Победитель Международного библейского конкурса в Перу в 1981 году не принадлежал ни к числу христиан страны, ни к группе выпускников элитной еврейской школы Лимы, пишет журналистка JTA Филисса Крамер.

Главный приз достался Виктору Чико – тридцатилетнему самоучке, который исповедовал иудаизм в небольшой общине перуанских аборигенов, возглавляемой неким Сегундо Вильянуэва. Группа, первоначально вдохновляемая «поиском истины», приняла еврейские обычаи и верования, отмечала праздники и даже наняла врача для обрезания мужчин. Однако местные раввины, удивленные деятельностью этой группы и не уверенные, действительно ли «сектанты» оставили христианство, отвергали ее.

Для Чико, Вильянуэвы и их общины эта награда стала символом того, что они наконец-то заработали признание их преданности иудаизму.

Но за кулисами происходило иное: перуанские еврейские лидеры потребовали от местного бизнесмена, который оплачивал поездку победителя в Израиль, чтобы он не делал этого. Израильский посол в Перу, со своей стороны, не согласился с этим мнением, и Чико совершил свою первую поездку за границу – в Иерусалим.

«Б-г Авраама, Ицхака и Яакова, если Ты позволишь, сделай так, чтобы я вернулся с моей семьей и членами моей общины», — написал он на клочке бумаги, который положил, как и многие другие, между камнями Западной стены.

Прошло девять лет, прежде чем Чико и другие члены его общины действительно вернулись в Израиль. За это время они выбрали новое название для общины — «Бней Моше», или «Дети Моисея», — и яростно сражались за ее признание с еврейскими лидерами Перу и Израиля. Дома они так и не получили этого. Но двери Израиля открылись благодаря активистам, выступающим за переезд евреев из далеких стран, независимо от их происхождения.

Повествование о «Бней Моше» разворачивается на страницах новой книги журналистки Грасиэлы Мочковски «Пророк из Анд: невероятное путешествие в Землю обетованную».

Мочковски жила и работала в своей родной Аргентине в 2003 году, когда наткнулась на историю так называемых «евреев-инков».

Две недели спустя она уже была в поселении на вершине холма на Западном берегу, где встречалась с семьей Вильянуэвы.

К тому времени прошло более 10 лет с тех пор, как перуанские репатрианты приземлились в тель-авивском аэропорту, и не все из них пошли по пути, соответствующему мечтам о Святой Земле… Мочковски провела следующие два десятилетия, реконструируя духовную борьбу, которая привела их в Израиль, и линии разлома в современном иудаизме, повлиявшие на их опыт.
«Как журналист я понимаю, что какие-то вещи обычно не совсем то, чем кажутся, — заявляет она. — Все всегда многослойно и сложно. Из-за этого я и люблю историю Сегундо».

Мочковски, которая недавно стала деканом Высшей школы журналистики Крейга Ньюмарка в Нью-Йорке, рассказывает, что нашла эту историю в интернете. 

«Я искала что-то, что было бы связано с личной идентичностью и тем фактом, что я выросла в католическом регионе, который в то же время имеет очень большую еврейскую историю. Мой отец еврей, а мама католичка, и меня воспитывали как католичку, но потом я заинтересовалась иудаизмом. Буэнос-Айрес — очень еврейский город. Я написала книгу о Хакобо Тимермане, крупной фигуре в Аргентине (Тимерман был журналистом, а затем политическим заключенным, который агитировал против государственного антисемитизма). Меня очень заинтересовала история иудаизма в Аргентине и то, что это важная часть моей идентичности.

Поэтому, когда я нашла письмо, в котором говорилось об обращении индейцев инков в Перу, я была заинтригована. Я знаю, что индейцев инков в Перу сегодня нет. Но вот этот раввин просит пожертвования… И он рассказал историю Сегундо Вильянуэвы, которая была невероятной: это было обращение как бы из ничего, причем массовое обращение — и затем эти люди уехали в Израиль.

Внизу был номер телефона для тех, кто хотел пожертвовать. У репортера иногда бывает чутье — я просто хочу узнать больше… 

Мне ответила женщина. Выяснилось, что раввин Мирон Зубер скончался, а женщина, поднявшая трубку, была его вдовой. Она была одной из тех новообращенных перуанцев.  Раввин уехал в общину и пробыл там год, а потом вернулся в Монси <ортодоксальная община недалеко от Нью-Йорка> с молодой женой. Затем он скончался. 

Женщина сразу узнала мой акцент, и мы заговорили по-испански. В конце разговора она дала мне всю информацию о семье Сегундо Вильянуэвы. И три недели спустя я была в Тапуахе, в Израиле, где жила эта семья», — рассказывает автор.

«Инстинктивно осознав, что здесь есть что-то важное, я сделала первую версию своей книги, но потом посмотрела на нее и сказала: «Нет, я могу сделать лучше». В моей первой попытке не хватало одной важной вещи, а именно исторического контекста, чтобы углубиться в рассуждения о том, кто такой еврей, как был дан ответ на этот вопрос, и как он менялся. Я знала, что есть много литературы, которую нельзя найти в Аргентине. Два года я просто читала и разговаривала с людьми, звонила экспертам и делилась черновиками, спрашивая библеистов: в чем я ошибаюсь?..

Кроме того, в моей первой попытке я сосредоточилась не столько на Сегундо, сколько на  общине. Я не понимала, что сам Сегундо и та группа мужчин, которые были с ним, оказались настоящими фанатиками Библии. Они были по-своему учеными. Его сын теперь – раввин в Израиле, и мы видим в нем то, кем мог бы быть Сегундо при других обстоятельствах. Это человек, который постоянно учился, проводя часы, каждую ночь и буквально каждую минуту в учении. Я хотела сосредоточиться на нем, потому что все это действительно исходило от его ума, его амбиций и его желания понять Библию, а также от его проблем, с этим связанных. Это заняло всю его жизнь», — рассказывает Мочковски.

Отвечая на вопрос, как она реконструировала духовный путь Сегундо, она говорит: поскольку ее книга не художественная, а у самого Сегундо,  когда она с ним встретилась, уже было слабоумие, она обратилась к документам, видео и людям, особенно к его сыну и брату, а также другим членам общины, и услышала их рассказы. 

«На протяжении всей жизни он многократно рассказывал о своем первом опыте чтения Библии и о том, что именно тогда показалось ему убедительным, тревожным или увлекательным. У меня есть целая глава, где мы впервые читаем Библию как бы вместе с ним…

Но есть и много того, чего я не знаю. В моем понимании для читателя, по прочтении этой книги, герой все равно остается немного загадкой. Мне это нравится, ведь все люди именно таковы: ты никогда не сможешь узнать кого-то до конца, даже самого себя».

Мочковски отмечает, что в книге много драматических поворотов — это история, которая с самого начала идет в одном направлении, а потом в другом, совершенно неожиданном: 

«Я чувствую, что таков был их опыт, особенно опыт Сегундо Вильянуэвы. И думаю, в конечном счете нет ответа на вопрос, кто такой еврей. Мне интересно, что на этот вопрос существует несколько ответов, в том числе очень личный.

Это показано в книге: люди находят разные ответы. И некоторые из них отвергаются, а некоторые принимаются. Но для главного героя все ответы оказываются недостаточными. И он продолжал искать. Да, это был невероятный квест, потому что у него никогда не было окончательного ответа.

Думаю, есть нечто универсальное в поиске истины и в том, насколько неуловимой она может быть. 

Повествование начинается со сцены в отдаленной деревушке в Андах, где родился Вильянуэва. Важно увидеть это место, которое буквально неподвластно времени, и задуматься, что Сегундо начал именно оттуда: как он мог вообразить что-то столь необычное? Для меня это то, что делает рассказываемую историю литературной и очень красивой».

Говоря об израильском опыте «Бней Моше», журналистка отмечает: она пыталась воссоздать ее как можно более точно: 

«Там, где они впервые оказались, соседи были невероятно приветливы,  и они сразу почувствовали, что их любят и принимают с распростертыми объятиями… Но со временем они начали понимать разнообразные детали тамошней жизни и то, насколько все это сложно, и как они воспринимаются традиционным Израилем: так, они возмущались, что их называли «индийцами»… Я не люблю слово «сомнительный», но думаю, имеет смысл сказать: в прессе было очень сомнительное освещение их предполагаемого происхождения, оно выглядело оскорбительным для них. Все это делало их невинными жертвами и лишало свободы действий.
Как только они разобрались в политике, большинство приняло ее. И на самом деле теперь они охотно являются частью религиозного сионистского движения.

Есть еще один нюанс: их попросили выбрать синагогу и общину. А Сегундо не хотел этого делать. Он хотел, чтобы все евреи были вместе — для него это было важно. Вы можете себе представить, какое это столкновение культур… Я думаю, все это очень усложнило жизнь Сегундо…»

Что касается жизни семьи Вильянуэвы в Израиле, то можно сказать, что их мечта сбылась. Внуки Сегундо не говорят по-испански. Они во многом настоящие поселенцы и израильтяне «со сложной идентичностью». Но сам Сегундо «продолжал искать ответы». 

«Он не думал, что раввинистический иудаизм — это ответ. Это не та «церковь», которую он искал. Он не думал, что они толкуют Тору так, как следует толковать. И поэтому он продолжал обращаться к группам, еще более далеким от раввинистического иудаизма… А потом он не захотел быть в поселении, ему стало страшно. В разгар Второй интифады он хотел уйти, но было слишком поздно. Он не хотел быть частью этой сложной политики и этой войны… И тогда он потерял свою общину, остался один. Для него эта история закончилась трагедией.

Должна ли я рассказывать об этом читателям до того, как они прочитают книгу? Не знаю. Но для меня это делает историю гораздо более реальной и человечной», — заключает автор.