На десять лет позже

Ирина Мак 10 мая 2015
Поделиться

Подробная экранизация дебютной повести Филипа Рота «Прощай, Коламбус», за которую автор в 26 лет получил Национальную литературную премию, была снята через 10 лет после издания книги. За это десятилетие произошли события, изменившие лицо страны и фон, на котором разыгрывается сюжет. И сам сюжет благодаря этому, сохранив формальные повороты, обрел новый смысл.

Так или иначе все, что происходило в 1960‑х в Штатах, нашло отражение в фильме, который именно поэтому воспринимается сегодня не просто как трогательная история о первой любви и пристрастный рассказ о жизни молодых людей из второго и третьего поколения еврейских эмигрантов в Америке. Вряд ли режиссер картины Ларри Пирс, продюсер Стэнли Джаффе и сценарист Арнольд Шульман, писавший диалоги вместе с Филипом Ротом, вкладывали в эту свою работу дополнительный общественно‑политический смысл, но то, что у них в итоге получилось, воспринимается еще и как важное свидетельство эпохи — одной из самых революционных в истории США. Она одновременно остается очень еврейской историей, рассказанной евреями про самих себя.

В [footnote text=’Филип Рот. Прощай, Коламбус. М.: Книжники, 2008.’]книге[/footnote] меня больше всего когда‑то поразило то узнаваемое одесско‑местечковое, что, как оказалось, свойственно евреям, живущим в самых разных местах.

«— Что ты будешь пить? — спросила тетя Глэдис. — Есть имбирный лимонад, зельтерская, черная смородина. Могу открыть бутылку шипучки.

— Спасибо, я пить не буду.

— Может, ты хочешь воду?»

Первых же реплик этого быстрого диалога довольно, чтобы оценить, насколько похожи его участники и на своих предков, сто лет назад сбежавших из черты оседлости, и на тех единоверцев, что остались на месте. И общие привычки скорее даже, чем одинаковые носы, выдают происхождение. Оттого что скромный коммивояжер сумел как‑то раскрутиться и догадался дать дочери звучное валлийское имя, ничего не изменилось. Семья переселилась в Нью‑Джерси, но повадки у его Глэдис остались примерно как у моей киевской тети Гени, у которой за обедом легче было съесть теленка, чем объяснить, почему теленок не влезет. И знакомые черты утрированы, доведены до абсурда, так чтобы всем стало ужас как смешно.

«— Мне исправляли форму носа.

— С ним что‑то было не в порядке?

— Он был с горбинкой.

— Большая горбинка?

— Нет, нос был симпатичный. Но сейчас я еще красивее. Осенью и брату нос поправят».

Этот текст, и литературный, и кинематографический, пронизан желанием героев убежать от прошлого во всем, от жилья до профессии. Отсюда бассейн в загородном клубе, и непременный теннис, и университетский колледж для детей (никакой торговли — мало нам досталось!). На дворе 1960‑е, разгул антисемитизма в Штатах, но родители из последних сил карабкаются по социальной лестнице и осваивают новые дома, сохраняя в семейном гнезде дедовские привычки и пряча на чердаке рухлядь из старой квартиры (ни на что не годится, но не выбрасывать же). А религия — для седеров и прочих семейных торжеств. И такое торжество есть в фильме: свадьба. Это одна из кульминаций, вызывающая в памяти разве что сцену драки из «Веселых ребят».

Героя повести, вышедшей в России в замечательном переводе Виктора Голышева, зовут не Нил, как сказано в фильме, а Нейл. Нейла Клагмана, работающего — или протирающего штаны, как полагают родители его избранницы, в библиотеке, играет Ричард Берджамен. Выбор на актера пал явно из‑за его фантастического внешнего сходства с Филипом Ротом. Потому что повесть воспринимается именно как автобиография. А фильм — уже не совсем, хотя бы потому, что сам Рот стал к моменту его съемок на 10 лет старше и на эти годы выпали война во Вьетнаме, Вудсток с Джими Хендриксом, «В постели за мир» Леннона и Йоко Оно, бесконечные студенческие демонстрации etc. Примерно тогда же случился знаменитый Марш на Вашингтон Мартина Лютера Кинга и его «I have a dream», а в 1968‑м знаменитый проповедник был уже убит, поэтому сцена с негритянским мальчиком в библиотеке, повторенная в фильме, выглядит на экране намного ярче, чем в книге, и имеет иную окраску.

Маленький чернокожий мальчик, от силы лет восьми, торчит в библиотеке часами, разглядывая единственное издание — роскошный альбом с репродукциями Поля Гогена. Сотрудники только и мечтают, как бы выгнать мальчика («Ты знаешь, сколько стоит эта книга?») — все, кроме Нейла, который единственный ласково смотрит на ребенка и рассказывает про Таити, до которого — почему нет? — можно доплыть. А мальчик терпеливо выясняет, кто делал эту картинку с тремя аборигенками, и Нейл терпеливо объяснял, что картинки не сделаны, в смысле, не сняты — художник их нарисовал. И художника звали Поль Гоген. И был он — нет, не черный, а белый. «Значит, он не фотограф, как все белые!» — восклицает юный поклонник искусства, подра­зумевая, что любой белый в его представлении — да‑да, именно еврей.

«— А где твои родители?

— Уехали в Аризону.

— Я думал, в Аризоне никто не живет. В смысле, не живут евреи».

Это диалог Нейла с Брендой. Последней фразой все сказано. Режиссер Ларри Пирс перенес место рождения Клагмана из Ньюарка, штат Нью‑Джерси, в Бронкс только потому, что сам был из Бронкса (там жил его отец, знаменитый тенор Метрополитен Ян Пирс, он же — Яаков‑ Пинхус Перельмут). Бренда в какой‑то момент вспоминает: «Мы тоже жили в Ньюарке — раньше, когда были бедные». Она дочь преуспевающего торговца керамическими раковинами и умывальниками Бена Патимкина, человека, как пишет Рот, сильного и безграмотного. И надо видеть, с каким блеском воплощает на экране эти свойства характера Джек Клагман, актер тонкий и деликатный, сыгравший в свое время в знаменитой картине Сидни Люмета «12 разгневанных мужчин».

Да, такое совпадение фамилий героя и исполнителя: Клагман или Клюгман, в переводе с идиша — «умный человек». Случайное совпадение выглядит закономерным: в этом фильме все или Клагманы, или Шульманы — как Арнольд Шульман, уже упомянутый соавтор сценария. После «Прощай, Коламбус» Шульману еще предстоит прославиться как одному из создателей «Смешной девчонки» с Барброй Стрейзанд из «Кордебалета», и в первом из этих фильмов тоже заметна еврейская тема. Она там присутствует, однако в «Прощай, Коламбус» есть только она. Такой стопроцентно еврейский фильм еще поискать: это был настоящий междусобойчик, казалось, весь мир населен только евреями, и титры это подтверждали.

Героев, впрочем, всего двое, он и она. Образованный молодой человек, умный и самостоятельный, решил остановиться (приземлиться в библио­теке) и подумать, что делать дальше. Она — красотка и спорт­сменка, студентка престижного колледжа, готовая нарушить любой запрет родителей, но неспособная и, главное, не желающая ни в чем противостоять патриархальному миру родителей.

На роль Бренды сватали Натали Вуд, прославившуюся после «Вестсайдской истории», но та отказалась. Ее место заняла Эли Мак‑Гроу — редкая красавица, сложением и нарядами напоминающая Твигги, а профилем похожая на всю ту же Натали Вуд. Ее подправленный хирургом вздернутый носик («Это стоит тысячу долларов, если не хочешь попасть к мяснику») — пощечина еврейскому вкусу, вдвойне бессмысленная оттого, что оценить новый профиль смогут только свои.

А поведение влюбленной пары — пощечина еврейскому обычаю: молодые люди занимаются любовью прямо в доме юной красавицы, на глазах у почтенной семьи, и в этом неприкрытом хулиганстве — тоже дерзкий вызов. Однако вызов остается без ответа — потому что ответа никто не ждет.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Commentary: Второй геноцид Volkswagen

Многие германские компании потворствовали использованию рабского труда, повлекшего за собой смерть десятков тысяч узников как Дахау, так и других лагерей. В частности, в годы Второй мировой войны компания Volkswagen наживалась на труде подневольных работников. Однако и в последнее время Volkswagen сознательно использует принудительный труд, на этот раз на своем заводе в Синьцзяне, где уйгуры, представители порабощенного национального меньшинства, производят и тестируют автозапчасти

Широта натуры и узость мировоззрения: декабрь 2024

Наша эмигрантская пресса еще и еврейская, и «еврейский вопрос» — уже не только в российском, но и в общемировом аспекте — занимал все более заметное место в публикациях. Не забывая о России, они все больше писали на тему «евреев в мире» — в политической и культурной жизни, экономике и войне, науке и спорте, криминальной и светской хронике. Старый знакомый русских евреев — антисемитизм — повсеместно возрождался, приобретая все новые обличия