20 июля Алексею Герману исполнилось бы 80 лет. «Лехаим» вспоминает кинорежиссера и снятый им два десятилетия назад фильм «Хрусталев, машину!» — самую личную картину Германа. Cьюзен Сонтаг назвала «Хрусталева» лучшим фильмом всех времен.

Последний день февраля 1953 года. «Дело врачей-убийц» на пике репрессий, тотальный государственный антисемитизм, спущенный сверху и с готовностью подхваченный теми, кто внизу, атмосфера всеобщей подозрительности и террора, которая, кажется, на века, — это и есть страшный фон происходящего, определивший сюжет. В этой бесконечной отвратительной жиже вязнут зрители и персонажи. Мутная кисея опустилась на страну, чуть ли не половина которой сидит или плачет по убитым. Туман, в котором растворяется проехавший ЗИМ, темень, наполненная блевотиной и кровью, это не отхожие места — это отхожая жизнь, сотканная из таких достоверных подробностей, что не поверить им нельзя. Вопиюще фальшивый «Сурок», переходящий в «Белеет парус» в ритме вальса, с визжащей флейтой и барабаном. «О соле мио» и «Тьфу, бл…дь». Зэки в грузовике из-под «Советского шампанского». Целование рук, жалкая смерть. И «больше я никогда не видел отца».

В действительности Юрия Германа, отца режиссера, никогда не арестовывали. Но сын его в наши дни попытался представить себе: что было бы, если… Тем более что в остальном — ничего не выдумано, реплики и нюансы взяты из жизни, все мы их слышали и наблюдали — мы или те, кто был до нас. «Я не против евреев, я против сионистов». «Попугай — еврейская птица». «Не надо стесняться, что ты еврей. Лучше будь умным». «Берта Соломоновна, Елена Соломоновна, переселенки, прописка аннулирована…»

Обе они — кузины автора. Фильм — про его отца, даром что отец был не генералом медицинской службы, не академиком, но все же знаменитым писателем, увенчанным регалиями. Даже имена сохранены: папа — Юрий, сын — Алексей. «Мои кузины еврейки, а мы — русские. Их семья была выслана на Север, в Печоры». Это уже из фильма. Две девочки, словно выскочившие из «шкафа», где вынуждены прятаться, — совершенно бергмановские девочки, что тоже легко понять, если вспомнить, как пристрастен и восторжен бывал Алексей Герман при одном упоминании Ингмара Бергмана. И актеры, достойные Бергмана и Германа. Нина Русланова в роли жены генерала Кленского, Юрий Цурило в роли самого военврача, бритоголового, усатого, все еще бравого, но уже не сомневающегося, что за ним придут.

«Первая половина фильма — там просто воспроизведена наша семья. Домработница Надя, шофер Коля, я, мама, папа. Не врач, а писатель — тоже лауреат Сталинской премии. <…> Тот же Линдеберг, писатель шведский, — на моих глазах он приходил к нам. Сейчас я встречался с его братом в Финляндии, а тогда… Линдеберг пришел, несмотря на строжайшее запрещение моего дяди, который всю жизнь в Финляндии и Швеции, заходить к нам. Выпил, чего нет в сценарии, и решил зайти. Он был человеком прокоммунистических идей, в отличие от дяди, который был монархистом. И папа взял Линдеберга за воротник, — потому что ну кто мог вот так просто прийти из шведской газеты и спросить, жива ли бабушка, — и сказал ему: “Трудная у тебя работа, бьют иногда”. И со страшной силой дал ему поджопник, так что тот слетел с лестницы: “Нет у нас никаких братьев”. А у нас вся семья была за рубежом — со стороны отца офицеры сплошные, которые рванули с Колчаком… Мне так хотелось это снять, донести».

Все это Алексей Герман говорил несколько лет назад в одном телеинтервью. Он рассказывал, иногда сбиваясь, о том, как искал новый язык кино, еще начиная с «Двадцати дней без войны» — «Помните, там, где Петренко в кадре?» — и продолжил в фильме «Мой друг Иван Лапшин», снятом в той же манере, уже узнаваемой, что и «Хрусталев, машину!». Временами режиссер путает в этом рассказе названия своих фильмов, как будто мысли опережают речь, и все пытается объяснить, донести свои идеи и намерения, чтобы быть понятым наконец.

Герман искал понимания и далеко не всегда находил. Во всяком случае, когда речь шла о «Хрусталев, машину!» — фильме, потерпевшем сокрушительный провал на Каннском кинофестивале 1998 года. Впоследствии, впрочем, те же французы вознесли его на Олимп. Без французов, собственно, картина и не была бы снята — это была копродукция Госкино с французским Canal+. Запад в 1990-х испытывал объяснимый интерес ко всему, что происходило в бывшем СССР, и сочувственно относился к первым попыткам рассказать о преступлениях сталинизма.

Случись премьера сегодня, боюсь, понимания было бы еще меньше. Сцена у постели умирающего Сталина, к которому привозят генерала медицинской службы Юрия Кленского, перед тем арестованного, жестоко изнасилованного подосланными урками («Мы изнасилованная страна», — потом скажет Герман) и вытащенного из тюремного ада исключительно ради спасения вождя, которого уже не спасти, — сегодня многие не стали бы это смотреть. Просталинская агитация последних лет сделала свое дело, и вид жалкого генералиссимуса с дряблым животом, плавающего в собственном дерьме, мог бы дать повод к очередной кампании против «фальсификации истории».

К счастью, фильм был закончен в прошлом веке. И сразу же показан в Каннах.

«Половина зала ушла. Я очень перестрадал от этого, хотя Жиль Жакоб (президент Каннского кинофестиваля. — И. М.) потом при огромном стечении народа кричал, что это лучшее, что он видел со времен молодого Феллини. Дальше я приехал в Париж, и мне позвонили из газеты “Монд” — сказали, что хотят писать статью. Я им: “Вы уже написали, называлось „Гора родила мышь“”. Они сказали — нет, это написал наш главный редактор, а мы — коллектив газеты — считаем по-другому. И то ли 36, то ли 38 французских газет напечатали статьи очень хвалебные. “Либерасьон” на первой полосе — там, где в “Правде” когда-то стояло “Пролетарии всех стан, соединяйтесь!”, — извинилась передо мной за Каннский фестиваль. А дальше из “Кайе дю Синема” вызвали нас со Светланой (Светлана Кармалита, жена и соавтор сценария Алексея Германа. — И. М.) и обнародовали информацию о том, что наша картина вошла в полсотни лучших фильмов, снятых в мире за последние 50 лет».

Чудо, что мы его увидели. Семь лет Алексей Герман снимал этот фильм. Он вспоминал, как получил за него премию из рук президента страны — «красивую такую, с деньгами», а копий картины на русском языке не выпустили ни одной. И не было бы их, кабы не новый русский по имени Сережа (фамилию свою он отказался назвать, и режиссер ее так и не узнал), давший деньги, на которые были напечатаны русские копии. Впрочем, первую из них опять же подарили французы. И в российский прокат картина вышла через год после того, как ее показали в мире. А потом ее крутили по ТВ, и лучше бы не показывали вовсе, чем так.

Все, кто хоть раз видел фильм «Хрусталев, машину!», помнят эти невнятные, как бы между делом, реплики, которые не всегда легко разобрать, тем более что звучат они на фоне каких-то посторонних шумов. Герман признавался, что вместе со звукооператором они намудрили, пытаясь максимально усложнить звуковой ряд, и в итоге то, что идеально прослушивалось на эталонной копии, совершенно «утонуло» при телевизионном показе. Особенно таком, как на канале «Культура», где для премьерной демонстрации взяли «прожженную копию не в фокусе, без звука». Нет, не специально, а просто как всегда. И здесь тоже уместно вспомнить цитату из Алексея Германа. «У Сталина были “враги народа”, — сказал Алексей Юрьевич, и видно было, как тяжело ему апеллировать к этому имени, — а у меня такое ощущение, что сейчас… Нет, не надо, конечно, никого карать, но кажется, что вокруг враги кишмя кишат».

(Оригинал статьи опубликован в №252, апрель 2013)