные офицеры со стеками, мы живем в XXI веке, процесс должен сопровождаться переговорами, референдумами. Но если говорить о долгосрочных переменах, то в результате должна появиться более естественная карта Ближнего Востока.

РЕЧЬ ИДЕТ ОБ ИНТЕРЕСАХ, А НЕ О ПРИНЦИПАХ

Ксения Светлова Ответить, с чего началось сирийское противостояние, так же легко, как ответить, с чего начался арабо‑израильский конфликт. Можно начать с 2011 года, с «арабской весны», а можно с исламского восстания в Хаме в 1982‑м или вообще с возникновения алавитского государства в Сирии в 20‑х годах прошлого века. По большому счету в самом сирийском строе уже заложен резкий конфликт между алавитским меньшинством и суннитским большинством. Напряжение нарастало, в особенности после того, как стало ясно, что короткая «дамасская весна» Башара Асада закончилась и больше не вернется. Рост популярности исламских радикальных течений, обнищание деревенского населения, превращение части Сирии в пустыню, развал соседнего Ирака и пример Туниса и Египта также являются катализаторами сегодняшнего конфликта. Последние четыре года наглядно показали и доказали, что добровольно Асад никуда не уйдет. За его спиной стоят Иран, Китай и Россия, от него во многом зависит судьба сирийских алавитов. Я говорила об этом с самого начала, говорю и сейчас: он будет сражаться до последнего. Но, разумеется, есть и силовые варианты решения вопроса — покушение или ликвидация, которые могут привести к его исчезновению с политической арены.

В Сирии действуют свыше 900 различных группировок и военизированных формирований. Они постоянно меняют свои названия и принадлежность, их члены с легкостью меняют форму и девизы, переходя линию фронта и идеологические границы. Де‑факто Сирии уже нет, так же как нет и Ирака. Но де‑юре эти страны могут продолжать существовать еще какое‑то время, потому что это выгодно тем или иным международным или региональным игрокам. Пока есть видимость единой Сирии, Западу не нужно решать вопрос об автономии сирийских курдов, не надо ломать голову над возможным статусом будущего алавитского государства и так далее. Но как и в Ираке после 2003 года, нынешние этнические чистки очень сильно изменили ситуацию в Сирии, и уже практически невозможно ее исправить. Иран, который поддерживает режим Асада и воюет на его стороне в Сирии, является скорее частью проблемы, чем частью решения. Точно такой же я вижу и роль Саудовской Аравии. Эти страны превратили Сирию в площадку для войны друг против друга, а сирийцы платят за эти игры кровавую цену.

Европейцы платят цену за равнодушие, за бездействие, за многолетнее сотрудничество с сирийским диктаторским режимом. И на самом деле, если посмотреть на количество беженцев, которых принимают в странах Ближнего Востока — в крошечных Иордании и Ливане, а также в Турции, — то станет ясно, что масштабы европейского кризиса сильно преувеличены. Я не знаю, и никто не знает, сколько джихадистов среди беженцев. Стоит отметить, что далеко не все те, кто держал оружие в руках, являются джихадистами, многие покинули ряды сирийской армии, примкнули к тем или иным группировкам за деньги, чтобы спасти свою жизнь или жизнь своей семьи. Но проблемы Европы начались не с сирийского кризиса и потока беженцев, а с неспособности интегрировать иммигрантов из стран Востока, а также их детей в свое общество. Естественно, нынешняя волна беженцев столкнется с теми же проблемами, если ничего не изменится.

Российские ВКС будут наносить авиаудары и по ИГ, но его уже который месяц бомбят силы международной коалиции. Поэтому более вероятно, что российские войска будут действовать против тех группировок, которым удается сегодня потеснить Асада и его людей. И речь не обязательно идет о джихадистах, таких как «Джабхат ан‑Нусра» или «Ахрар аш‑Шам». Бомбежке уже подвергается Свободная сирийская армия и другие оппозиционные движения.

Возможна ли новая «перезагрузка» в отношениях России с Западом на условиях Путина? Перезагрузка уже началась — активная позиция России в Сирии вынудила Запад сделать выбор: начать действовать вместе с Россией или против нее. Ситуация уже изменилась, чего бы ни добились в конечном счете российские военные. Пока что на Западе отделываются ничего не значащими фразами, но мне кажется, что США не смогут долго оставаться в стороне, если российское вмешательство приведет к каким‑либо драматическим переменам в Сирии.

На Ближнем Востоке прекрасно понимают, что не все союзники одинаково полезны для России и далеко не все обязательства выполняются — речь идет, как всегда, об интересах, а не о принципах. Точно так будут вести себя и арабские страны, которые сейчас посылают многочисленные делегации в Москву. Пока это выгодно, сотрудничество будет продолжаться, как в случае с Египтом до 1972 года, когда Каир сделал свою перезагрузку, изгнал советских военных экспертов и сблизился с Вашингтоном за счет разрыва с Москвой.

НИКАКОЙ СИРИЙСКОЙ СВОБОДНОЙ АРМИИ НЕТ

Евгений Сатановский Исламистские группировки в Сирии сейчас не те, что были еще год‑два назад. Теперь это мобильные, хорошо вооруженные армии со штабами, подземными укрытиями, радиоразведкой, тяжелой техникой, включая танки, боеприпасы. И если бы они обрушили Асада, то переключить их на Россию турецкому президенту Эрдогану не стоило бы труда. Эрдоган непредсказуем. Турецкая спецслужба MIT курирует «Исламское государство» и тесно с ним взаимодействует. Именно MIT поставляет ИГ оружие, посредничает в торговле нефтью, археологическими артефактами, зерном, мукой и даже заложниками. Эрдоган умоет руки и скажет, что он ничего не знает, а боевики будут идти к нам. У нас с Турцией безвизовый режим — как вы докажете, что людей, которые прилетели оттуда в Россию и вдруг начали убивать и взрывать, послал Эрдоган?

В Турции кризис, там два с половиной миллиона сирийских, иракских, афганских беженцев, повсюду лагеря беженцев, в том числе под одной из четырех плотин на Евфрате. Если эту плотину какие‑нибудь веселые ребята взорвут, пойдет волна метров восемь, смоет все прибрежные населенные пункты по течению и в Турции, и в Сирии, и в Ираке. В некоторых городах Восточной Анатолии количество беженцев превысило количество местного населения. В итоге Эрдоган организовал европейский кризис: армия согнала всех, кого только можно, на побережье, снабдила спасательными жилетами, в том числе фальшивыми, и всеми возможными плавсредствами — и пинком отправила на греческие острова. Оттуда беженцы перебираются в Грецию, а дальше греки разными маршрутами целенаправленно отправляют их в Германию, чтобы поблагодарить немцев за переговоры о бюджете. У Эрдогана свои претензии к Германии: он считает, что если турецкие дети в немецких школах учат немецкий язык, а не турецкий, то это геноцид. Кроме того, он шантажирует Европу, требуя больших денег за то, чтобы он придержал беженцев у себя, — и по результатам недавнего визита в Брюссель он эти деньги получил. Экипировка беженцев — ножи, фонарики, рюкзаки и прочее — в значительной степени оплачена катарскими и саудовскими фондами. В основном это здоровущие бугаи, женщин, детей и стариков очень мало, сирийцев среди них процентов 20, но вся европейская пресса по‑прежнему обвиняет в кризисе Асада и требует немедленно его свергнуть.

Так что последнее, что интересовало руководство России при принятии решения о направлении войск в Сирию, — это глупости вроде возвращения страны на мировую арену. Решение было принято исходя из перс­пективы исчезновения Сирии как государства и возникновения непрерывного потока террористов на российскую территорию. Согласитесь, куда лучше уничтожать их на сирийской земле, тем более что поддержка со стороны сирийской армии, Ирана и Ирака России обеспечена. Одна из задач — взять город Ракка и отсечь ИГ от дороги, по которой идет контрабанда нефти в Турцию. Ресурсов для поддержки исламистов в Сирии и Ираке у саудовцев и Катара хватит максимум года на два, так что боевикам необходимо самофинансирование.

Коалиция из 62 государств, собранная США, — это самая бессмысленная, громоздкая и неповоротливая коалиция в мире, даже если забыть о том, что некоторые ее ключевые члены организуют и поддерживают террористов и в Ираке, и в Сирии. Например, те же турки добиваются бесполетной зоны на границе с Сирией, оттуда добровольно уходят боевики «Джабхат ан‑Нусры», то есть «Аль‑Каиды», и на их место заходит ИГ, помогая которому Турция бьет по курдам. «Хорошие парни» в сирийской гражданской войне — это друзы, курды и армия Дамаска. Никакой Сирийской свободной армии нет, причем достаточно давно. Частично она разбежалась, частично уничтожена исламистами, частично перешла на сторону Асада. Некоторые отряды договорились с Асадом о ненападении и охраняют свои собственные города и деревни. А те, за кого сейчас заступаются американцы, — это просаудовская «Джабхат ан‑Нусра». На вопрос, можно ли бомбить ИГ, все отвечают утвердительно, включая Саудовскую Аравию, потому что ИГ структура прокатарская и связанная с Турцией. А на вопрос, можно ли бомбить «Аль‑Каиду», все стыдливо отводят глаза и говорят: «Ну разве это “Аль‑Каида”, это же “Джабхат ан‑Нусра”». США потратили 500 млн долларов на подготовку так называемой умеренной оппозиции, вместо 12 тыс. подготовили две небольшие группы, которые немедленно перешли на сторону просаудовских террористов вместе с американским оружием и транспортом. Случайность? Но генерал Петреус открыто заявил, что в борьбе с ИГ надо ставить на «Аль‑Каиду». Жаль, что он не 11 сентября это сказал, — эффект был бы сильнее.

Авиация Асада потеряла много летчиков, самолетов, военных баз, она устарела, стоящие на вооружении сирийской армии самолеты не могли вести прицельное бомбометание ночью, так что «Аль‑Каида» и ИГ перемещались по ночам куда хотели. А наши Су‑30 и Су‑34 эту проблему решают. Но без разведки и доразведки бомбардировки смысла не имеют. Поэтому лояльные Асаду силы будут с земли поставлять российской авиации необходимую информацию. В наземной операции в Сирии, насколько я понимаю, российские военные принимать участие не собираются. Этим займутся местные союзники России. Российские солдаты на земле будут лишь охра­нять те 50 российских самолетов и вертолетов, которые там находятся, а также наш пункт материально‑технического обеспечения ВМФ в Тартусе. Что до возможного переноса операции на территорию Ирака — когда и если это будет необходимо, иракское правительство попросит русских, и они, скорее всего, откликнутся.

Вся координация российских действий с американцами заключается в том, что те получают информацию, откуда им нужно убраться, чтобы не попасть под «дружеский огонь». Кстати, Израиль точно так же получает эту информацию по той цепочке, которую оговорили Нетаньяху и Путин во время визита израильского премь­ера. Если же Штаты решат повторить свои ошибки времен афганской вой­ны, когда они поставляли стингеры моджахедам, и передать «Джабхат ан‑Нусре» ПЗРК для защиты от российской авиации, то велик шанс, что у них начнутся большие неприятности. Путин — человек решительный и, в отличие от Обамы, не лузер, так что я на месте американцев не рисковал бы. Хотя Турция и Катар снабдить боевиков ИГ ПЗРК попробуют.

Идиотизм с лечением около тысячи боевиков «Джабхат ан‑Нусры» в израильских больницах, пока друзы на Голанах не прикончили одного из них, напав на санитарную машину, является следствием того, что часть израильского военного, разведывательного и политического истеблишмента либо куплена саудовцами, либо полагает, что на Саудовскую Аравию можно опереться в борьбе с Ираном. «Хизбаллу» надо было уничтожить, когда это было возможно, в 2006 году, а не пытаться с ней договариваться. Но сейчас говорить о том, что угрозой для Израиля являются Иран и «Хизбалла», а не ИГ, — это чушь несусветная. Наоборот, Израиль получает возможность выдохнуть: у него есть слабый Асад, занятый по самое горло собственными проблемами, террористы, которых уничтожают без участия Израиля, Иран, получивший в лице России очень серьезный противовес в регионе (кстати, Иран не был счастлив от появления России в Сирии, так как Асад перестает быть игроком, зависящим исключительно от иранцев), и Путин, прекрасно услышавший опасения Нетаньяху по поводу того, что российская техника может оказаться в руках «Хизбаллы». Любой обстрел Израиля будет воспринят Россией, мягко говоря, негативно, а у Асада сейчас есть возможность закрыть иранцам возможность нападения с сирийской территории на Израиль. По‑моему, это хорошая ситуация для еврейского государства.

Российское мусульманское сообщество является основным объектом террористической активности салафитов: убивают муфтиев, захватывают мечети, шла настоящая гражданская война на Северном Кавказе. Поэтому ни к какому возмущению российских мусульман операция в Сирии привести не может. Наоборот, отечественные сунниты готовы перебить максимальное количество террористов в Сирии, о чем Кадыров Путина уже попросил. Возможно, саудовцам вместе с катарцами удастся проплатить один‑два резонансных теракта на территории России, но организовать новую Чечню они не смогут. Есть вероятность, что попытаются дестабилизировать Центральную Азию, так, в Афганистане был захвачен исламистами Кундуз. Но для этого у них мало сил — полторы тысячи боевиков из «Исламского движения» Узбекистана и запрещенной в Душанбе Партии исламского возрождения Таджикистана недавно пришлось перебросить в Сирию.

ВОЙНА С ИГ — ПРОПАГАНДИСТСКИЙ ХОД КРЕМЛЯ

Алекс Гринберг Выступление Путина на Генассамблее ООН вполне вписывается в шаблоны российской пропаганды последнего времени. Заслуживающим внимания является только тот факт, что шаблонами этими воспользовался лидер страны, сыпавший обвинениями США в распространении революций и участии в государственных переворотах. Выступление президента РФ указывает на последовательность и неизменность его политического курса. Война с ИГ — очередной пропагандистский ход Кремля, предназначенный для того, чтобы лучше скрыть основной мотив: борьбу с повстанцами и защиту Асада от них. Спасение асадовского режима остается приоритетом для Путина. Местонахождение российского военного контингента в Сирии, его численность подтверждают это. Карта боевых действий показывает, что основные кровопролитные бои происходят не между сирийской армией и ИГ, а между остатками армии Асада и повстанцами разного толка, к ИГ не имеющими отношения. Разумеется, российская пропагандистская машина намеренно размывает границы между ИГ и другими исламистскими организациями в Сирии.

Что касается наземных операций, то, скорее всего, крупномасштабных действий на земле против ИГ не будет. Не исключено какое‑то участие российских сухопутных войск при поддержке авиации в контрнаступлении против повстанцев. Но такие наземные операции могут лишь прервать на некоторое время наступление антиасадовских сил, но не переломить коренным образом ход боев.

Сейчас трудно дать какую‑либо оценку визиту Нетаньяху в Москву. Кроме заявлений обеих сторон о взаимном уважении и координации своих действий по Сирии, нам пока ничего неизвестно. Думаю, эта встреча не укрепила и не пошатнула отношения между двумя странами. Слухи о каком бы то ни было союзе я считаю преувеличенными, об этом не может быть и речи, пока Россия активно помогает злейшим врагам Израиля. Запад признал статус России на Ближнем Востоке, без ее участия невозможен никакой выход из сложившейся в регионе ситуации. Приезд Нетаньяху в Моск­ву связан с тем, что Обама не желает заниматься Ближним Востоком в должной мере, и, чтобы эффективно противостоять росту активности России, Израилю приходится самому включаться в игру. Но, судя по тому, как приступили к работе российские ВКС в Сирии, Израиль все‑таки пошел на целый ряд уступок в сфере своей безопасности. Цель Нетаньяху — предотвращение столкновений между израильскими и российскими частями. Сделать это можно лишь при условии раннего оповещения и наличия «красного телефона» между командирами ЦАХАЛа и российской армией. Но откуда у Израиля может появиться уверенность, что российская разведка не передаст секретные данные сирийской армии, Ирану или «Хизбалле»? На том лишь основании, что президент РФ пообещал Нетаньяху за закрытыми дверями, что никогда этого не сделает?

Качественная пропаганда никогда не состоит только из лжи. Путин был, безусловно, прав, когда говорил, что не видит какой‑либо угрозы Израилю со стороны Асада. Вторя президенту, некоторые российские НИИ, занимающиеся Ближним Востоком и, по‑видимому, имеющие связи с российскими спецслужбами, подготовили аналитические сводки, дабы продемонстрировать, что сирийская армия не представляет опасности для Израиля. Однако никто в Израиле и не утверж­дает, что Асад (который давно уже не является самостоятельным политиком и полностью зависит от иранских советников) сам по себе — главная угроза Израилю. Серьезнейшая опасность — это наращивание мощи террористов «Хизбаллы» (у которой уже появилась возможность нанести ракетный удар по любой точке Израиля), что невозможно без российского оружия и помощи Ирана. Об этом российские докладчики умалчивают. Охотно допускаю, что Путин вовсе не заинтересован в конфликте с Израилем, но факт остается фактом: израильская авиация не раз уничтожала поставки новейшего российского вооружения «Хизбалле».

В Сирии нет ни одной суннитской группировки, которая воевала бы за режим ненавистного ей Асада — этим, к слову сказать, он отличается от Каддафи. Исключение составляют, пожалуй, сирийские курды, которые поначалу были против режима, а сейчас не воюют с ним, поскольку опасаются исламистов. Но в любом случае речь не идет о «группировках» в полном смысле этого слова. Деньги США были растрачены на подготовку умеренных повстанцев, но их оказалось всего ничего, и это, между прочим, послужило поводом для политического скандала в Америке.

Насколько вероятен уход Асада с занимаемого поста? Думаю, этого не случится, тем более сейчас, когда Россия столь активно поддерживает его. И дело тут не только в Асаде, речь идет о выживании алавитского меньшинства, интересы которого он защищает. Асад просто не может позволить себе уйти, бросив свою общину. Интересно, что, несмотря на потоки беженцев, сирийские власти не позволяют алавитам покидать страну, вероятно опасаясь сокращения этой и без того малочисленной группы населения.

СИРИЯ АБСОЛЮТНО ДЕКОНСОЛИДИРОВАНА

Алексей Малашенко Правившие в Сирии алавиты считаются ветвью шиизма. Но их противники в мусульманском мире утверждают, что к шиизму они имеют отдаленное отношение, что они вообще не являются мусульманами, а их религия — смесь исламских, христианских, зороастрийских элементов. У шиитов такое количество разных ответвлений, что все зависит от того, кто как к кому относится. Если иранцы, то есть «классические» шииты, алавитов сейчас поддерживают, значит, они признают их «своими» в том числе и в конфессиональном плане (хотя прежде всего по политическим соображениям).

Роль шиито‑суннитского фактора в сирийском конфликте, на мой взгляд, пре­увеличена. Да, в исламской теологии можно найти высказывания, что различия между суннитами и шиитами больше, чем между мусульманами и христианами. Но линии разлома сейчас прежде всего политические и региональные, идет борьба разных районов Сирии между собой и разных стран за влияние на сирийской территории. А религия используется в этой борьбе. Еще при Хафезе Асаде Хомс, Хама, Дамаск боролись друг с другом, и конфессиональный оттенок в этой борьбе не был определяющим. Да, алавиты давно у власти, они подмяли под себя, что смогли, это многих раздражало. Но их в Сирии всего около 12%, и к тому же они умели договариваться с другими группами населения, в том числе с суннитами.

Сирия абсолютно деконсолидирована. Самые крупные игроки — Асад, «Исламское государство», «Джабхат ан‑Нусра», курды, но, по некоторым данным, там действует до тысячи боевых группировок. Так что если Сирия развалится, возможные границы между отдельными ее частями неясны. Причем какие‑то расколовшиеся территории потом могут вновь объ­единяться. Это процесс долговременный.

Россия зашла в Сирию, чтобы показать, что она великая держава, имеющая интересы за пределами постсоветского пространства. Кроме того, Асад — это последняя руина советского влияния в регионе, и бросить ее просто так Путин не мог — с чем бы тогда ему говорить о своих внешнеполитических амбициях? В начале 2000‑х Россия уже предпринимала попытку вернуться в арабский мир, Путин ездил‑ездил по региону, но ничего не выездил. А сейчас у западников, особенно у американцев, возникли на Ближнем Востоке проблемы, многие в регионе в них разочаровались, и Россия это использовала, укрепив свое присутствие не только в Сирии, но и в Египте, в Ираке, в Алжире. Правда, я не уверен, что России удастся там стратегически закрепиться, но шанс есть.

В том, что сейчас происходит в Сирии, я имею в виду войну против ИГ, есть элементы конфликта цивилизаций или, если это словосочетание пугает, конфликта идентичностей. ИГ не маргинальная группировка, оно пользуется симпатиями и поддержкой в мусульманском мире. Поставьте себя на место феллаха. Будь я мусульманином, я, возможно, тоже симпатизировал бы ИГ: там и социальная справедливость, и праведный халиф. Это реальная попытка создания исламской альтернативы. Да ислам ведь и изначально был политизирован — пророк был выдающимся политиком. А что они в поисках этой альтернативы головы рубят в прямом эфире — так вспомним гражданскую войну в России, когда мы выстраивали свою альтернативу, коммунистическую. А уж в Иране после исламской революции какие зверства творились! Так что в методах ИГ нет ничего эксклюзивного.

В России, по некоторым оценкам, ИГ симпатизирует больше полумиллиона мусульман, в основном молодежи. Но доказать тут ничего нельзя, точных цифр, конечно, нет. То же с количеством граждан России, воюющих на стороне ИГ: по разным данным, их от 2 до 7 тыс., но толком никто не знает. Говорят о 500 мусульманах из Крыма, уехавших воевать в Сирию, я в это не верю. По Центральной Азии называют цифру 4 тыс. человек — но поговаривают, что одних узбеков там 5 тыс. Зато известно, что рекрутирование идет по всей России, это не только Северный Кавказ, люди едут отовсюду. Среди прочих едут мигранты — их‑то как учитывать: как узбеков и таджиков или как уехавших из России? Пока наши летчики то в Турцию залетают, то с «Джабхат ан‑Нусрой» сражаются. А вот когда начнутся реальные удары по ИГ, эта публика может взбунтоваться. Ситуация в России, скажем так, терророопасная.

Ирану российское присутствие в Сирии сейчас выгодно, а потом Россия будет Ирану скорее мешать. В стратегический шиито‑православный союз я не верю. Последние 20 лет отношения России с Ираном строились на том, что Москва играла роль посредника между Ираном и Западом, прежде всего по поводу ядерной программы. Сейчас Запад с Ираном договорились — зачем им Россия? Россия уже умудрилась испортить отношения со всеми — на очереди Иран?

Единственное государство, которое пока от всей этой заварухи серь­езно выигрывает, — это Израиль. Арабы занимаются внутренними разборками, и их интерес к Израилю упал. Что будет потом, трудно сказать. Но даже если исходить из худшего варианта — что всех подомнет ИГ, — то и исламисты будут заниматься прежде всего внутренним строительством, поисками какой‑никакой легитимации. Израиль — естественный союзник умеренных, вменяемых арабских режимов, в том числе Асада. Кстати, и в Иране уже не Ахмадинеджад у власти, а люди куда более солидные. А что эти режимы не демократические, а авторитарные — так до демократии на Ближнем Востоке «далеко, как до жирафа».