Материал любезно предоставлен Tablet
Социолог и киноман Зигфрид Кракауэр почти всю Вторую мировую войну переводил и истолковывал нацистские пропагандистские фильмы для киноархива библиотеки Музея современного искусства. А заодно прокручивал в памяти более лестные для немецкого кинематографа фильмы, которые смотрел в дни расцвета Веймарской республики, с 1920 по 1933 год.
При этом Кракауэру, приверженцу франкфуртской школы , немецкому еврею, вынужденному бежать из Германии, виделось нечто «чудовищное, зловещее, ненормальное» в фантастических галлюцинаторных пейзажах, выпускаемых киностудией в Бабельсберге, легендарной фабрикой грез, достойной соперницей Голливуда. За декорациями в стилистике экспрессионизма , удлиненными тенями и съемкой «освобожденной» камерой ему мерещились призраки, вскоре обретшие плоть в Третьем рейхе. В знаменитой работе «От Калигари до Гитлера: психологическое исследование немецкого кинематографа», опубликованной в 1947 году, Кракауэр проводит прямую линию от мрачных образов веймарского кинематографа к богопротивным желаниям, заключенным в том, что он называет «немецким духом» — жаждой смерти, которая только и ждет, чтобы ее утолили.
Перед нами типичный пример верного вывода, сделанного задним числом: Кракауэр видит прошлое антиисторически, презентистски и в откровенно мистическом ключе. Впрочем, от этого невозможно удержаться, учитывая, что некоторые образы веймарского кинематографа выглядят зловещим пророчеством, фактически сценарием того, что было дальше. Взять хотя бы эпизод из «Метрополиса» (1927) Фрица Ланга: там рабочие, точно роботы, маршируют двумя колоннами в огнедышащее жерло печи. «Молох!» — вопит титр, имея в виду языческое божество, алчущее человеческих жертв.
Поэтому, когда без малого век спустя смотришь «Город без евреев» (Die Stadt ohne Juden, 1924), поневоле вздрагиваешь от неожиданности, прочитав название, и неминуемо холодеешь при мысли о том, что фильм предвосхитил будущее. Сцены изгнания евреев — толпы оборванных беженцев, с трудом волокущих имущество, которых заталкивают в поезда для отправки на восток, — выглядят словно кадры еще не снятой кинохроники. Фильм немой, но кажется, будто слышно, как охрана рявкает: «Raus!»
Переиздание фильма, который компания Flicker Alley недавно выпустила в формате Blu‑ray , обусловлено стремлением сохранить сокровища кинематографа (а этот фильм — сам по себе национальное достояние). Некогда «Город без евреев» мелькнул и погас, точно слабая вспышка, сегодня же попросту невозможно не заметить его ослепительное сияние. Формально картину сняли за пределами Веймарской республики, в Австрии, а она лишь в 1938 году стала частью великого рейха, однако родина Гитлера, как правило, шагала в ногу с Германией — и, если уж на то пошло, вполне разделяла взгляды своего уроженца. Ленту, в каждом кадре и титре которой словно таится зловещее пророчество, снял Ганс Карл Бреслауэр, венский актер, переквалифицировавшийся в режиссера; сценарий написали Бреслауэр и Ида Йенбах по роману Гуго Беттауэра; в фильме сыграл Ганс Мозер, будущая знаменитость. Впоследствии Бреслауэр стал писателем и, несмотря на самый известный из своих фильмов, в 1940 году вступил в партию нацистов; Мозер воспользовался тем, что был одним из любимых актеров Гитлера, чтобы спасти жену‑еврейку; Йенбах сгинула в концлагере.
Действие разворачивается в мифической республике Утопия, где вопреки названию отнюдь не все благополучно: безработные труженики выходят на улицы с требованием предоставить им рабочие места, безудержная спекуляция и гиперинфляция того и гляди угробят экономику, богатые бездельники пьют, гуляют, пролетарии мучаются и голодают. «А я вам говорю, в наших бедах виноваты евреи, — предсказуемо заключает демагог. — Нужно их выгнать: другого выхода нет».
Непонятно, чем обусловлен такой вывод: евреи в фильме живут мирно, исповедуют свою веру и никак не притесняют христиан. Молятся в синагоге, почтительно сжимая свитки Торы, и в целом ведут себя как образцово‑показательные граждане. Некий богатый бюргер даже охотно соглашается выдать свою дочь Лотту (Анни Милети) за предприимчивого молодого еврея Лео (Иоганн Риман). Словом, среди евреев Утопии нет ни алчных шейлоков, ни подлых фейгинов.
Впрочем, фанатичным антисемитам из парламента все это безразлично. Канцлер Утопии (Ойген Нойфельд) — по сути он пустое место — не питает ненависти к евреям, однако прислушивается к голосу народа — или, по крайней мере, к самым громким и самым ксенофобским голосам. Евреев сравнивают с бронзовками, насекомыми, которые портят розовые кусты (и сейчас эта метафора кажется куда более зловещей, чем тогда): если садовник хочет уберечь свой сад, вредителей следует истребить. В качестве дополнительного стимула богатый «американец‑антисемит», некий «мистер Хакстабл» (вероятнее всего, аллюзия на Генри Форда) торжественно обещает Утопии кредит в 100 млн долларов, если республика вышлет всех евреев.
Парламент Утопии в короткие сроки голосует за изгнание евреев — с оговоркой (более либеральной, нежели Нюрнбергские расовые законы): «крещеные евреи во втором поколении считаются арийцами». Американской публике эта безумная сегрегация наверняка была знакома по фильму «Рождение нации» (1915) режиссера Д. У. Гриффита и листовкам ку‑клукс‑клана. На экране появляется титр из одного‑единственного не оставляющего надежд слова: Ausgestossen, отверженные. Все еврейские семейства, бедные и богатые, немощные и здоровые, согнаны в одно место и в метель изгнаны из города. Прощания на вокзале невозможно видеть без слез. Самый душераздирающий эпизод — когда изгнанники ночью (кстати, снимали эти сцены тоже ночью) бредут по заснеженной дороге, и изо рта у них вырывается пар. Старики падают на колени, молят Всевышнего смиловаться над ними. Евреев высылают в Сион (Палестину), однако тот, кто смотрит фильм сегодня, вряд ли верит, что они туда попадут.
Утопия празднует насильственный исход евреев, но недолго. Без них некому заниматься коммерцией, и республика стремительно нищает. Страдают и культурные сферы — мода, театр, рестораны. «Вы не просто выслали евреев — вы изгнали благополучие», — сетует один из горожан.
Благодаря очередному повороту сюжета (слишком запутанному, чтобы его пересказывать, так что вкратце: Лео тайком возвращается в город, чтобы вернуть невесту‑нееврейку и добиться отмены закона о депортации) Утопия больше не Judenfrei. Ни дать ни взять, концовка глуповатой эксцентрической комедии, где влюбленные решают, что они созданы друг для друга, и прекращают ссориться по пустякам. Все дело в том, что евреи — слишком ценный гражданский ресурс, чтобы им швыряться. «Отказ от антиеврейской политики знаменует чудесное оживление в экономике», — радостно сообщает нам интертитр.
Финал поэтично демонстрирует справедливость. В единственном по‑настоящему экспрессионистском эпизоде в остальном реалистической картины Бреслауэра оголтелый антисемит‑политик (Мозер) оказывается в психиатрической лечебнице: одержимость «еврейскими чужаками» свела его с ума. Оформление его палаты словно срисовано с декораций к фильму, с которого начался веймарский ренессанс, — «Кабинет доктора Калигари» (1920) режиссера Роберта Вине: безумца угнетают неровные стены, на полу и на уродливом стуле ему чудятся звезды Давида. Антисемитская патология поразила очередную жертву, но на этот раз пострадал не еврей, а сам антисемит.
Фильм, который превозносил евреев как первосортное топливо для двигателя прогресса и при этом распространял самые дремучие средневековые стереотипы, не мог не вызвать смешанные чувства у тех, кому якобы льстил. Литературовед Айзек Гольдберг с насмешкой отзывался о романе: «Своего рода самопоощрение, губительное не менее, чем дешевые предрассудки невежественных умов».
Но снимали фильм явно с самыми лучшими побуждениями. Основан сценарий на романе плодовитого австрийского писателя и драматурга Гуго Беттауэра Die Stadt ohne Juden (1922) — по замыслу автора, сатира на вульгарный антисемитизм, просочившийся в пивнушки Вены и Мюнхена. Изощренная метафора попала в цель: в Австрии и Германии менее чем за год книга разошлась тиражом свыше четверти миллиона экземпляров и выдержала 45 допечаток.
Понравилась она не всем. 10 марта 1925 года в Беттауэра стрелял в Вене студент‑стоматолог по имени Отто Ротшток, ошибочно полагавший, будто Беттауэр еврей; через 16 дней писатель скончался. (Беттауэр действительно еврей, но перешел в протестантизм — впрочем, его убийцу эти тонкости не интересовали.) Ротшток протестовал против «тлетворного влияния эротической прозы Беттауэра», а именно межрелигиозной любовной линии в романе, которая подстрекала к осквернению чистоты арийской расы. Ротшток избежал наказания: суд признал его невменяемым.
Неоднозначная репутация сделала рекламу роману; его перевели на английский, и в 1926 году он вышел в американском издательстве Bloch Publishing Company под названием «Город без евреев: роман нашего времени». Переводчица, Саломея Ноймарк‑Брайнин, писала, что даже «самый ярый последователь ку‑клукс‑клана, Hakenkreuzler или антисемит не придумал бы сюжета лучше» — выделенный курсивом неологизм отсылает к свастике — символу, который уже ассоциировался с нацистами.
Экранизация появилась на американской почве лишь в 1928 году: сперва фильм шел в Чикаго, а потом естественным образом очутился в Нью‑Йорке. «Не представляю другого места за пределами Иерусалима, где картину приняли бы лучше, — подтрунивал дружественный редактор газеты, тепло принявший фильм. — Роман повествует об испытаниях, выпавших на долю большого города из‑за закона о высылке евреев. Если бы такой закон приняли у нас, в Нью‑Йорке остались бы лишь полицейские».
Прокатом фильма в Америке занимался Майк Миндлин, владелец кинотеатра Fifth Avenue Playhouse в Гринвич‑Виллидж. Миндлин, бывший бродвейский продюсер, в 1926 году стал управляющим театра на 285 мест и переделал его в кинотеатр, специализировавшийся на показе немецких фильмов и картин, вышедших из проката. Дело пошло так споро, что вскоре Миндлин открыл филиалы в Бруклине и в Чикаго. Его кинематографические пристрастия отличались исключительной эклектичностью: в 1933 году он поставил первый порнографический фильм «Этот голый мир» (This Nude World), а в 1934‑м — документальную драму «Гитлеровское царство ужасов» (Hitler’s Reign of Terror), первый американский антинацистский фильм.
Премьера «Города без евреев» должна была состояться 30 июня 1928 года, но за три часа до показа Миндлину сообщили, что отдел кинематографии управления образования штата Нью‑Йорк, он же комитет по цензуре, отказал ему в прокатном удостоверении. Состоял комитет из трех женщин со связями в политических кругах. Главным рецензентом была почтенная бруклинская матрона, миссис Салли Макри Минстерер, ее заместительницей — бывшая режиссер монтажа, вдова, миссис Хелен Келлогг; третьей была хорошенькая 30‑летняя Мэри Фаррелл (она признавалась, что носит очки, но «исключительно когда рецензирует»). Женщины единодушно постановили, что «фильм оскорбляет евреев». В доказательство своего решения они привели 26 провокационных интертитров, которые «побуждают к насилию на основе расовых предрассудков» и «развращают нравы».
Такого Миндлин не ожидал: в Чикаго фильм успешно шел в его кинотеатре и не вызывал возмущения даже у самых закоснелых пуритан Города ветров. «Чикагский комитет по цензуре пропустил фильм без единого замечания, — возразил Миндлин, решив выставить случившееся чиновничьим самоуправством. — И если уж в Чикаго, далеко не таком космополитичном, как Нью‑Йорк, “Город без евреев” никого не шокировал, то Нью‑Йорк точно его выдержит». Он подчеркнул, что кинотеатр Fifth Avenue Playhouse ориентируется не на широкую публику, а на узкий круг серьезных кинолюбителей — словом, предназначен для показа картин, которые мы сейчас называем артхаусом.
Курировал нью‑йоркский комитет по цензуре доктор Джеймс У. Уингейт, холостяк средних лет, ханжа. Он мог отменить решение трех комитетских дам. Хорошенько поразмыслив, Уингейт так и поступил. «Не вижу причин не выпустить эту картину на экраны — разумеется, кое‑что переделав в титрах, — заявил он. — В сюжете я никакого оскорбления не усматриваю». Он вычеркнул и отредактировал 11 фраз в интертитрах, смягчив мотив народной ненависти к евреям. Так, выражение «Измученное нищетой население призывало: “Вышвырнуть евреев вон!”» превратилось у него в «Измученные нищетой радикалы призывали: “Вышвырнуть евреев вон!”».
Уингейт также постарался отделить вымысел от действительности. В фильм добавили вводные титры, переносящие сюжет на 50 лет вперед, в 1976 год, а республику назвали Вентрией (возможно, чтобы подчеркнуть, что исторически Нью‑Йорк всегда был прибежищем для членов утопических сообществ ). Еще он велел Миндлину убрать с рекламных плакатов фразы: «Граждане Вентрии! Восстаньте, пока вас не уничтожили! Вместе с евреями вы изгнали процветание и надежду на развитие. Будь прокляты демагоги, которые сбили вас с пути!» По настоянию Уингейта пылкие призывы заменили на громоздкое предупреждение: «Чтобы считаться прогрессивным, общество должно радушно принимать все народы, которые могут внести ценный вклад в его жизнь».
Премьеру Уингейт назначил на 7 июля 1928 года. Миссис Минстерер упрямо не соглашалась со своим руководителем. «Тема неоднозначная, — настаивала она. — Посмотрите фильм, и сами поймете».
Миндлину же, в свой черед, не оставалось ничего, кроме как согласиться на требования Уингейта. Впрочем, он взял своего рода реванш, предварив фильм титрами, в которых выразил возмущение вмешательством комитета по цензуре в «великую социальную драму». На рекламных плакатах в фойе кинотеатра он велел написать, что «Город без евреев» — «увлекательная кинолента на основе фантастического романа». А чтобы добавить картине притягательности, включил в программу два фильма по теме: проверенную временем двухсерийную «Лавку ростовщика» (1916) с Чарли Чаплином и видовую короткометражку «Новая Германия» (The New Germany, 1928).
Ничего не помогло. «Город без евреев» провалился в прокате и получил разгромные отзывы. «По сути, картина четвертого сорта» (Billboard), «картину бессодержательнее редко встретишь» (New York Times), «бессюжетный, дурно сыгранный фильм без малейшей режиссуры» (Brooklyn Standard Union) — вот что писали критики, удосужившиеся опубликовать рецензии. «По слухам, Гуго Беттауэра, писателя, по роману которого поставили фильм, застрелили, — говорилось в резкой заметке в газете Brooklyn Standard Union. — Жаль, что так поздно».
Не прошло и двух недель, как Миндлин снял «Город без евреев» с проката и заменил его «Путем к силе и красоте» (The way to strength and beauty, 1925), «образовательным» документальным фильмом о более полезном пристрастии немцев — моде на активное времяпрепровождение на свежем воздухе, при желании — в голом виде, — с пикантными кадрами обнаженных натурщиц и спортсменов. А «Город без евреев» канул в небытие.
Впрочем, в Австрийском киноархиве о нем и не думали забывать: в Австрии этот фильм всегда считался «одной из самых разыскиваемых утраченных картин в истории национального кинематографа». Издание Flicker Alley дополнено рассказом о том, как обнаружили и реставрировали пленку с фильмом. В 1991 году нашли голландскую копию киноленты, но она оказалась разрозненной и неполной. И вот в 2015 году на блошином рынке в Париже по счастливой случайности, которая вызывает такую радость у киноманов всего мира, отыскалась целлулоидная пленка с пропавшим фильмом. Открыли кампанию по сбору средств на полноценную реставрацию картины; пианист Дональд Сосин и клезмер‑скрипачка Алиша Свигалс сыграли и записали прекрасную музыку, соответствующую той эпохе.
Как ни странно, Зигфрид Кракауэр в книге «От Калигари до Гитлера» ни словом не упомянул «Город без евреев». Должно быть, в 1924 году, когда фильм показывали во Франкфурте, он его не посмотрел. Не то чтобы Кракауэру требовались лишние доказательства для подтверждения своего психологического портрета. «В жизни все обернулось, как на экране, — заметил он в завершение затянувшегося разговора о веймарском кинематографе. — Зловещие пророчества гибели тоже сбылись».
Оригинальная публикация: The City Without Jews
Как создавался шедевр Кубрика «2001 год: Космическая одиссея»
Еще один голливудский фильм, в котором высмеивается нацизм
