Я был влюблен в Лену Мозер и не мыслил себя без Маши. Оптимальный вариант свести их вместе на нейтральной территории зрел в моей голове давно. Пусть они разнесут мебель, фарфор и коллекции не в моей парижской квартире. И неизвестно, кто из них двоих окажется победителем: еврейская хулиганка с Лиговки или молчаливая английская бульдожка, воспитанная московским интеллектуалом во Франции.

В Одессе девяносто процентов населения считают себя адвокатами, а оставшиеся десять думают, что они выше этого. Но ко мне действительно пришел самый лучший. Изя Рабинович! Как звучит? Может быть, на тот период он был лучшим в стране. Прямо как ты сейчас. Так вот, выслушай меня, Изя пришел ко мне в гости с лицом, требующим жертв. «Зиновий Израилевич, у вас расстрельная статья. Там ужас что пишет следователь. Достоевский перед ним — мальчик с Привоза. Драгметаллы, спекуляция, контрабанда, валюта, изнасилование, развратные действия с несовершеннолетними. Все в особо крупном размере».

Саша, как знает вся Одесса и столица вашей и нашей родины — город‑герой Москва, рано или поздно, но переедет к маме. И не куда‑нибудь в Усть‑Звездодуйск, а в Париж на улицу имени Елисейских полей. Франция признаёт наши дипломы врачей? Чтоб кто так жил, как она признаёт? А дебет и кредит признавать не надо. Это и так французские слова, хоть и близки нормальному еврейскому уху! Поэтому мальчик сделал все, как нужно. У вас есть вопросы к нашему ребенку, или мы поговорим за приданое и уже тихо уйдем с пониманием, шо зря пришли?

— У меня на теле есть точка. Татуировка, короче. При некоторых понятных обстоятельствах эта точка превращается в однострочную надпись: «Ах, Одесса, жемчужина у моря / Ах, Одесса, ты знала много горя / Ах, Одесса, любимый, милый край / Живи, Одесса, и процветай». Только без точек и запятых, иначе бы не уместилось. Так вот, завтра половины этой надписи уже не будет в живых.

Мой знакомый был ошеломлен. Как же он сразу не понял, что они, как и он, евреи. Их произношение, обороты речи были вовсе не польского характера. А их библейские лица! Но они так трогательно говорили о своей далекой родине, где так ненавидят и презирают евреев... Ну и что? Даже дикий зверь, выросший в неволе, тоже любит свой вольер, клетку, где родился. Да, польские евреи, несмотря на глобальный антисемитизм, боготворили свою «Речь Посполиту».

— Мэтр, — сказал верблюд, — давайте попробуем преподнести следователю следующую историю: в вашей стране алмазы метят изотопами. Я недавно об этом узнал. Скажем, что таким методом лечат геморрой. По крайней мере, я думал, что так лечат.— А ваша жена что лечила в этот момент? — ехидно поинтересовался мэтр.— Ну придумайте что‑нибудь, пожалуйста! — грустно попросило меня животное с пачки сигарет Camel.

Внезапно раввин понял: его искушали. Небо испытывало его, чтобы проверить, насколько он вынослив. Одно неверное решение, и он попадет в сети, раскинутые сатаной. Опустится до печали, ярости, ненависти и неизвестно каких еще прегрешений. Ему надлежало сохранять свой разум в чистоте. Нет сомнений в том, что Шабсай‑Гецл совершил грех, но он, реб Касриел‑Дон, не Г‑сподь Всемогущий. Не его дело судить ближнего. Кто знает, что происходит в чужом сердце. Кто в состоянии измерить те силы, что влекут плоть и кровь к пустоте, алчности, безрассудству?

«Что же это? — подумал я, — неужели мышка меня учуяла? Как такое может быть, если я еще не родился?» И тут мне пришла в голову мысль: возможно, мое «ничто» обросло плотной оболочкой запахов, которыми пропитан воздух в вагоне: солдатского потa, отрыжки и пуканья, засаленного духa солдатских мундиров и запахa гуталина, которым они натирают свои сапоги, парaми подгоревшего котла с кашей и резкого чадa от пожаров, который в последнее время начал все настойчивее просачиваться сквозь щели вагона.

Костя никогда ни слова не говорил о своих страданиях ни родителям, ни бабушке. Молчал, копил злобу и строил планы мести. Ну очччень необычные. Ни за что не догадаетесь, какие. Он вовсе не хотел расправиться с Толяном каким‑либо особенно изуверским способом, да и вообще причинить ему какую ни то неприятность. Напротив — он мечтал его облагодетельствовать!

Меня родители на встречу с американским родственником не взяли, времена были не те, но мои сестры и я получили от него сувениры — полтинники с изображением Джона Кеннеди. Справедливости ради надо сказать, что Пол привез мне подарок на бар мицву — золотые часы, но отец решил, что и золотые часы, и знание о том, что такое бар мицва, мне, пионеру, ни к чему, и оставил часы себе.

Соблюдать кошер в Москве 1982 года было непросто, но, поверьте, никто из нас с голоду не помер. Я, живя с родителями и двумя старшими сестрами, в проходной комнате, обрастал своим подпольным хозяйством. На подоконнике за моим письменным столом стояли электрическая плитка, бутыли с изюмным вином для кидуша, посуда. Родители терпели это с трудом.

И вот этот Волков без страха и упрека хватает миску с ближайшего стола и, сделав олимпийский замах, мечет ее в меня, как фрисби. Я вам скажу, Мирон ваял дискобола не с того бедолаги... Но меня спасла, слава Б‑гу, хорошая реакция. Я ныряю головой в стол, миска попадает в стену точно там, где была моя голова, рикошетит от стены в окно и, отвечаю за базар, переламывает оконную раму! Есть же могучие дебилы в русских селеньях! На еврейские головы...