Фрагмент из книги Ронана Фэрроу «Поймай и убей: ложь, шпионы и заговор ради защиты хищников», которая выходит в октябре в издательстве Little, Brown and Company.

Продолжение (начало здесь)

В октябре 2016 года писателю Бену Уоллесу позвонили с неизвестного номера с британским префиксом. Перед этим Уоллес несколько недель работал над поиском материалов для журнала New York в связи со слухами о многолетних сексуальных домогательствах и насилии со стороны кинопродюсера Харви Вайнштайна.

Уоллес взял трубку и услышал женский голос, говоривший на английском с европейским акцентом. «Можете называть меня Анна», — сказала женщина. Уоллес после окончания университета жил несколько лет в Чехии и Венгрии и хорошо умел различать акценты, но этот ему идентифицировать не удалось. «Возможно, немка», — подумал он. Анна сказала, что слышала о том, что Уоллес работает над материалом об индустрии развлечений. «Общий знакомый дал мне ваш номер, — объяснила она. — У меня есть информация, которая может вас заинтересовать». Уоллес пытался понять, кто из знакомых мог рассказать о нем этой женщине. Мало кто знал о его нынешнем журналистском задании.

Он попытался вытянуть из собеседницы больше информации, но не получилось. Она объяснила, что ее история очень деликатная, и ей хотелось бы поговорить с ним лично. В следующий понедельник Уоллес встретился с Анной в кофейне в Сохо. На вид ей было лет тридцать пять, у нее были длинные светлые волосы, темные глаза, высокие скулы и римский нос. На ней были кеды «Конверс» и золотые украшения. Анна сказала, что ей пока неудобно называть свое настоящее имя. Она сказала, что у нее есть одна история про Вайнштайна, но она не знает, стоит ли ее рассказывать. Вскоре после этого Уоллес и Анна встретились во второй раз, в баре отеля. Когда Уоллес вошел, Анна улыбнулась ему приглашающе, почти соблазнительно. Она заказала бокал вина. «Я не кусаюсь, — сказала она, похлопав по соседнему стулу. — Садитесь рядом. — Уоллес соврал, что простужен, и заказал чай.

Анна поначалу не рассказывала истории своих отношений с Вайнштайном. Она сказала, что сначала хотела бы узнать больше о том, что уже нашел Уоллес. Некоторые из ее вопросов насторожили его. Анна интересовалась, что побудило его взяться за это задание, сколько у него источников и кто эти люди. В ходе разговора она пододвигалась к собеседнику ближе и ближе, и Уоллес начал подозревать, что его записывают. Когда Анна в конце концов рассказала ему историю своих отношений с Вайнштайном, она не содержала подробностей и ничего криминального. У них с Вайнштайном был роман, который закончился плохо, сказала она, и ей хотелось отомстить. Рассказывая про это, Анна расплакалась, но выглядело это ненатурально, как в мыльной опере. Уоллес сказал, что сочувствует ей, но считает, что секс по обоюдному согласию — это личное дело Вайнштайна, и это его не интересует.

Примерно в то же время актриса Роуз Макгоуэн собиралась выступить с публичным заявлением о том, что Вайнштайн изнасиловал ее в 1990‑х. (Вайнштайн отрицал «любые обвинения в сексуальных контактах без обоюдного согласия».) В октябре 2016‑го Макгоуэн написала об этом в Твиттере, не называя, однако, имени Вайнштайна. В феврале 2017‑го она рассказала эту историю мне, поскольку я занимался журналистским расследованием обвинений, выдвинутых против Вайнштайна. Еще через несколько месяцев она завершила свои воспоминания, где шла речь об этом изнасиловании.

Макгоуэн рассказала мне, что ее поддержали активистки борьбы за права женщин. В апреле 2017 года Лейси Линч, литературный агент, которая консультировала Макгоуэн в связи с изданием ее мемуаров, переслала ей электронное письмо от компании Reuben Capital Partners, занимающейся управлением активами и базирующейся в Лондоне. Компания просила Макгоуэн поучаствовать в их благотворительном проекте под названием «Женщины в фокусе». В письме говорилось, что компания планирует гала‑ужин в конце года и хочет, чтобы Макгоуэн выступила на нем. «Мы проявляем живой интерес к деятельности Роуз Макгоуэн по защите прав женщин и считаем, что идеалы, которые она защищает, совпадают с теми, которые поддерживаются нашим новым проектом», — гласило письмо. Подписано оно было Дианой Филип, которая назвала себя заместителем руководителя отдела долговременных инвестиций.

В следующем месяце Филип и Макгоуэн встретились лично в «Бельведере», фешенебельном ресторане средиземноморской кухни в отеле «Полуостров» в Беверли‑Хиллз. У Филип были длинные светлые волосы, темные глаза, высокие скулы и римский нос. Она говорила по‑английским с европейским акцентом, который Макгоуэн не смогла распознать. Макгоуэн вообще скептически относилась к незнакомцам, но Филип, похоже, знала о ней все и всячески показывала, что понимает, через что ей пришлось пройти. Макгоуэн начала терять бдительность.

Еще в октябре 2016 года, незадолго до встречи Уоллеса с Анной, Харви Вайнштайн отправил зашифрованное электронное письмо своим юристам. В течение многих лет в судебных разбирательствах его представителем был Дэвид Бойс, адвокат, который выступал в Верховном суде США за гей‑браки и представлял Эла Гора в дебатах в связи с президентскими выборами 2000 года. Вайнштайн хотел посоветоваться с Бойсом о частной разведывательной фирме, которую ему рекомендовал Эхуд Барак, бывший премьер‑министр Израиля. «Группа “Черный куб” из Израиля связалась со мной через Эхуда Барака, — писал Вайнштайн. — Они говорят, что ваша фирма пользовалась их услугами. Напишите мне, когда у вас будет время». «Черный куб» основали в основном бывшие офицеры Моссада и других израильских разведывательных служб. У компании есть филиалы в Тель‑Авиве, Лондоне и Париже, она предлагает своим клиентам оперативников, которые, если верить рекламе фирмы, являются «высококвалифицированными специалистами, обученными в элитных военных и правительственных разведывательных подразделениях Израиля».

Вскоре после этого письма фирма Бойса и «Черный куб» подписали секретный договор об услугах, которые израильская компания обязалась оказывать Вайнштайну. В качестве первоначального взноса коллеги Бойса перевели на счет «Черного куба» сто тысяч долларов. В электронных письмах и документах, связанных с этим договором, сотрудники «Черного куба» пытались скрыть личность Вайнштайна, называя его «конечным заказчиком» или «мистером Икс». Инструкция предупреждала, что нельзя называть Вайнштайна по имени — он будет этим чрезвычайно недоволен. «Черный куб» обещал Вайнштайну «специальную команду опытных агентов, которые будут действовать в США и любой другой стране по необходимости». В команду войдут руководитель проекта, аналитики, лингвисты, «специалисты по аватарам», которые будут создавать фальшивые экаунты в социальных сетях, и «эксперты с большим опытом работы в социальной инженерии». Агентство также пообещало предоставить «штатного агента по имени Анна (далее “Агент”), которая будет базироваться в Нью‑Йорке и Лос‑Анджелесе в соответствии с инструкциями клиента и на протяжении последующих четырех месяцев будет всегда доступна, чтобы помогать клиенту и его адвокатам». Еще через некоторое время Вайнштайн и Бойс заключили дополнительное соглашение с израильским агентством, которое обещало достать текст книги мемуаров Роуз Макгоуэн еще до издания, чтобы Вайнштайн мог заранее дискредитировать ее, а также помочь блокировать публикацию новостей о новых обвинениях против Вайнштайна.

В течение следующего года агенты «Черного куба» время от времени встречались в Вайнштайном в Нью‑Йорке и Лос‑Анджелесе, докладывая ему о своих успехах. Агентство выставляло счета на сотни тысяч долларов и просило большие «бонусные гонорары» в случае успешного решения поставленных задач. (При этом источник, близкий к «Черному кубу», сообщил, что компания разорвала свою договоренность с Вайнштайном, когда стало понятно, что продюсер хотел, чтобы фирма охотилась за женщинами, обвинявшими его в сексуальных домогательствах.)

Компания «Черный куб» была основана в Тель‑Авиве в 2010 году ветеранами израильской разведки. Меир Даган, бывший директор Моссада, сидел в управляющем совете компании до своей смерти в 2016 году. Даган однажды «Черный куб» потенциальному клиенту как «персональный Моссад». Штат агентства со временем стал насчитывать более ста оперативников, владеющих в совокупности тридцатью языками. Его штаб‑квартира находилась в просторном офисном помещении в одной из высоток в центре Тель‑Авива. В офис вела черная дверь без всяких табличек. На ресепшне всё, начиная от мебели и заканчивая картинами на стенах, эксплуатировало мотив черного куба. Сидящие в офисе сотрудники занимались тем, что создавали подставные компании и фальшивые имена и поддельные документы. Каждое рабочее место было оборудовано двадцатью сотовыми телефонами с разными номерами, зарегистрированными на несуществующих людей.

«Черный куб», естественно, рассчитывал, что о его деятельности никто никогда не узнает. Но иногда его агенты работали недостаточно аккуратно, оставляя за собой слишком много отпечатков пальцев, так сказать. Весной 2017 года, когда администрация Трампа работала над отменой ядерного соглашения с Ираном, супруги защитников ядерной сделки стали получать странные имейлы. Так, Ребекка Каль, в прошлом — координатор программ в Национальном демократическом институте и супруга бывшего советника Обамы по внешней политике Колина Каля, стала получать письма от женщины, называющей себя Адрианой Гаврило, сотрудницей компании Reuben Capital Partners. Гаврило писала, что она запускает новый проект по образованию и хочет встретиться с Каль, чтобы обсудить школу, где учится ее дочь. Каль испугалась и перестала отвечать на эти письма. Энн Норис, в прошлом — чиновница Госдепартамента и жена другого советника Обамы по внешней политике Бена Роудса, также получила странное письмо от женщины по имени Ева Новак, утверждавшей, что она работает в лондонской кинокомпании Shell Productions. Новак просила Норис выступить консультантом при создании нового фильма, который она описала как что‑то среднее между «Всей президентской ратью» (фильмом 1976 года про Уотергейтский скандал) и «Западным крылом» (телесериал про президентскую администрацию). Фильм, как писала Новак, будет посвящен государственным чиновникам, действующим во время геополитического кризиса, включая «ядерные переговоры с враждебным государством». Норис почуяла подвох и не ответила.

Были и другие случаи. Летом 2017 года женщина, называвшая себя Дианом Айлик, лондонским консультантом европейской софтверной компании, начала звонить и встречаться с теми, кто критиковал страховую фирму AmTrust Financial Services, Inc., подталкивая их к тому, что они оговорили самих себя. (Пресс‑секретарь фирмы AmTrust сообщила The Wall Street Journal, что фирма не нанимала «Черный куб» для расследования нападок на свою деятельность, однако, как сообщает газета, пресс‑секретарь отказалась сказать, «делали ли это адвокаты фирмы или другие связанные с ней лица».)

Вскоре после этого женщина по имени Майя Лазаров, которая утверждала, что работает на Caesar & Co., лондонское кадровое агентство, начала подкатывать к сотрудникам West Face Capital, канадской фирмы по управлению активами, и подталкивать их к дискредитирующим заявлениям. На фотографиях, сделанных во время таких встреч, и на фотографиях профилей в социальных сетях, привязанных к этим подозрительным электронным письмам, вновь и вновь маячило одно и то же лицо: высокие скулы и темные глаза в обрамлении длинных светлых волос. Анна, Адриана, Ева, Диана, Майя — все это были имена одной и той же женщины — агента «Черного куба» по имени Стелла Пенн Печанак.

Стелла Пенн Печанак родилась между двумя мирами и ни к одному из них не принадлежала. «Я была боснийкой и мусульманкой, а мой муж — сербом и православным», — рассказывала журналистам ее мать. А кем же была наша маленькая Стелла? На детских фотографиях девочка еще не была блондинкой, у нее были темные волосы и темные глаза. Она выросла в Сараево, среди взорванных машин и обрушившихся многоэтажек. Когда она еще была ребенком, разразилась Боснийская война (1992—1995): сербы воевали с боснийскими мусульманами. Сараево страдало от насилия, нищеты и голода. Мать Стеллы варила суп из травы, когда больше нечего было есть. Снайперы стреляли по мирным жителям. Снаряды падали на улицы города. В течение полугода семья жила в пустом подвальном помещении размером с чулан. После артобстрелов родители Стеллы приняли к себе раненых и положили их на свой тонкий матрас. «Одна женщина умерла на нашем матрасе», — вспоминала Стелла. После обстрела подъезд их дома был залит кровью. «У нас были шланги для полива, и мы их использовали — просто смывали всю кровь, — сказала она. — Я помню, мне было семь лет».

Примерно лет за десять до истории с Вайнштайном, когда Стелле было двадцать с небольшим, они с матерью снялись в документальном фильме про Боснийскую войну. Мать открыто плакала, проходя по улицам Сараева и вспоминая кровопролитие. А Стелла, как казалось, не очень‑то хотела сниматься и все время оказывалась где‑то в углу кадра, жевала жвачку или курила и выглядела раздраженной. В конце концов, кто‑то из создателей фильма подошел к ней и спросил, каково это — воскрешать в себе эти болезненные воспоминания. Печанак пожала плечами: «Меня злит, что ей приходится вновь переживать всё это, — сказала она, имея в виду свою мать. — Что касается лично меня, то я уже давно ничего не чувствую».

Бабушка Стеллы, мусульманка, прятала у себя евреев во время Второй мировой войны, и Израиль удостоил ее почетного титула Праведницы народов мира. И во время Боснийской войны одна еврейская семья отплатила им добром за добро и помогла перебраться в Израиль. Они поселились в Иерусалиме и перешли из ислама в иудаизм. Юная Стелла приняла новую культуру и воспитала в себе новую идентичность. Один из ее знакомых рассказал мне, что «она не такая патриотка Израиля, как люди, родившиеся в стране; на каком‑то уровне она все равно здесь чужая».

В восемнадцать лет Печанак поступила на службу в ВВС Израиля. После службы она пошла учиться в актерскую школу «Нисан натив». Она мечтала стать голливудской актрисой, но получила лишь несколько предложений актерской работы — в спектаклях и музыкальных клипах. «На всех прослушиваниях все замечали мой акцент. Замечали, что я отличаюсь от остальных», — позже рассказывала Стелла. Работа в «Черном кубе» оказалась для нее идеальным выходом. Оперативники были обучены проводить психологические операции, манипулировать людьми. Как и актеры, они изучали язык тела, мимику, изобличающую ложь или уязвимость. Они знали, как читать эти знаки в других людей и как использовать их самим. Они носили специальную одежду и использовали новейшие технологии, прямо как в шпионских фильмах: часы со встроенной видеокамерой или ручки со встроенным диктофоном. «Она пошла работать в “Черный куб”, — рассказывал мне ее знакомый, — потому что хотела играть, быть персонажем».

Хотя попытки Печанак выудить информацию у Бена Уоллеса ни к чему толком не привели — Уоллес перестал отвечать на ее звонки, «операция Макгоуэн» оказалась куда более успешной. Через несколько месяцев после того, как женщина, называвшая себя Дианой Филип, написала Макгоуэн, они познакомились лично и даже сблизились. Они переписывались по электронной почте и говорили по телефону. Когда Макгоуэн переезжала с Западного побережья на Восточное, Филип, по счастливой случайности, всегда оказывалась неподалеку. В августе 2017 года они общались в отеле «Полуостров», и Макгоуэн откровенно рассказала Диане о своем намерении публично выступить с обвинениями в изнасиловании. Она упомянула, что разговаривала со мной. Филип сидела рядом и сочувственно слушала. (Впоследствии Печанак утверждала, что во время своей работы на Вайнштайна не знала о многих обвинениях против него. «В то время мы не знали, что он такое чудовище, — рассказала она израильскому 12‑му каналу. — Это был е тот человек, каким мы его знаем сегодня»).

Вскоре после этого Филип отправила Макгоуэну имейл: «Я вернулась домой и хочу еще раз поблагодарить вас за чудесный вечер! — писала она. — Всегда приятно видеть вас и проводить с вами время :). Я искренне надеюсь, что скоро вернусь и что на этот раз у нас будет больше времени!» Потом перешла к делу. «Я думала о Ронане Фэрроу, которого вы упомянули. Кажется, он действительно замечательный человек. Я почитала о нем и впечатлена его работой, хотя его семейная история, конечно, подкачала». Далее она спросила, не смогу ли я поучаствовать в их проекте «Женщины в фокусе»: «Я думаю, такой человек, мужчина, настроенный на защиту женщин, может стать интересным и ценным участником нашего проекта, — писала она Макгоуэн. — Не могли бы вы представить нас друг другу, чтобы мы могли обсудить эту возможность?»

Филип также написала мне напрямую: «Я очень впечатлена вашей ролью защитника гендерного равенства и считаю, что вы можете внести неоценимый вклад в нашу деятельность». Моего агента она спросила, не смогу ли я выступить с речью на их гала‑ужине. Подробно ответив на вопросы и перечислив спонсоров, которые будут присутствовать на этом мероприятии, она попросила о личной встрече, после которой ее компания сможет принять окончательное решение. «Я надеюсь, что такая встреча может быть организована в ближайшее время. Я собираюсь быть в Нью‑Йорке на следующей неделе, если мистер Фэрроу доступен, то мы можем встретиться тогда же», — написала она. Это было первое из нескольких писем, где она настаивала на скорой встрече. Когда идея со встречей провалилась, она написала, что согласна на разговор по телефону.

Макгоуэн и Филип продолжали проводить время вместе. Они встречались в барах отелей Лос‑Анджелеса и Нью‑Йорка или гуляли и ели мороженое. Филип намекала на возможные инвестиции в продюсерскую компанию Макгоуэн. В какой‑то момент она представила Макгоуэн мужчину по имели Пол Лоран, коллегу по Reuben Capital Partners. Как и сама Диана Филип, он был привлекательным, говорил с неопределенным акцентом. Он был любопытен и внимателен. Троица обсуждала возможное сотрудничество и то, как важно делиться историями, которые поддерживают женщин, придают им силы. Макгоуэн и Филип также обсудили, как именно Макгоуэн собирается изложить свое обвинение против Вайнштайна, что она сказала и будет говорить журналистам и что она написала в своих воспоминаниях книге. Во время одного из этих разговоров по душам Макгоуэн сказала Филип, что у нее нет никого, кому она могла бы довериться.

Осенью 2017 года Вайнштайн встречался с тремя агентами «Черного куба» в задней комнате кафе Tribeca Grill в Нью‑Йорке. Агенты торжествовали. «У нас хорошие новости», — сказал один из них, улыбаясь. На встрече была агент, глубоко вовлеченная в операцию. В белой рубашке и блейзере она выглядела очень профессионально. Это была блондинкой с высокими скулами, выразительным носом и трудно определимым акцентом. Ее представили как Анну. Она почтительно выслушала своих коллег, а когда все обратились к ней, с энтузиазмом рассказала о том, как в течение многих месяцев завоевывала доверие своей «подопечной» и тайно записывала многочасовые разговоры. Затем оперативники «Черного куба» зачитали вслух отрывки о Вайнштайне из готовящейся к выходу книги Роуз Макгоуэн. Пока Вайнштайн слушал, его глаза расширялись. «Боже мой, — бормотал он, — боже мой».

Стелла Печанак была не единственной, кто работал на «Черный куб» и в рамках этой работы пытался сойтись с жертвами Вайнштайна и журналистами. По договору с Вайнштайном агентство наняло «журналиста, специализировавшегося на журналистских расследованиях», который должен был проводить десять интервью в месяц в течение четырех месяцев и получать за свою работу сорок тысяч долларов. Агентство должно было «оперативно сообщать клиенту результаты, полученные благодаря этим интервью».

Для этой работы «Черный куб» нанял Сета Фридмана, англичанина, некогда писавшего для The Guardian. Фридман был невысоким мужчиной с бородой и вечно взлохмаченными волосами. В Лондоне он был биржевым маклером, затем переехал в Израиль, где в 2000‑х 15 месяцев служил в израильской армии. Потом решил разоблачить злоупотребления своей фирмы, написав в The Guardian о манипуляциях компании с оптовыми ценами на газ. В итоге его уволили за разглашение информации. Его статьи были довольно беспорядочны, местами забавны и откровенно намекали на то, что автор не чуждается употребления наркотиков. В 2013 году он написал роман под названием «Судороги дохлого кота» про еврея‑финансиста в Лондоне, который уезжает в Израиль и идет служить в армию обороны Израиля, после чего попадает в мир шпионажа и преступности, причем выдает себя за автора The Guardian. Стиль Фридмана можно сравнить с манерой речи гангстеров в фильмах Гая Ритчи.

Работая на «Черный куб», Фридман собирал информацию о готовящихся обвинениях против Вайнштайна, получая инструкции от менеджера «Черного куба» по имейлу и через WhatsApp. В частности, Фридман позвонил Бену Уоллесу, сказав, что до него дошли слухи, что Уоллес работает над историей Вайнштайна, и предложил ему свою помощь. «Он пытался выведать у меня то, что я услышал и узнал», — рассказывал потом Уоллес. Фридман также отправил письмо в HarperCollins, издательство, готовившее выход мемуаров Роуз Макгоуэн, а потом поговорил и с самой Макгоуэн. Он сказал, что работает над статьей о Голливуде и звонит ей с английской фермы, принадлежащей его семье. Он убеждал ее рассказать ему о своей книге, о том, что в ней написано. Макгоуэн сказала, что она подписала соглашение о неразглашении с Вайнштайном после той истории, и он ответил: «Большинство из тех, с кем я беседовал в Голливуде, говорят: «Мне не разрешено говорить об этом под запись».

«Потому что все очень напуганы», — сказала Макгоуэн.

«И если они что‑то расскажут, — подхватил Фридман, — их уволят». Он неоднократно спрашивал Макгоуэн, рассказывала ли она что‑то другим журналистам, и в какой‑то момент сказал ей: «Ну, когда вы, наконец, поставите на этом крест?»

Зельда Перкинс, в прошлом одна из двух асистенток Вайнштайна, которая в 1990‑х подписала соглашение с продюсером по поводу обвинений в сексуальных домогательствах, также получила странный запрос от Фридмана. Обратился он и к Аннабелле Сциорре — актрисе, утверждавшей, что Вайнштайн изнасиловал ее в начале 1990‑х. Звонил Фридман и мне и говорил, что у него «своего рода совместный проект с журналистами из других газет, которые расследуют больное место в жизни киноиндустрии». Это описание показалось мне несколько расплывчатым. «Занимаясь нашим расследованием, мы нарыли некоторую информацию, которую на самом деле не можем использовать, — сказал Фридман. — Я подумал, может быть, эта информация заинтересует Вас». Он предложил связать меня с каким‑то «высокопоставленным источником». Я сказал Фридману, что открыт для контактов, но не могу ничего сказать ему о своем расследовании. Какое‑то время он молчал, явно разочарованный. «Если кто‑то делает заявление против кого‑то, закон о клевете в Великобритании очень строг, и ни одно издание не опубликует вас, если вы просто напишете: “Мисс X сказала то‑то и то‑то о мистере Y”. Если у вас нет каких‑то доказательств, чтобы подтвердить это, — произнес он, наконец. — Разве в Соединенных Штатах все по‑другому и вы можете написать просто, что такой‑то сказал то‑то о другом человеке, или все‑таки нужно подкрепить это заявление чем‑то?» Этот вопрос прозвучал как предупреждение.

Поговорив с Фридманом, я убедился, что он работает на Вайнштайна или на кого‑то из его людей. И Уоллес, и Сциорра, и Перкинс рассказали мне о подозрительных расспросах Фридмана. Осенью 2017 года, после того, как The New Yorker начал публиковать мои статьи о сексуальных домогательствах Вайнштайна, я снова связался с Фридманом, сказав, что хочу пообщаться с ним.

В ответ последовала целая череда сообщений в WhatsApp. «Мои поздравления по поводу выхода ваших материалов, — писал Фридман. — Внимательно слежу за вашими публикациями». Казалось, он искренне хочет мне помочь с поиском информации. Он прислал скриншот документ под названием «Список целей». Там было около сотни имен: бывшие сотрудники компании Вайнштайна, журналисты, женщины, выступающие с обвинениями против него. Входили туда и те люди, с которыми я общался, включая Макгоуэн, Перкинс, Сциорру и некоторых других, которые говорили мне, что за ними следят. Приоритетные цели в списке были выделены красным.

Уже через несколько часов после того, как мы с Фридманом начали обмениваться сообщениями в WhatsApp, я говорил с ним по телефону. Сначала он уверил меня, будто его интерес к Вайнштайну был чисто журналистским. «Где‑то в ноябре прошлого года мне сообщили, что что‑то такое назревает, что людям нужна история о Харви Вайнштайне», — сказал он. В ходе дальнейшего разговора он рассказал больше подробностей о тех, кто ему это «сообщил». Поначалу Фридман называл эту группу «они». Потом он назвал их «мы» и пояснил: «Мы думали, что это… обычный такой деловой конфликт между олигархом А и олигархом Б, ну, голливудский эквивалент такого конфликта». Я пытался понять, что он собственно имеет в виду. Фридман рассказал мне, что, когда ему пришлось работать с Макгоуэн и другими женщинами, ему стало как‑то неуютно. «Выяснилось, что на самом‑то деле эта вся история про сексуальное насилие. Тогда мы вышли из игры и сказали, что ни в коем случае не будем связываться с этим. Как нам теперь выгородить себя? Ну, он же нас нанял».

Я пытался догадаться, на кого же работает Фридман, кого Вайнштайн мог нанять. «Мы говорим о частных детективах?» — спросил я.

«Ну да, — сказал он осторожно. — Я когда‑то служил в израильской армии. И знаю немало народу, кто работал в израильской разведке. Этой информации должно быть достаточно, чтобы вы поняли, кто это, позволив мне не называть имен».

Я еще раз надавил на него: «Вы можете назвать кого‑то из этой организации по имени или же назвать саму организацию?»

Наконец, он произнес: «Они называются “Черный куб”».

Окончание следует

Оригинальная публикация: The Black Cube Chronicles: The Private Investigators