Начало см. в № 3–7, 9–10 (299–303, 305–306)

ЭТОТ БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ МИР

Одна из самых больших опасностей тюремного (лагерного) мира — взрывоопасность зэков.

Это трудно понять людям, там не бывавшим. В обычной жизни мы сталкиваемся с психами иногда. Человек нервный, взрывной, неадекватно реагирующий на безобидную шутку, вопрос, совет, патологически вспыльчивый — исключение. Мы довольно легко его обтекаем, избегаем, расходимся с ним краями.

А теперь представьте, что психи — все вокруг вас и вы тоже. И это не дурдом, где они на таблетках и под наблюдением медперсонала. «А там не шутка, землячок, там все же зона!»

Я не психолог и не перечислю всех причин этого феномена, но голод, страх, беспомощность, резкая ломка привычного уклада жизни и заразность психического состояния — очень сильные факторы. Добавьте к этому сложные правила тюремного ритуала, понятия, западло, лагерные табу, страх напороть косяков, дать слабину, законтачиться…

У зэка нервы обнаженные. Я иногда даже не мог понять, с чего схлестнулись два сидельца. Результатом невинного вопроса бывали лужи крови, тяжкие телесные повреждения, допросы в «абвере», пятнадцать суток ШИЗО.

Кто дежурный по камере? То есть кому подметать пол (дело было на Лукьяновке). Атлетического сложения зэк Панфилов и аварец из Дербента сцепились на пятачке перед нычкой (дверью камеры). Кто‑то тут же загородил глазок. Минуты две, яростно вцепившись в плечи друг друга, они вращались на пятачке. Потом аварец нанес молниеносный удар своим лбом в лоб Панфилова. От раздавшегося звука меня затошнило, а я не слабонервный… Руки расцепились, Панфилов протоптался по инерции еще полкруга и рухнул на бетонный пол. В этот момент в дверь сунулся корпусной, но ему сказали: «Споткнулся земеля и упал…» В последующие дни подметал в хате Панфилов, звали его уже Машкой, и матрасовка его лежала свернутая у параши…

Другая история связана уже со мной. Обитатели карантинного барака использовались для работы в жилзоне. Уборка территории, вспахивание запретки, помощь на хмыре (по столовой). С медицинской точки зрения это было нелогично (если карантин, то как же столовая?), зато помогало кумовьям сразу вычислить отрицалово — тех, кто вообще отказывается работать или даже просто ссучиваться, ведь вспахивание запретки — помощь ментам. Отказники для начала изолировались в ШИЗО, где их ломали, или, если сломать не удавалось, этапировали на ТЗ (тюремное заключение).

Я был в группе карантинных, драивших плац перед хмырем. Закончив под вечер свою работу, мы зашли в столовую, где после ужина убиралась другая группа заключенных нашего барака. Им за хорошую работу полагалась премиальная миска каши на всех. Нам же ничего не полагалось. Я сел на лавку за последний длинный стол, спиной к стене. Я до сих пор не изжил в себе эту зэковскую привычку — в синагоге стараюсь занять место в последнем ряду, в ресторане сажусь спиной к стене: зэк не бывает бывшим… Достал из кармана бумагу и карандаш и стал писать письмо жене.

Вот в амбразуре раздачи появляется премиальная миска, и работники хмыря торопятся получить по паре ложек из нее. А один из наших, тех, что скребли плац, по фамилии Волков, со всех ног, «шо лось по кукурузу», бросается тоже к амбразуре. Простоватый парень, севший за то, что скоммуниздил в колхозе теленка. Пока наш лось добежал, миску поделили вчистую, да ему ничего и не светило, он ведь снаружи работал. А я, дурак, громко так, не отрываясь от письма, говорю: «Во волчара, на халяву рванул и обломился!»

На длинных хмыревских столах все было убрано, остались только тяжелые металлические миски с крупной солью. И вот этот Волков без страха и упрека хватает миску с ближайшего стола и, сделав олимпийский замах, мечет ее в меня, как фрисби. Я вам скажу, Мирон ваял дискобола не с того бедолаги… Но меня спасла, слава Б‑гу, хорошая реакция. Я ныряю головой в стол, миска попадает в стену точно там, где была моя голова, рикошетит от стены в окно и, отвечаю за базар, переламывает оконную раму! Есть же могучие дебилы в русских селеньях! На еврейские головы…

Потом был допрос в «абвере», где я сказал, что писал письмо и не видел, кто кидал и в кого кидал.

А кончил Волков плохо. Месяца два спустя, мы же попали с ним в один отряд, нас вели колонной по шесть с хмыря в барак. В тот день во двор кухни завезли подгнившую картошку и сгрузили на землю. И одна картофелина откатилась от кучи, под ворота, мимо которых мы строем шли. Волков на один шаг вышел из строя, схватил картофелину и сунул в карман. Но прапорщик заметил. Дали голодранцу пятнадцать суток ШИЗО, а он там взял да повесился…