Филипп Сэндс
КРЫСИНАЯ ТРОПА
Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста
Перевод с английского Аркадия Кабалкина. — М.: Книжники, 2023. — 536 с.

Документальная (точнее, документально‑художественная) книга Сэндса начинается с описания болезни и смерти в римской больнице некоего мужчины средних лет.

«На табличке в ногах койки фигурировали скудные и в основном неверные сведения: “Пациент по фамилии Рейнхардт, поступил 9 июля 1949 года”. Дата была правильной, в отличие от фамилии. Настоящая его фамилия была Вехтер, но она насторожила бы органы безопасности, так как ее носитель, видный нацист, разыскивался за массовые убийства. В свое время он служил заместителем Ганса Франка, генерал‑губернатора оккупированной Польши, повешенного тремя годами ранее в Нюрнберге за убийство четырех миллионов человек. Вехтер тоже обвинялся в “массовых убийствах” — расстрелах и казнях более ста тысяч человек, и это еще по скромной оценке».

Барон Отто фон Вехтер был нацистским бонзой второго ряда: до Нюрнберга не дослужился, но на петлю себе заработал честно. Однако умер в своей постели. А впрочем…

«По сообщению пастыря, перед тем как скончаться у него на руках, Рейнхардт сделал предсмертное заявление о том, что он стал жертвой отравления и опознал своего отравителя». Интрига!

Но пока что автор на ней не задерживается. В центре его внимания — добрый знакомый, младший сын Вехтера Хорст (в честь Хорста Весселя), мирный обыватель, маменькин сынок, добрый австриец, противник нацизма… и почитатель памяти своего отца (которого почти не помнит).

«Его отец, уверял Хорст, не нес ответственности ни за какие преступления, а был скорее “подвергавшимся опасностям еретиком” в системе национал‑социализма, противником расистских и дискриминационных акций на оккупированных Германией территориях Польши и Украины…»

«Он не мог выйти из системы, объяснял Хорст, но он спасал евреев, а не убивал их».

«Он хотел сделать что‑то хорошее, хотел, чтобы дела двигались, хотел найти решение проблем после первой войны».

Так на все это смотрел Хорст. Его отец — достойный человек и оптимист — желал, дескать, добра, но стал заложником ужасов, вина за которые лежит на других.

Все это решительно противоречит фактам. И лучше бы Хорсту Вехтеру это признать. Вот, к примеру, Никлас, сын гауляйтера Франка, начальника Вехтера, признает в отличие от Хорста своего отца преступником, соглашается с его казнью — и живет дальше. Достойная и адекватная позиция. Но единственная ли это альтернатива?

«Его племянник Отто посчитал, что, давая интервью, дядя проявил эгоизм — не подумал о последствиях для него, австрийского юриста, сотрудника нью‑йоркской юридической фирмы, имеющего много коллег‑евреев».

Честно говоря, не знаешь, кого предпочесть: дядю с его дон‑кихотской верностью памяти отца‑злодея или трусоватого племянника, скрывающего правду о своей семье и прячущегося от нее.

Но еще выразительнее, чем мания Хорста, история его матери Шарлотты, урожденной Блекман. Барышня из состоятельной венской семьи, наездница и меломанка, окруженная поклонниками, знакомится с привлекательным и амбициозным молодым юристом в 1929 году. Ей 21 год, ему 28. Роман развивается эмоционально, но неторопливо. В 1932 году молодые люди венчаются, что называется, по залету, но еще прежде чем зачать первенца, оба обзаводятся (в Австрии!) членскими билетами НСДАП.

Впрочем, для Отто все началось раньше:

«В марте 1921‑го <…> Отто принял участие в крупной антиеврейской акции в центре Вены. Ее организовало движение Antisemitenbund (Антисемитская лига), созданное двумя годами раньше; 40 тысяч участников требовали лишить евреев основных прав граждан и собственности и изгнать всех прибывших после сентября 1914 года. Нападениям подверглись еврейские магазины и евреи — пассажиры трамваев. Отто арестовали, судили в районном суде Вены и приговорили к двум неделям тюремного заключения с отсрочкой на год…»

Дальше семейная жизнь Вехтеров развивается параллельно с политической деятельностью главы семейства. Шарлотта рожает детей, в какой‑то момент «мстит» изменившему мужу и делает аборт, сама увлекается другими мужчинами, в том числе Гансом Франком, не забывая о светской жизни и культурном досуге. Муж ее участвует в попытке переворота в Австрии, закончившейся убийством канцлера Дольфуса, бежит в Берлин, где делает партийную карьеру, возвращается в Вену после аншлюса, чтобы возглавить чистку чиновничьего аппарата, потом становится губернатором — сперва в Кракове, затем в Лемберге (Львове).

«В первые же недели Отто подписал указ о лишении евреев права заниматься рядом профессий, а еще через год большая часть еврейского населения, более полумиллиона человек, была “ликвидирована”. Многие поляки были насильственно отправлены на работы в рейх, украинцев же Отто рассматривал как потенциальных союзников. Шарлотта ни о чем таком не пишет, сосредоточиваясь на достоинствах нового назначения мужа… Отто провел в Лемберге два с половиной года,“с огромной радостью”, если верить Шарлотте, “осуществляя свои идеи о доброкачественном, гуманном правлении”».

Среди украинцев у Вехтера и в самом деле были союзники (он был одним из инициаторов создания дивизии СС «Галичина»), однако это не помешало ему отправить, когда потребовалось, четверть миллиона украинцев‑галичан на работы в Германию. А что же его жена?

«Пока Отто принимал Гиммлера, его отец и родители Шарлотты жили в Тумерсбахе. Йозеф ежедневно гулял с Хорстом, своим любимым внуком, Шарлотта тем временем была с Фишбеками на Зальцбургском фестивале: на Дне поэзии в замке Леопольдскрон, на “Женитьбе Фигаро” в Фестшпильхаусе, потом на “простом ужине” для пятидесяти поэтов и писателей, затянувшемся до утра. В последующие дни она побывала на утомившем ее спектакле “Много шума из ничего” и на прекрасном исполнении Седьмой симфонии Брукнера, своей любимой. Слушать музыку, сидя в ложе гауляйтера, было особенно приятно».

При этом Шарлотта не могла не знать правды о «доброкачественном правлении». В одном из писем из Кракова заботливый Отто прямо сообщает ей, прося отложить свой приезд: «Завтра мне придется публично расстрелять 50 поляков… Разве осмотрительно было бы подвергать тебя риску?»

Она даже побывала разок в Краковском гетто, показавшемся ей «грустным» и «грязным» местом…

То, что людоеды или, по меньшей мере, их близкие могут прямо рядом с местом преступления вести обыденную жизнь, предаваться сентиментальности или утонченным культурным удовольствиям, мы знали и прежде. Банальность зла… Однако есть в книге Сэндса эпизод, ставящий в тупик.

1946 год. Вехтер в бегах. Его супруга довольно нагло «отбивает» свою венскую квартиру у комитета узников концлагерей. «Постепенно благосостояние Шарлотты повысилось, и она смогла нанять прислугу — 15‑летнюю “цыганку, дикую упрямицу”». (Естественно, хозяйка не задумывается о судьбе родственников служанки и о том, как самой ей удалось выжить при «доброкачественном правлении».) И тут Шарлотта узнает: ее муж скрывается в горах. Три года она ходит к нему на свидания, носит деньги, еду, одежду, заботится о нем. Они даже зачинают еще одного ребенка (вновь приходится сделать аборт). «Живи и помни» какое‑то!.. И вот как относиться к самоотверженной заботе женщины о страшном преступнике и злодее после многих лет небеспроблемного брака? А к сыновней верности Хорста?..

А что с отравлением Вехтера, в которое его сын, разумеется, верит?

Раскрытый австрийской полицией бывший львовский губернатор бежит в Рим, где его прячут «добрые люди». Там он попадает в довольно специфическую компанию: американские агенты, вербующие бывших нацистов и переправляющие их в Латинскую Америку для борьбы с коммунизмом. Впрочем, кажется, что некоторые из завербованных параллельно работают и на Москву. Все это, разумеется, дополнительная почва для размышлений о добре и зле. Мог ли кто‑то из них отравить Вехтера? Мог. Но, скорее, его смерть была естественной и случайной. А если нет, это менее интересно, нежели антропологические и этические проблемы, возникающие в связи с историями Шарлотты и Хорста Вехтеров.

Книгу Филиппа Сэндса «Крысиная тропа» можно приобрести на сайте издательства «Книжники» в Израиле и других странах