Прогулка в парке с А.‑Б. Иегошуа
Материал любезно предоставлен Tablet
Год назад, 14 июня 2022 года, ушел из жизни писатель Авраам Б. Иегошуа (1936–2022)
Шесть лет назад, когда я трудился, как одержимый: надо было позарез завершить книгу «Сионистские идеи», младший редактор, отряженный согласовывать — задача не из легких! — тексты с 168 авторами, написал мне по электронной почте: «А.‑Б. Иегошуа недоволен вашим выбором. Он сказал, что хотел бы поговорить с автором напрямую. Вот его телефон».
Занервничав, я набрал номер и, к удивлению Иегошуа, обратился к нему на иврите. «Но книга на английском?» — спросил он. Я ответил утвердительно. «А вы, собственно, где? В Америке сейчас глухая ночь». Я сказал: «Я тут, рядом, в Иерусалиме. Семь лет назад я и моя семья совершили алию».
«Ну тогда дело в шляпе, — сказал он. — Не можем же мы разговаривать о сионизме по телефону! О сионизме надо разговаривать лицом к лицу, на свежем воздухе, на природе! Мы можем встретиться в этот четверг в национальном парке в Рамат‑Гане, в шесть?»
Когда я туда приехал, Булли (он настоял, чтобы к нему обращались именно так) закидал меня вопросами: и о моей жене, и о детях, и о нашей алие, и о моей работе. А потом не таясь поделился историей своей жизни. Упомянув о своей недавно умершей жене, докторе Ривке Кирснински, он прослезился. Мы сели на скамейку и нежданно стали общаться на другом уровне, между нами обнаружилось сродство. Но, как я вскоре понял, таков был Булли. Человек глубокий, он вместе с тем не замыкался в себе.
Наконец, когда мы расположились на скамейке в красивой роще, Булли посмотрел на меня и сказал: «Проблема вот в чем». Изначально я предлагал включить в книгу отрывок из его спорной речи 2006 года на праздновании 100‑летия Американского еврейского комитета : она навлекла на Иегошуа лавину критики. «Чтобы избежать непонимания, скажу сразу. Я не извиняюсь ни за одно свое слово», — заявил он. Но не преминул добавить: «Я просто считаю, что эта лекция не в полной мере отражает мои сионистские взгляды».
Я удивился. Я прочел несколько — хоть и не все из 11 к тому времени опубликованных — романов Иегошуа. А также некоторые из его статей в прессе и кое‑какие из обнародованных им воззваний, особенно совместные с Амосом Озом и Давидом Гроссманом воззвания этой «святой троицы» израильской литературы. Но мне казалось, что к сионизму он обычно апеллировал, когда проклинал «оккупацию» или оспаривал позиции американских евреев.
«Я прочел о сионизме больше тысячи лекций — на иврите, на английском и на французском, написал о нем десятки статей, — как бы между прочим пояснил он. — Да, я охотно включил бы в вашу книгу кое‑какие отрывки из моей речи перед Американским еврейским комитетом, но, полагаю, сионизм этим не ограничивается».
Так начался наш импровизированный сионистский салон под открытым небом.
«Я мизрахи, а значит, могу смотреть со стороны и отчетливее видеть наши неудачи — коллективные неудачи евреев, особенно в том, что касается сионизма, — начал Иегошуа. — Еврейский народ потерпел неудачу. Сионизм был чисто маргинальным движением; в 1900 году менее 0,5% евреев — менее 0,5% от 17 млн — жили в Палестине. Тогда сионизм сплачивал лишь в одном смысле — нелюбовь к нему объединяла: нас ненавидели религиозные, реформаторы, сторонники ассимиляции, социалисты‑бундовцы — все‑все. Тем не менее сионизм достиг успеха, хотя так никогда и не получил на это разрешения по всей форме от еврейского народа. Мы уловили момент, а затем предписали остальным евреям догонять нас, особенно после Шоа».
«Мы не предугадали Войну Судного дня — войну, которую мы выиграли, и об этой оплошности никак не можем забыть. Но мы также не смогли принять сионизм или, по крайней мере, предугадать то, что уже назревало в Европе, как же расценить эту нашу оплошность? — Иегошуа вздохнул. — За пять лет мы потеряли треть народа. Делаем вид, что мы нормальные, но куда там. Ковыляем на одной ноге — другая ампутирована, сердце разбито. И все равно большинство из нас не сознает, что от горы Синай — прямая дорога к Аушвицу».
Попытавшись разъяснить, в чем идеологическая основа его критики американского еврейства, он продолжил:
«Принадлежность к любому народу — все равно что принадлежность к семье. Она обусловлена не верой или какими‑то идеями, не обусловлена хорошим поведением; нет, она безоговорочна. А вот вам наша старая, она же новая еврейская проблема: без родины нет народа. Родина — основа народа. Родина — территория, которая предопределяет характер своих обитателей и превращает их в народ. На иврите слово “моледет” — “родина” — родственно слову “рождение”, чему‑то абсолютно первичному, даже более первичному, чем “дом”. Человек может менять привычки, взгляды, религию, культуру, даже язык, но родина — это нечто неизменное, предопределяющее, закладывающее основы».
«Увы, поскольку после голода Яаков и его сыновья покидают страну и — таков их выбор — не возвращаются, еврейский народ рождается не на своей родине. Даже Тора, это духовное “удостоверение личности” еврейского народа, открылась ему не на родной земле, а на ничейной земле, в пустыне. Поэтому возникает вопрос: так ли уж прочно срослась — или была спаяна — национально‑религиозная идентичность?»
«Более того, вожделенная родина превращается из чего‑то естественного и первичного в Землю обетованную — землю, которую вы получите при условии хорошего, высокодуховного поведения. Разрешение Б‑жие на жизнь в изгнании было выдано уже на горе Синай. Этот разлад, начало которому положено на горе Синай, и доныне подтачивает национальную идентичность еврейского народа. Значение родины как неотъемлемого ингредиента национальной идентичности умаляется — а для еврейской идентичности это равносильно яду. Евреи разбрелись по национальным идентичностям, меняют одну гостиницу на другую, а потом с подъемом распевают “в следующем году в Иерусалиме” во славу своей виртуальной родины».
«И только когда в конце XIX века поднял голову кровавый секулярный националистический антисемитизм, евреи, менявшие одну гостиницу на другую, начинают преодолевать свое презрение к сионистам — этим маргиналам. В конце концов сионистское движение и Государство Израиль достигли успеха. Оглянитесь‑ка вокруг. Невзирая на все проблемы, посмотрите‑ка: даже арабы вписываются в общество. Примите во внимание: 52% израильских арабов гордятся этой страной. Не знаю, гордятся ли нашей страной хотя бы 52% израильтян. Заголовки газет об этом не оповещают, но перед нами чудо».
«Но это слово, “сионизм”, — кто им только не пользуется, все поголовно, наши друзья и наши враги, прибегают к нему, чтобы — это уж как им заблагорассудится — благословить нас или проклясть. Но оно теряет смысл, если не дать ему определение, не ограничить его. Сионизм не может включать в себя все. Вот это дерево или эта чашка кофе — они есть то, что есть, с сионизмом сложнее».
Перейдя к сути своих лекций на трех языках о сионизме (он читал их много лет студентам, офицерам ЦАХАЛа и коллегам — университетским преподавателям), он прибегнул к определениям: «Первоначально сионистом звался тот, кто хотел создать на Земле Израиля еврейское государство или поддерживал его создание. С 1948 года сионист — тот, кто разделяет принцип “Государство Израиль принадлежит не только его гражданам, но и еврейскому народу”. На практическом уровне это обязательство отражено в Законе о возвращении». А затем добавил: «Если израильтянин не понимает этой двойственности, не осознает, что евреи диаспоры — совладельцы нашего государства, то, может быть, он и хороший гражданин. Мне он может быть симпатичен. Мы можем вместе пить кофе. Только он не сионист».
Ополчившись против священной коровы ранних сионистов (они стремились изгнать из себя старого сломленного жизнью ида , все равно как изгоняют бесов), он заявил: «Ненавижу понятие “новый еврей”; в нас доныне есть очень много от “старого еврея”. И речь не о том, чтобы быть хорошим евреем. А о том, что надо быть евреем целиком и полностью. В Израиль приезжаешь, чтобы подняться на более высокую ступень в иудаизме, найти свою идентичность, найти смысл жизни, разговаривать на еврейском языке, полностью вжиться во все это. Если ты хочешь поучаствовать в этом приключении по всей программе и наконец‑то взять на себя ответственность за судьбы еврейского народа, твое место здесь и только здесь».
«Наша связь как народа с нашей родиной как территорией весьма слаба, а все из‑за горы Синай, и это побуждает меня непредвзято смотреть на решение палестинской проблемы путем создания некой двунациональной структуры или конфедерации. Но именно мое страстное желание быть евреем целиком и полностью привело меня в 2006 году к тому столкновению относительно американского еврейства».
«Почти все евреи диаспоры, живущие в Америке и Европе, глубоко лояльные граждане этих стран с нееврейским большинством, уже отделили свою еврейскую религиозную идентичность от своей нееврейской гражданской национально‑государственной идентичности: то, что спаяно на Синае, распаялось».
«Я совсем другое дело: я израильтянин. Я таков, какой есть. У меня есть страна. Есть язык. Есть народ. Есть система установлений. Я живу реальной жизнью, как норвежец, как датчанин. Я не могу быть датчанином».
«Если спустя 100 лет Израиль будет существовать, а евреев диаспоры не останется, я скажу, что это нормально. Плакать по диаспоре не буду. Почему? Потому, что для американцев совершенно естественно — стать американцами».
Затем, вторя своей тираде 2006 года, но менее желчно, он сказал:
«Я израильтянин, и это моя кожа, а не мой пиджак. Евреи диаспоры меняют пиджаки от страны к стране; а у меня есть моя кожа, территория, запах этой территории, запах языка — все это и есть моя идентичность, не зависящая от религии».
«Вот что меня возмущает, вот отчего я мечу громы и молнии. В последнее время американские евреи заявили, что Израиль им надоел. Они все больше отстраняются от Израиля. После войны 1967 года они восхищались Израилем».
«Теперь связь с Израилем не красит. Очень уж много проблем. Евреи диаспоры не могут гордиться Израилем так же, как 30 лет назад, и потому отстраняются от него. Ну а быть евреем для них — это прочитать очередную книгу по истории и посещать синагогу».
«Разница между ними и мной в том, что я женат, а они, скажу без обиняков: лишь подумывают — и то не всерьез — о женитьбе».
«В Израиле нас связывают друг с другом нерушимые отношения; мы живем точно так же, как живут вместе, в горе и в радости, граждане любой суверенной страны. Управляют нами евреи. Налоги мы платим евреям. Судят нас в еврейских судах, призывают в еврейскую армию, евреи обязывают нас защищать поселения, которых мы не желали, либо — в ином случае — опять же евреи силой выдворяют нас из поселений. Евреи определяют судьбу нашей экономики. Евреи определяют социально‑бытовые условия в нашей стране. И все эти политические, экономические, культурные и социальные решения создают и формируют нашу идентичность, а она, хоть и содержит кое‑какие первичные элементы, вечно находится в динамичном процессе перемен и коррекции».
«Это контекст совершенно иного рода. Евреи диаспоры не принимают никаких решений, которые были бы решениями еврейского народа. Они просто играют в еврейство — вставь вилку в розетку и играй».
«Боль и разочарование уравновешиваются радостью от свободы, которую получаешь, пребывая в собственном доме. Родина, национальный язык и система установлений — основополагающие части национальной идентичности любого человека. В моем понимании еврейские ценности хранятся вовсе не в затейливой коробочке со специями, которую открывают только на шабат и в праздники, чтобы ощутить их сладостный аромат, — нет, они в реальности нашей будничной жизни с десятками проблем, которая формирует и определяет, в горе и радости, эти еврейские ценности.
«Если “израильство” — только костюм, а не ежедневная проверка на чувство нравственной ответственности в горе и в радости, на еврейские ценности, тогда не стоит удивляться, что бедность ширится, общественное неравенство усугубляется, а жестокости по отношению к народу, находящемуся под оккупацией, творятся с легкостью и без угрызений совести. Однако быть евреем целиком и полностью — значит, стараться достичь той спаянности, которая не вполне удалась на Синае, и найти нашим текстам, нашему прошлому, нашей идентичности такое применение, чтобы мы исполнились величия, надежды и утешения теперь, когда, пройдя изнурительный путь, мы наконец у себя дома».
Едва мы закончили, я уселся в кафе «Какао» в том же парке и внес эти заметки в компьютер — частично переводя с иврита, частично включая в окончательный текст некоторые тирады из его речи в АЕК и других выступлений, которые он повторил в нашем разговоре, — так делают все выдающиеся учителя. Я поблагодарил его за столь «грандиозное интеллектуальное, духовное и личное приключение», добавив: «И вы были абсолютно правы. Для этой темы прогулка в парке подходит намного лучше». Он тоже сказал, что получил удовольствие от разговора и продолжит попытки «заразить меня» своим сионизмом.
Я предложил включить текст, приведенный выше, в «Сионистские идеи», озаглавив его «Прогулка в парке с А.‑Б. Иегошуа». Иегошуа воспротивился. Он же был писатель — ему хотелось, чтобы публиковались отрывки из его текстов, а не тирады из его выступлений.
Спустя несколько дней мы встретились у него дома. И, просмотрев несколько статей на иврите и английском, скомпилировали из них убедительную статью о «Радости от свободы, которую получаешь, пребывая в собственном доме».
Мир скорбит по блестящему писателю и видному публицисту, критиковавшему Израиль изнутри. Я же скорблю по доброму другу, великому человеку и подлинному сионисту.
Оригинальная публикация: A Walk in the Park With A.B. Yehoshua
«Я свыкся с тем, что мир здесь утром лежит в руинах, а к вечеру расцветает вновь»
Эрец‑Исраэль и Эрец Зара
