В этом году, урожайном на годовщины значимых исторических событий, исполняется 50 лет со дня победы Государства Израиль в Шестидневной войне. Конфликту предшествовали события, которые происходили на протяжении нескольких недель, и отыскать среди них поводы для начала войны большого труда не составляло. Наиболее веским среди прочих считается вывод миротворческих сил ООН с Синайского полуострова по требованию президента Египта Гамаля Абдель Насера. 22 мая Насер заявил, что Тиранский пролив закрыт для Израиля и, в очередной раз пригрозив сбросить евреев в море, объявил о подготовке к «операциям возмездия». Насеру поверили, но не стали дожидаться, пока он исполнит обещанное. 5 июня 1967 года началась Шестидневная война. В первый же ее день израильские ВВС уничтожили — в основном даже не дав взлететь — три четверти египетской военной авиации и половину сирийских самолетов; иорданская авиация вообще перестала существовать. Стотысячная египетская армия на Синайском полуострове попала в котел, и ей ничего не оставалось, как сдаться. Сирийскую армию спасли от полного уничтожения советские руководители, вынудившие Израиль к перемирию. Шестидневная война стала первым политическим поражением СССР на международной арене и первой большой победой Израиля. Мог ли этот конфликт перерасти в мировую войну? Какими были политические и стратегические изменения, повлекшие за собой события 1967 года? В чем просчитались советские военные советники? Как повлиял исход Шестидневной войны на военную стратегию Израиля? На эти и другие вопросы отвечают израильские военные историки Давид Гендельман и Ягиль Хенкин, участница Шестидневной войны Дасси Балтер, историк, журналист и телеведущий Леонид Млечин.

Никто не хотел воевать

ДАВИД ГЕНДЕЛЬМАН → После войны 1956 года Синай был де‑факто демилитаризован, на границе находились войска ООН, Тиранский пролив был открыт, диверсии федаинов с египетской территории прекратились, и южная граница успокоилась. В 1960‑х главным противником Израиля оказалась Сирия — постоянные конфликты вокруг демилитаризованных зон на границе, стычки вокруг попыток Сирии отвести притоки Иордана и, начиная с 1965‑го, поддерживаемые Сирией диверсии палестинской организации «Фатх». Сирия, возглавляемая с февраля 1966‑го радикальной левой фракцией партии «Баас», придерживалась стратегии «народной войны», вела активную диверсионную деятельность против Израиля и напрямую инспирировала вылазки «Фатх» как с территории Иордании, так и с собственной. Периодические столкновения и мелкие операции Израиля на границе не приводили к сдерживанию, Сирия продолжала свою политику. Израильское военное и политическое руководство пришло к пониманию того, что проблему может решить только большая операция, которая поставит сирийский режим на грань краха, и тогда он либо режим, сменивший его, откажется от постоянной эскалации напряженности.

С другой стороны, Египет в лице Насера полагал, что сирийская стратегия ошибочна и не даст положительных результатов, а вместо этого арабским странам следует тщательно подготовиться к большой войне и уничтожить Израиль совместными силами. Кроме этого принципиального несогласия, у Египта были и практические причины не начинать войну немедленно: значительная часть египетской армии была задействована в гражданской войне в Йемене. Поэтому Египет в тот период пресекал попытки палестинских террористических организаций действовать с египетской территории и вообще всячески стремился не дать втянуть себя в войну преждевременно.

Исходя из этого, израильская разведка полагала, что, так как Египет занят в Йемене и по военно‑техническим показателям будет готов к войне с Израилем не ранее 1970 года, то на сирийском фронте руки Израиля развязаны. Так как главной целью Армии обороны Израиля было сохранение статус‑кво и оттягивание большой войны, вопрос вмешательства либо невмешательства Египта имел принципиальное значение для стратегического и оперативного планирования. Даже восстановление дипотношений и заключение военного союза между Египтом и Сирией в ноябре 1966 года не поколебали этой концепции: считалось, что Египет таким образом пытается удержать Сирию от излишне радикальных шагов, а реально вмешиваться не будет.

Теперь что касается так называемого «коллапса Рабина». После серии инцидентов на сирийской границе, в частности большого столкновения 7 апреля, в ходе которого были сбиты шесть сирийских самолетов, неоднократных израильских угроз Сирии и не соответствовавших действительности предупреждений со стороны СССР, когда Сирии и Египту сообщали, что Израиль уже стянул силы для большой операции на сирийско‑израильскую границу, Насер в мае 1967 года ввел войска на Синай и изгнал оттуда подразделения ООН. Таким образом, концепция израильской разведки о невмешательстве Египта рухнула: Египет вмешался, и Израиль оказался на пороге войны. Рабин полагал, что своим неосмотрительным поведением и операциями на сирийском направлении привел страну к тяжелому положению. Когда он обратился за поддержкой к бывшему премьер‑министру Бен‑Гуриону, тот не стал его разубеждать: более того, Бен‑Гурион обвинил Рабина в том, что это он поставил страну на грань катастрофы. После закрытия Насером Тиранского пролива 23 мая положение стало критическим и возможность избежать войны приблизилась к нулю. В результате вечером 23 мая у Рабина сдали нервы, он вызвал начальника штабного управления Генштаба Эзера Вейцмана и спросил, стоит ли ему уволиться. Вейцман отверг этот вариант, сказав, что это будет сильнейший моральный удар по армии и обществу, и посоветовал собраться с силами. В течение 24 мая Рабин «не функционировал», исполняющим обязанности начальника Генштаба был Вейцман. 25 мая Рабин вернулся к работе. Никотин, кофе и недосыпание были просто усилителями нервного срыва. Сам срыв произошел по описанным выше психологическим причинам. Рабин оказался не железным человеком, как требовалось от начальника Генштаба, сильный стресс и огромная ответственность привели к ухудшению его здоровья. Разумеется, в тот момент нельзя было предавать этот инцидент огласке по понятным политическим причинам, а позднее заинтересованные лица пытались выставить его в более выгодном для себя свете, но сейчас нет надобности в конспирологических теориях.

Все известные документы, связанные с атакой на американский корабль «Либерти», как опубликованные ранее, так и недавние, говорят исключительно об ошибке. Установить с началом войны прямую линию связи для предотвращения столкновений на море, как предлагал Израиль, американцы отказались. Телеграммы, посланные командованием ВМС США командиру «Либерти» с приказом отойти дальше от района боевых действий, по техническим причинам дошли только на следующий день. Утром 8 июня судно было определено разведкой ВМС Израиля как американский разведывательный корабль «Либерти», но затем по истечении положенного срока отметка на оперативном посту была снята, так как местонахождение корабля больше не было известно. После этого были получены сообщения об обстреле Эль‑Ариша египетскими кораблями с моря, впоследствии оказавшиеся неверными, реально взрывы произошли от пожара на складе боеприпасов. Торпедные катера засекли корабль, уходящий из предполагаемого района обстрела в сторону Египта, и, так как не могли догнать его сами, вызвали авиацию. Летчики определили корабль как египетский и обстреляли его. Затем возникло подозрение, что корабль советский либо американский, и торпедным катерам дали приказ не приближаться, но в горячке боя до командира приказ не дошел. Торпедные катера подошли к «Либерти», определили его как египетский «Эль Кусейр» и дали торпедный залп, из которого попала одна торпеда. Уже после этого корабль был определен как американский, атаку прекратили и предложили кораблю помощь. Американцы от помощи отказались и увели «Либерти» своими силами. Никаких подтверждений тому, что корабль был обстрелян намеренно, нет. Нет таких документов и фактов. Кроме того, для намеренного обстрела американского корабля просто не было веской причины, предлагаемые конспирологами причины надуманны и не оправдывают таких резких действий со стороны Израиля против своего же союзника. К тому же в техническом плане ничто не мешало утопить корабль. Но как только его определили как американский, атаку немедленно прекратили.

Улучшение отношений арабских стран с СССР как катализатор обострения отношений с Израилем тоже следует понимать в общем контексте. В отличие от предыдущих режимов в Сирии, которые склонялись к СССР, но еще придерживались политики неприсоединения, левая фракция «Баас» взяла курс на резкое сближение с Советским Союзом. Это отвечало интересам обеих сторон. Данная фракция не имела значительной опоры среди населения, была вынуждена подавлять оппозиционные выступления и решать сложные экономические проблемы. Массированная финансовая помощь со стороны СССР, оказанная в 1966 и 1967 годах, была им на руку. СССР же стремился усилить свое влияние на Ближнем Востоке и на Средиземном море, Сирия была выгодным плацдармом. Но причины действовать радикально у сирийского режима были свои собственные. Он позиционировал Сирию как очаг борьбы с сионизмом и империализмом, в отличие от реакционных монархических арабских режимов, продавшихся Западу, и Насера, который «прячется под фартуком ООН», боится воевать и отделывается громкими словами. Это была заявка на собственное важное место в арабском мире. И заключение союза с Египтом в 1966‑м сирийский режим рассматривал как победу этой стратегии: Насер наконец признал легитимность сирийского режима после развала Объединенной Арабской Республики в 1961‑м. А на внутреннем фронте борьба с Израилем вообще была единственным средством для сирийского режима получить хоть какую‑то опору и сплотить народ вокруг себя.

Однако в результате сложение всех этих факторов привело к тому, что, получивший политическую, финансовую и военную поддержку СССР, радикальный сирийский режим получил тем самым и возможность продолжать стратегию подрыва статус‑кво и поддержания напряженности. Это было выгодно и сирийскому режиму, и СССР, потому что это делало их нужными и давало возможность влиять на обстановку в регионе. Насер тоже не мог в такой ситуации бесконечно придерживаться прежней стратегии, оставаться в стороне и терять политические очки как лидер арабского мира, — в определенный момент он был вынужден вмешаться. Таким образом поддержание напряженности скатилось к неуправляемой эскалации и привело к войне.

Документов, подтверждающих намерение СССР непосредственно участвовать в войне против Израиля, в частности высаживать в Израиле свои войска, нет. Все высказывания на эту тему — либо интервью причастных и якобы причастных лиц невысокого ранга, либо теоретические рассуждения, либо слухи. Возможно, когда советские архивы того времени будут полностью открыты, мы узнаем что‑то новое, но пока таких документов нет. Известные на данный момент советские документы, как то: отчеты штабов Черноморского и Северного флотов за соответствующий период и проч. — не говорят в пользу оперативной подготовки к таким действиям.

«Тора» Шестидневной войны

ЯГИЛЬ ХЕНКИН → Какое место в «рейтинге» израильских войн я отвел бы Шестидневной войне? Очень сложно «конкурировать» с Войной за независимость. До нее еврейского государства не было, после нее оно появилось. Если же сфокусироваться на главном отличии Шестидневной войны, оно заключается в следующем: именно после 1967 года арабские страны поняли — как минимум, частично, — что Израиль останется на карте мира. В 1948 году арабы считали, что их неудачи на поле боя являются временными. Во всем, дескать, виноваты неэффективные монархические режимы и коррупция в высших эшелонах власти, а евреев, соответственно, удастся сбросить в море со следующей попытки.

Следующая попытка имела место через восемь лет, с тем же нулевым результатом. В Синайской кампании 1956 года активно участвовали мировые державы. В протоколах допросов пленных египетских солдат — а таких было немало — повторяется следующий аргумент: «Если бы не США и Великобритания, мы бы вам показали, где раки зимуют». Именно Шестидневная война разрушила надежду арабов на то, что, если постараться и всем вместе поднажать, Израиль может быть стерт с лица земли. На сей раз всем стало понятно, кто одержал сокрушительную победу.

Кроме того, события 1967 года поставили жирную точку в целом ряде споров. Например, Египет активно требовал, чтобы Израиль вернул ему Негев, полностью или частично. После Шестидневной войны такие заявления прекратились. До войны арабы утверждали, что «зеленая черта» выполняет функции линии прекращения огня, никакого политического смысла она не несет. После того как Израиль взял под свой контроль Иудею, Самарию и сектор Газа, «зеленая черта» перестала иметь военный смысл и приобрела политическую окраску. Во время Войны Судного дня Садат даже не пытался захватить Синай целиком, он понимал, что это невозможно. Он рассчитывал всего лишь на создание условий, при которых Израиль самостоятельно предложит вернуть Синай Египту. Эти и многие другие изменения в сознании лидеров арабских государств — непосредственное влияние Шестидневной войны.

В западных военных академиях, как правило, обращают внимание на три основных аспекта. Первый — секретная и тщательно спланированная операция «Мокед». Превентивный удар по военно‑воздушной инфраструктуре Египта, Сирии и Иордании стал для арабов неприятным сюрпризом. Соотношение сил моментально изменилось в пользу Израиля. Некоторые даже шутят: мол, войну мы выиграли уже тогда, в оставшиеся пять дней речь шла о мелких ремонтных работах. Притом что Израилю они обошлись в 700–800 жизней.

Пристальному изучению подвергается и операция Армии обороны Израиля на Синае. Несмотря на превосходящую численность вражеской пехоты, израильтяне смогли усыпить бдительность египтян. Они сделали вид, что планируется атака с южного направления, как во время операции «Кадеш». Египтяне перегруппировались, а Израиль тем временем начал атаку на северном направлении, взяв врага в клещи.

В военных академиях изучают и битву при Ум‑Катефе, которую блистательно провел Ариэль Шарон. Там находился оборонительный комплекс, построенный по советским наработкам. Египтяне были уверены, что прорвать укрепленные линии будет очень сложно — там существовала целая система мин и окопов, которые должна была преодолеть наступающая израильская армия. Вместо этого был высажен батальон десантников — они разгромили египетскую артиллерию. Им на помощь пришла пехота, которая взяла на себя окопы. Окончательную точку над «i» поставили танки. Один из крупнейших оборонительных комплексов Египта пал за ночь.

Фельдмаршал Абдель Хаким Амер, который выполнял функции министра обороны, был подвергнут жесточайшей критике. Он окончил свои дни в тюрьме, совершив суицид. Израилю очень повезло, что после операции «Кадеш» египтяне оставили на ключевых позициях всех середнячков, включая Амера. Они были уверены, что просчеты местных военных будут исправлены в будущем благодаря действиям советских специалистов.

После Шестидневной войны египтяне перестали искать внешние причины собственного поражения. Первоначально Насер считал, что Израиль очень дорожит человеческими жизнями и поэтому надо стремиться ликвидировать как можно больше солдат. Оказалось, что израильтяне умеют справляться с потерями. Анвар Садат в свою очередь понял, что превосходство в воздухе принадлежит Израилю, и поэтому следующую войну надо вести принципиально иначе. Война Судного дня — это наработки, которые были сделаны арабскими государствами по итогам Шестидневной войны.

Глава одного из африканских государств однажды сравнил характер помощи, которая была предоставлена Советским Союзом и Китаем: «Русские говорили — вы‑де ничего не умеете, мы все сделаем сами. Китайцы же сказали — раз вы ничего делать не умеете, наши специалисты вас всему научат, пока вы не начнете работать самостоятельно». Советская военная стратегия была плохо адаптирована к Ближнему Востоку. Вплоть до Войны Судного дня у Армии обороны Израиля не было значимого технического преимущества — у «Миража» и «МИГа‑21» есть плюсы и минусы в одинаковом объеме. Но вот в тактической сфере израильтяне лидировали. В 1970 году они спланировали засаду в воздухе и сбили пять советских «МИГов».

На иврите стратегия называется тем же словом, что и Пятикнижие: «Тора». Равно как есть Письменная и Устная Тора, точно так же существуют письменная и устная военная стратегия. Письменная военная стратегия не изменилась, поскольку она показала себя с хорошей стороны. Было принято решение укрепить то, что сработало. Военно‑воздушные силы и танковые войска были укреплены. Однако блистательная победа в Шестидневной войне стала причиной пренебрежительного отношения к противнику. Был забыт простой принцип: если что‑то плохо функционировало в одном сражении, оно может прекрасно выполнить свою роль в другом. Израильская устная стратегия не приняла в расчет изменчивость военного потенциала арабских стран. В 1973 году арабы задействовали противотанковые и зенитные ракеты, которые показали принципиально иные результаты, нежели в 1967 году.

Двойной шок, пережитый арабами

ДАССИ БАЛТЕР → Меня призвали в армию в декабре 1966 года, спали мы в палатках. Израильская зима не слишком сурова, но все‑таки было очень холодно. Сейчас девушки проходят службу в более комфортных условиях. После прохождения курса связистов я начала работать в штабе Центрального военного округа, который находился в Рамле. В мои функции входила передача сообщений различной степени секретности по телетайпу.

Несмотря на все это, о приближении войны мы узнавали из сообщений СМИ. На военной базе царило относительное спокойствие, вплоть до того момента, когда командиры объявили: «Армия приведена в состояние боевой готовности, вы все остаетесь в Рамле». Телефонная связь тогда была не столь распространена, и связь с родителями, которые жили в Иерусалиме, я поддерживала при помощи открыток. Они, надо заметить, беспокоились о происходящем куда больше меня, молодой и неопытной: рыли окопы, выполняли приказы по затемнению домов. Считалось, что Иерусалим станет основным местом сражений.

За неделю до начала Шестидневной войны на базу приехали израильские артисты, включая мегапопулярную тогда Хаву Альберштейн. Среди прочих песен был исполнен и «Золотой Иерусалим» Наоми Шемер со словами «высохли твои колодцы, базарная площадь опустела, никто не посещает Храмовую гору». Никто и предположить не мог, что скоро все радикально изменится.

5 июня 1967 года генерал Узи Наркис, который тогда командовал нашим округом, взял с собой нескольких связистов, а также солдат из других отделов и отправился в Иерусалим создавать командный пункт. Я осталась в Рамле. Работали мы круглосуточно, сменяя друг друга. В свободное время я читала книги и грызла семечки. В один из дней завыла сирена: соседняя Кфар‑Саба была обстреляна из близлежащих арабских деревень. Я сказала однополчанам, что в окопе прятаться не буду — книга не дочитана, да и семечек в миске осталось предостаточно. После чего ко мне прилипла кличка Дасси‑сама‑пасим («Дасси, забивающая болт»).

После освобождения Иерусалима меня перевели на авиабазу в Тель‑Нофе, где я работала связисткой у десантников. Честно говоря, мне было скучно. Практически гостиничные условия, бассейн. Когда спросили, кто хочет на добровольных началах отправиться служить на Западном берегу, я подняла руку. Меня перевели в Санур, на брошенную иорданской армией базу. Службу я завершила в Шхеме, где в здании местной больницы расположился наш штаб.

Очень хорошо помню, что арабы Иудеи и Самарии находились в состоянии двойного шока — оттого что Израиль так молниеносно и с таким результатом выиграл войну и оттого что «захватчики» оказались вполне приятными и вежливыми людьми. Мы посещали могилу Йосефа, поднимались на горы Эйваль и Гризим, заходили в местные лавки и кафе. Военным губернатором Шхема был подполковник Цви Офер, который потом погиб, преследуя отряд террористов. После этого инцидента нам строго‑настрого запретили ловить попутки. Но мы все равно садились в арабские такси по пути в Шхем, пригибаясь, чтобы военный патруль не засек.

Все это время я продолжала получать открытки от родителей. Они были в состоянии эйфории. Папа с мамой жили в районе Рехавия, в получасе ходьбы от Восточного Иерусалима. Они посещали Стену Плача, общались с арабами, писали, что объединенный Иерусалим расцвел. «Базарная площадь» из песни заполнилась людьми. Даже и не знаю, что именно привело к ненависти, которую мы сейчас наблюдаем.

После Шестидневной войны Ближний Восток вышел на первый план в советской политике

ЛЕОНИД МЛЕЧИН → Советское руководство войны как таковой, конечно, не хотело. Но такие установились отношения с Каиром и Дамаском, что сдерживать их, призывать к благоразумию было не принято, а принято было во всем поддерживать. И когда Насер примерно с апреля 1967 года начал серию жестких антиизраильских акций, его, вместо того чтобы попридержать, всякий раз одобряли. Плюс в Советском Союзе сменилось военное руководство: министр обороны маршал Малиновский, человек достаточно спокойный, весной 1967‑го умер, его место занял более импульсивный и резкий Андрей Гречко. И некоторые его высказывания: «Мы всегда с вами», «Мы вас поддержим», «Вы победите в любой войне» — конечно, шли не на пользу. К тому же советская разведка передавала Египту и Сирии сообщения о развертывании израильских войск, чего на самом деле не было. То есть прямого подзуживания к началу боевых действий с советской стороны не было, но не было и призывов к сдержанности.

Дезинформирующие сообщения разведки — это следствие того, что вообще происходит со спецслужбами при жестком политическом режиме. Они прислушиваются к тому, что творится наверху, и транслируют то, что там хотят слышать. Если политическое руководство исходило из того, что Израиль агрессор, то, соответственно, и информация от спецслужб шла такая же. Кроме того, эта информация поступала частично от арабских друзей и потом передавалась обратно им же. То есть в силу тех политических условий, в которых существовала советская разведка, она, по сути, не исполняла своих профессиональных функций.

Надо понимать, что Ближний Восток вышел на первый план в советской внешней политике как раз после и вследствие Шестидневной войны, а раньше он занимал в умах советского руководства более скромное место. Вот когда арабские страны стали возлагать ответственность за свое поражение на Москву — «у вас плохое оружие, мы из‑за вас проиграли», — тогда арабо‑израильский конфликт оказался среди первоочередных проблем. До этого все было по‑другому. Незадолго до Шестидневной войны советская партийная делегация во главе с первым секретарем московского горкома Николаем Егорычевым была в Египте. Они там изъездили все, по возвращении Егорычев написал отчет о поездке, позвонил Брежневу и хотел зайти рассказать ему о ситуации. А Брежнев ответил: «Да потом как‑нибудь, сейчас не до того».

Что до причин разрыва дипломатических отношений с Израилем и вообще такой резкой реакции советского руководства на результаты Шестидневной войны, то здесь сыграли роль несколько факторов. Во‑первых, выплеснулась обида арабов, и СССР искал способы это ощущение обиды компенсировать, сделать им что‑нибудь приятное. Во‑вторых, в советских верхах были «всадники без головы», готовые на самые жесткие меры, вплоть до прямой конфронтации с США, и разрыв дипотношений был своего рода паллиативом, призванным их задобрить и утихомирить. Протоколы заседаний Политбюро не велись, какие именно слова звучали и кто их произносил, мы точно установить не можем, но наличие там нескольких «ястребов» сомнений не вызывает.

Вообще, Шестидневная война — это в большей степени просто военное столкновение Израиля и арабских стран, нежели эпизод в противостоянии СССР с Соединенными Штатами и Западом в целом. Война эта была с израильской стороны справедливой — сейчас уже и российские правоведы признают, что действия Египта и Сирии носили агрессивный характер и Израиль имел право нанести превентивный удар. До непосредственного конфликта СССР и США не дошло: Соединенные Штаты в то время практически не помогали Израилю, оружие ему поставляла Франция, которая перестала это делать как раз накануне Шестидневной войны, а Советский Союз еще не имел возможности напрямую вмешаться в ход событий, как это будет в 1973‑м, во время Войны Судного дня.