10 апреля умер постоянный автор «Лехаима» Владимир Мак. Ему было 65 лет. В память о музыкальном обозревателе и гиде мы публикуем статьи автора, выходившие в разные годы в нашем журнале. В декабре 2017 года Владимир Мак откликнулся на смерть композитора Владимира Шаинского.

Мы не слушали его песен специально, тем более не покупали пластинок. Но песни Шаинского — это и была вся наша жизнь, ее советский период. От «Багульника» до «Чунга‑Чанга», от «Не плачь, девчонка» до «Пусть бегут, неуклюжи» и «Песенки про мамонтенка». «Что тебе снится, крейсер “Аврора”», «Улыбка», «Голубой вагон»… Но ни одной песни, написанной к партийному съезду, ни одной юбилейной. На общем фоне — настоящий феномен. Хотя биография композитора начиналась как раз стандартно: родился в 1925 году в Киеве, в еврейской семье.

В 11 лет поступил в школу‑десятилетку при Киевской консерватории. На скрипку. В 1941‑м повезло, успели уехать в Ташкент, где юноша поступил в местную консерваторию, там и доучился до призыва. На фронт в это время уже отправляли не всех. Шаинский служил в Средней Азии, играл в армейском оркестре, начал писать и, демобилизовавшись, поехал в Москву поступать в консерваторию. Собирался на композицию, но антисемитскими настроениями это заведение отличалось уже в конце войны, некоторых педагогов из‑за «пятой графы» не взяли обратно на работу. И в композиторы евреев тоже не брали. Но в скрипачи можно было попасть, тем более после армии. Вероятно, Владимир Яковлевич тяготел к эстрадной музыке, ибо уже на финише обучения оказался в оркестре Утесова. Служил там (и не только там) скрипачом, параллельно сочиняя и делая аранжировки. В Союз композиторов без соответствующего диплома не брали, и Шаинский уехал на три года в Баку, где и закончил консерваторию по классу композиции у замечательного Кара Караева. К этому моменту были написаны квартет и симфония, но первым хитом стала случайно, по инициативе Юрия Энтина, написанная за 10 минут песенка «Антошка».

Это было в 1969‑м, Шаинскому исполнилось 44. Больше в его жизни не будет ни симфоний, ни квартетов. Оказалось, что он способен создавать шлягеры, не переделывая джазовые стандарты и не выискивая темы в симфониях Бриттена и концертах Моцарта, по примеру именитых коллег. Песни становились хитами, притом что автор не вписывался ни в какие рамки. Говорил что хотел, одевался как хотел, любил молоденьких женщин. Однажды приехал на важный концерт в «Лужники» и, зная, что между сценой и рядами кресел есть участок открытого льда, привез с собой коньки и выкатился перед публикой на лед. Покатался — а зал ждал, прямо на сцене снял коньки и в носках пошел к роялю. В 1970‑х любого за подобное поведение выгнали бы, отлучили от сцены. Но не Шаинского. Его считали большим ребенком. «Ребенок» тем временем сочинял по несколько хитов в год, его пела страна. Он был беспартийным и совсем незамаскированным евреем — и всюду, где только можно было, это подчеркивал.

Немерено зарабатывал. Лет 30 назад в Коктебеле поэт‑песенник Сергей Островой, написавший вместе с Шаинским песню «Дрозды», рассказывал мне: «Я за “Дроздов” столько получил! Мог гонорарами стены в квартире оклеить! Чемоданами этим б‑дям партвзносы носил…». Но удивительно: закончилась эта эпоха, и композитор прекратил сочинять. Шостакович говорил, что даже если руки отрубят, он карандаш зубами зажмет и будет ноты писать. А Шаинский перестал писать раньше, чем постарел. Может, совпало, а может, стимул исчез. И стал великий песенник (великий без преувеличений: более 300 песен, половина — хиты, и ни одной мелодии, повторюсь, не украдено) почивать на лаврах.

Замечу, что, играя в детскость, жил Владимир Яковлевич по‑взрослому. В начале нулевых уехал в Израиль, где прожил четыре года на берегу моря, занимаясь подводной охотой в Ашдоде. Перебрался в Сан‑Диего, где охотился уже на океанических рыб. На родину приезжал редко, а в последние годы болел и вовсе здесь не бывал. Поэтому, возможно, и некролог себе не испортил. Хотя можно предположить, что не испортил бы, даже если бы не уезжал.

(Опубликовано в №310, январь 2018 года)