Материал любезно предоставлен Tablet
Меня, как и поэта Джона Мейсфилда, «тянет в море», и вот я вновь спустилась к морю, «где небо кругом и вода» . Мне не нужен «высокий корабль», только терраса на пляже — и немереное время, чтобы прочесть новую книгу Рут Р. Вайс «Свободен как еврей: личные воспоминания о национальном самоосвобождении».
Читатель, я так и не смогла ее отложить. Я читала медленно, с наслаждением впитывала текст. Подчеркнула минимум четверть книги. Вайс удается взглянуть на еврейскую историю с высоты птичьего полета, в том числе и на израильскую политику, и на демонизацию единственного еврейского государства. Она по‑прежнему трубит о чуме «политкорректности», угрожающей охватить весь западный мир.
«Свободен как еврей» — интеллектуальные воспоминания и семейная история со множеством дивных фотографий, история европейских евреев до, во время и после Холокоста, любовное введение в идишскую литературу и творчество ведущих идишских писателей, а их Вайс и ее родители знали, принимали у себя дома в Монреале, где обосновались после бегства из Румынии, и поддерживали. Вайс знакомит нас со многими из этих писателей — Шоломом Ашем, Шолом‑Алейхемом, Ициком Мангером, Менделе Мойхер‑Сфоримом, Авромом Суцкевером, Хаимом Граде, а также с Исааком Башевисом‑Зингером, Солом Беллоу, Леонардом Коэном, Гилелем Галкиным, Иеудой Амихаем, Ирвингом Хоу и Норманом Подгорцем.
Ruth R. Wisse
Free as jew: A Personal Memoir of National Self‑Liberation
Свободен как еврей: личные воспоминания о национальном самоосвобождении
Wicked Son, 2021. 368 p.
Вайс не числила идиш по части социальной справедливости или прогрессивизма . Для нее это, скорее, богатый язык, «связанный с существующими общинами, говорящими на идише, которые по сей день остаются тем, чем были всегда, — форпостами еврейского сепаратизма, состоящими преимущественно из религиозных соблюдающих евреев, и живущими — в культурном смысле — обособленно от окружающих. Идиш — язык, культуру, книги — не следует политизировать.
«Свободен как еврей» еще и история о любви Рут к Израилю, история о монреальских евреях сквозь призму опыта работы Рут в Университете Макгилла и в издательствах — задолго до того, как она пришла в Гарвард.
Но главным образом это типичная история об идеях и о законе непредвиденных интеллектуальных последствий. Вайс ныне ставит под вопрос проводимые ею еврейские исследования, равно как и я ставила под вопрос мои исследования, связанные с женщинами, поскольку все научные работы, опирающиеся на идентичность, превратились в орудие борьбы против западной цивилизации — а следовательно, и борьбы против Америки и Израиля.
На первый взгляд мы с уважаемым автором полные противоположности. Она из богатой и знаменитой семьи: дед ее в свое время основал в Вильно идишское издательство, родители открыли литературно‑политический салон. Мои же предки, скорее, «от сохи».
Мы жили с дедом и бабкой по матери, они разговаривали исключительно на идише, это был язык взрослых секретов, и меня учить идишу не стремились. Рут всю жизнь провела в лоне любящей и надежной большой семьи, среди близких и дальних родственников; я же при первой возможности сбежала из своей. В отличие от моей, семья Рут не особенно религиозна.
Как ни странно, Вайс стала традиционной матерью и женой — такой, которая не способна понять, почему далеко не все женщины видят в мужчинах обожаемых покровителей. Она была единственной женщиной в группе литераторов‑мужчин и чувствовала себя вполне вольготно — наверное, ей даже хотелось, чтобы все было именно так, вдобавок она строго осуждала феминизм, лишь с некоторыми оговорками (Рут поддерживала «декриминализацию гомосексуальности» и право на аборт.)
Я же, в свою очередь, известна как фарбренте феминистка и активистка‑бунтарка во всем: некогда левачка и неизменно радикальная феминистка, одной из первых подняла тему насилия над женщинами, собирала доказательства того, как женщин разных рас, социальных классов, религий и этнических групп дискриминируют и подвергают опасности потому лишь, что они — женщины.
Еще я всегда была сионисткой. Я понимала, что сионизм был и остается движением за освобождение самых оболганных и гонимых людей на Земле и что антисионизм — синоним расизма и юдофобии. До меня это «дошло» давным‑давно — я не из тех левых, кого реальность оглоушила под конец. Но я не занималась этой темой, не специализировалась на иудаизме и Израиле, при том что десятки лет публиковала труды о феминизме, преподавала, была организатором.
Я обо всем этом рассказываю, поскольку в том, что касается XXI века, мы с Вайс согласны по многим важным вопросам.
Жаль, что я так поздно прочла ее ранние книги: мне бы это очень помогло. Но, поскольку я этого не сделала, то и не опиралась на ее могучие плечи: кое‑какие колеса пришлось изобретать самостоятельно. В частности, я имею в виду ее работу 1992 года «Если я не постою за себя… Либеральное предательство евреев» (If I Am Not For Myself… The Liberal Betrayal of the Jews), в которой она рассматривает вопрос, как классический либерализм стал нелиберальным и нетолерантным и как его приверженцы слепо и горячо приняли арабскую, советскую и палестинскую пропаганду, оборотив ее против еврейского государства. Ни с того ни с сего палестинцы оказались пострадавшей и уязвимой стороной, жертвами еврейского колониализма и империализма. И мнение это усугублялось и прогрессировало, так что теперь какой бы то ни было рациональный диалог вряд ли возможен.
Вайс говорила об этом еще в 1992 году, за что подверглась нападкам на страницах газет New York Times и The Washington Post и была заклеймена как «неоконсерватор», что в те годы было равносильно обвинению одновременно в расизме, фашизме и нацизме. Защищали ее точку зрения лишь в журнале Commentary — ее политической и интеллектуальной «родине».
А ведь Вайс не только была права. Она оказалась пророчицей.
Вайс трезво смотрит на вещи и в том, что касается неуместного и опасного почитания мертвых евреев. «Представление о том, что страдания евреев можно считать искуплением, скорее всего, основывалось на христианском вероучении, а вовсе не на еврейском». Она осуждает то, что прозвали «бизнесом на Холокосте», поскольку он «неминуемо превращает евреев в мишень и потворствует подлогам». Ей не нравится, когда все внимание уделяют образу евреев как жертв, вместо того чтобы сосредоточиться «на восстановлении еврейской суверенности в Земле израильской… величайшей на свете истории возвращения».
Тут мы с Вайс солидарны — и в этом, и в том, что касается наших взглядов на последовательное уничтожение западной системы высшего образования во имя «прогресса». Я бы прибавила к этому уничтожение радикального феминизма, понятия пола в пользу гендерной идентичности, головокружительный взлет политики трансгендерности (и повышенное внимание к ней), сопоставимый лишь с пугающим усилением политики антисионизма. Как классические либералы, так и радикальные феминистки проиграли битву за высшее образование. В свое время мне довелось наблюдать, как целые поколения либеральных феминисток куда больше тревожились о мнимом захвате Палестины, чем о реальном захвате умов и тел женщин в разных странах мира, в том числе в Газе и на спорных территориях. Теперь эти болтуны считают Палестину самым важным и самым угнетенным государством на свете, а тех, кто бросает вызов их владычеству, коренящемуся в категоричном неприятии объективных фактов, ждет суровая кара.
Рут Вайс
Евреи и власть
М.: Книжники, 2009. 256 с.
Я разделяю возмущение Вайс подъемом постколониализма и презрение к нему. Она пишет: «После падения Советского Союза в 1989 году постколониализизм — как система взглядов — заменил университетским левым коммунизм, а самым явным примером “низших”, угнетенных они объявили палестинцев. Эти постмодернистские термины маскировали их подлинные намерения, сообщали ореол загадочности и придавали вес их борьбе с цивилизацией, а университет ее пропагандировал».
В 1993 году, после того как Мартин Перец возглавил первую в истории Гарварда кафедру идишской литературы, Вайс пригласили там преподавать. Ее закулисные описания того, что происходило дальше, захватывающе увлекательны, их непременно нужно читать, хоть они и ввергают в отчаяние. Она констатирует «снижение уровня успеваемости» в некогда одном из лучших университетов, обнаруживает, что ныне преобладает «принудительная тирания левачества», настроение, заставляющее каждого «озираться из боязни осуждения». Разумеется, антиизраильская политика — неотъемлемая часть надвигающейся грозы «культуры отмены».
Вайс раскрывает университетские секреты и называет имена: Корнел Уэст , Ларри Саммерс , Дж. Лоран Мэтори , Леонард Джеффрис , Генри Луис «Скип» Гейтс‑младший , Дайана Л. Экк и прочие. Она пишет о том, как ректора Гарварда Лоуренса Саммерса, еврея, облыжно обвинили в сексизме, что спровоцировало его увольнение и, по словам Вайс, «обозначило точку невозврата». После чего любые рациональные и объективные выступления в защиту Израиля мгновенно объявляли «разжиганием ненависти» и пресекали, в то время как любые иррациональные и опасные юдофобские высказывания защищали в рамках «свободы слова».
Вайс напоминает нам, что «соратники Гитлера вышли не из подворотен, а из университетов». Ее коллегам по Гарварду, «в остальном приличным людям», по‑прежнему «доставляет удовольствие менять местами антиеврейских агрессоров и их мишень, евреев. Непревзойденная интеллектуальная забава». Бороться с этой когнитивной подменой и непрекращающейся пропагандой в учебниках, интернете и СМИ было страшно, утомительно, тяжело, нервно и, пожалуй, бесполезно.
Рут занимается этим дольше, чем я, — я же всего 21 год сражаюсь с когнитивными подменами, направленными против евреев, и то у меня не хватает ни сил, ни нервов, да и поднадоело. В самом деле, сколько можно укладывать большую ложь на обе лопатки и смотреть, как она снова и снова встает на ноги? И все равно я буду воевать с ней до последнего вздоха.
Вайс выдвигает и другие убедительные аргументы, а именно продуманные возражения против политики равных возможностей. Она выступает против «групповых предпочтений», то есть квот. «Общественная практика фаворитизма “наоборот”, основанного на этнической принадлежности и цвете кожи, скорее всего, лишь усугубит неравенство и незащищенность, которые ее сторонники стремятся преодолеть». Она апеллирует к примеру евреев: им, как «освобожденным рабам, потребовались дисциплинирующие законы, полученные на горе Синай, чтобы превратиться из сброда в ответственный народ. По‑моему, снисхождение к социально неблагополучным подразумевает презрение, а не взаимное доверие».
Вайс замечает, что «разнообразие» должно относиться не только к полу и цвету кожи, но и к идеям, и оно не должно приводить к «интеллектуально‑политическому единообразию». Да, согласна, но этот вопрос куда сложнее и болезненнее, чем она полагает.
Вайс гордится своим трезвомыслием, но еще больше гордится своим полом. Она уверена, что девушкам и женщинам живется проще, чем мужчинам. Это белое пятно меня озадачило, но потом я поняла, что такая точка зрения свойственна многим европейкам определенного поколения и класса. Я имею в виду Ханну Арендт, Эдит Курцвейл , Альму Малер , Марию Альтман, урожденную Блох‑Бауэр , прототип главной героини фильма «Женщина в золоте» . Все они вызывающе гетеросексуальны и гордятся своей одержимостью мужчинами. Тут они, право слово, наивны и почти ничего не знают о страданиях женщин во всем мире — реальности, которая так далека от их привилегированной жизни.
К концу книги Вайс медленно, наивно и неохотно допускает, что ее пол — причина несправедливого отношения на работе и не только. (Так, она обнаружила, что получает меньше коллег‑мужчин.) В другой момент ее одолевают сомнения: «Быть может, мой пол повлиял на то, что Ирвинг Хоу “снисходил” до меня?» И наконец, она задается вопросом, не потому ли ее вообще взяли в Гарвард, что она женщина. Впрочем, подобное допущение кажется ей нелепым.
К женщинам‑раввинам она относится так же, как раввин Дэвид Вайс Халивни, который рассорился с Еврейской теологической семинарией после того, как они стали посвящать женщин в раввины. В своем труде «Книга и меч: жизнь учения под угрозой гибели» (The Book and the Sword: A Life of Learning in the Shadow of Destruction) Халивни писал, что женщин следует посвящать в раввины только если их матери были учеными талмудистами и т. п. Да, сурово, но такая позиция по крайней мере стремится сохранить, а не уничтожить и не ослабить величие еврейского учения, чтит раввинов в первую очередь как ученых, а не сборщиков средств на благотворительные нужды и не политических активистов.
Вайс задает вопрос: «Разве когорта женщин‑талмудистов возникла для того, чтобы бросить вызов или превзойти их наставников в знании источников? Неужели оттого, что синагогу стали больше посещать, религиозное рвение женщин консервативного толка усилилось, что и потребовало такого противоречащего традиции новшества?»
Халивни основал в Верхнем Вест‑Сайде Манхэттена современную алахическую ортодоксальную общину, «Кехилат Орах Элиезер», где женщинам отвел лишь очень немногие роли. Меня поразило, что община, созданная Халивни, самостоятельно выбрала своим духовным лидером ученую женщину, Дину Найман. Ее назвали «рош кеила» и «мара д’атра», их алахическим главой. Я однажды слышала выступление Дины. Я ткнула локтем мою спутницу и хевруту Ривку Хаут и прошептала: «Она умеет коротко сказать о главном, как настоящий ребе и талмудист».
Рут такая же. Ее книга — наследие и дар не только для нее, но для всех нас.
Мы с Рут Вайс не подруги, но мы знакомы. Впервые мы встретились году в 2003–2004‑м в Монреале на конференции по антисемитизму. Мы обе выступали, и, когда я закончила, она сказала: «Где же вы были все эти годы?»
Хинени , Рут, хинени.
Оригинальная публикация: The Book of Ruth
Мой спор с «Моим спором с Гершем Расейнским»
Выжили, или Как в 1940 году моя семья совершила, казалось бы, невозможное
