Сказка-реквием. Литературный сценарий. (Публикуется в сокращении.)

 

Уважаемые бабушки и дедушки! Дорогие мамы и папы! Прочитайте, пожалуйста, эту печальную быль и веселую сказку вашим мальчикам и девочкам.

Как зритель, не видевший первого акта,

В догадках теряются дети.

Но всё же они умудряются как-то

Понять, что творится на свете.

Самуил  Маршак

С Б-жьей помощью, при нашем с вами содействии разберутся и нынешние ребята.

Михаил Калик, Александр Шаров

Лицо Януша Корчака. Глаза с печальной и тревожной улыбкой. Высокий лоб мудреца. И глубокий голос: А НЕ МОГЛО ЛИ БЫТЬ ТАК, ЧТОБЫ ЧЕЛОВЕК СТАНОВИЛСЯ ТО БОЛЬШИМ, ТО МАЛЕНЬКИМ? КАК ЗИМА И ЛЕТО, ДЕНЬ И НОЧЬ, СОН И ЯВЬ…

Возникает детский рисунок. В безоблачном небе – ослепительное солнце. Из синевы выступает фигурка мальчика – смеющееся лицо… Подпись: «Я и Солнце».

Луг. Огромный, зеленый, весь в цветах. Щедрое разнотравье… Если смотреть снизу, цветы и высокие стебли – громадные, как деревья. У травинок есть ствол и ветви.

Радужная роса – шарами – повисла на листьях. Грозно и стремительно пролетают стрекозы. Кузнечики прыгают в бездонную небесную глубину. Птицы вспархивают из-под ног и опускаются в гнезда.

УДИВИТЕЛЕН ЭТОТ МИР! УДИВИТЕЛЬНЫ ДЕРЕВЬЯ! УДИВИТЕЛЬНЫ МАЛЕНЬКИЕ ЧЕРВЯКИ! УДИВИТЕЛЬНО ВСЁ, ЧТО ПРЫГАЕТ И ЛЕТАЕТ… И ЗВЕРИ УДИВИТЕЛЬНЫ: СОБАКА, ЛЕВ, СЛОН. И ЭТА ЛЮБИМАЯ МОЯ КОШКА НА ВЕСЕННЕЙ ЛУЖАЙКЕ. Снова детский рисунок. Желто-зеленые цветы, как сотни солнц. Посреди солнечного царства – черный котенок с белою грудкой. НО САМОЕ УДИВИТЕЛЬНОЕ – ЧЕЛОВЕК.

***

Калик Моше (Михаил Наумович; р. 29.01.1927, Архангельск), кинорежиссер. Окончил Государственный институт кинематографии (Москва). Узник ГУЛАГа (1951–1954). Представитель так называемого «поэтического кино» – «новой волны» в советском искусстве 60-х годов. Ввел еврейские эпизоды в фильм «Колыбельная» (1960) и «Человек идет за солнцем» (1962). Картина «До свидания, мальчики» (1965, по одноименной повести Бориса Балтера) – о трагической судьбе первого советского поколения.

Премии на престижных фестивалях не помогли Калику воплотить написанные им сценарии: о Януше Корчаке «Король Матиуш и Старый доктор» (совместно с А. Шаровым) и «Вечный шах» (по роману Ицхака Мераса). Фильм «Любить!» (1968) не выпущен в советский прокат. Телефильм «Цена» (1969, по пьесе Артура Миллера; в главной роли – Лев Наумович Свердлин), демонстрировался без имени режиссера, который в 1971 году (после многолетней борьбы) репатриировался в Израиль. Через двадцать лет, в эпоху «гласности и перестройки», поставил картину «И возвращается ветер».

***

…Как по-разному они просыпаются! В глазах девочки – отражение ночных страхов. В глазах мальчика – яростное, веселое нетерпение.

Этот потягивается… замер с поднятыми руками, уставившись в пустоту… А тот никак не расстанется с тишиной, одиночеством, сонными видениями, – ныряет под одеяло…

Мальчик смотрит на ветку. Лопнули почки, и лист разворачивается зеленой пружиной… Подле скамейки – девочка лет шести. Светлые косички, огромные синие глаза… Вдруг засмеялась, показала язык и, конечно же, повернулась спиной. Острым камушком чертит классы. Легко прыгает из квадрата в квадрат, будто летает.

А город живет своей взрослой, полной забот жизнью. Мужчины – с портфелями, женщины – с сумками… Девочка вывернула голову: ей жаль того необычайного, что остается позади….

Семенит мальчик в матроске. Вращает руками и гудит так, что каждому ясно – это паровоз. А теперь – пароход. А теперь – самолет… нет, птица!

Столкнулся с пожилым господином. Растерянно улыбается, как бы просыпаясь… Сердитый старик ухватил его за ухо, важно что-то внушает…

А ОН В ТУ МИНУТУ, БЫТЬ МОЖЕТ, СПАСАЛ КОГО-ТО, СПЕШИЛ НА ПОМОЩЬ…

Небо хмурится. Ударил гром. Взрослые попрятались в подворотнях, и ребятня завладела дворами и мостовыми…

 

Бочка сена,

охапка воды,

окорок капусты,

кочан ветчины!

В лужах, как глаза неведомых животных, набухают пузыри.

Девочка за неплотной дождевой завесой… И вот – бежит к мальчику. Стоит с ним бок о бок, выпятив губы, – ловит и пьет дождевые капли.

Детский рисунок. Летит бабочка с человеческим лицом. Внизу какие-то необыкновенные цветы. Подпись: «Не в гетто. Марыся из Ченстохова. 7 лет».

На рисунке, как черный штамп: загазована.

…Щербатая кирпичная стена. Женщины, старики, дети протягивают прохожим тряпье, старые ботинки.

Перед мальчиком в коляске – книги. Человек везет гроб на тележке. Умершего провожают родственники – смерть еще событие. Проехал велорикша, из последних сил вращая педали.

Женщина с безумным лицом, тиская на груди какой-то сверток, ходит по мостовой. Туда и обратно. Туда и обратно… Наверно, ей чудится, что укачивает ребенка, которого давно нет.

Старый доктор идет по улице. На спине – полупустой мешок. Это Януш Корчак. Люди почтительно здороваются. Он отвечает, не поднимая глаз.

ДАВНО УЖЕ НЕ БЛАГОСЛОВЛЯЛ Я ЭТОТ МИР. СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ПЫТАЛСЯ – НИЧЕГО НЕ ВЫШЛО.

Моросит. Девочка сжалась под рваным пальто, приникла к пустой витрине, где за стеклом – старые афиши. В дверях – пожилая женщина.

Корчак остановился. Женщина что-то говорит, кивая на девочку. Еле слышна свадебная мелодия, разом грустная и веселая… Старый доктор опустился на корточки.

Лицо девочки из лохмотьев. Глаза, как цветок, медленно раскрываются.

ПОЧЕМУ Я НЕ В СИЛАХ УСПОКОИТЬ ЭТОТ НЕСЧАСТНЫЙ БЕЗУМНЫЙ ТАБОР? Одной рукой Старый доктор поддерживает мешок, другою ведет девочку.

У ворот старого двухэтажного здания на Склизкой улице – вывеска от руки: «DOM SIEROT» («Дом сирот»).

В маленьком булыжном дворике – ребятишки. С ними – помощница Корчака пани Стефа. Молодая женщина с очень красивым, измученным и худым лицом. Хлопнула в ладоши, и ребята бегут, меняясь местами.

За дровяным сараем – пан Зигмунд (дворник Дома сирот). Он же повар. Сейчас колет дрова. Крепкий старик за шестьдесят. Темное от загара, морщинистое лицо. Седые усы… Парнишка лет восьми, смуглый курчавый Янек, укладывает поленницу.

Корчак с девочкой открывают калитку. Подходит пан Зигмунд:

– Манечка простудилась – 38 и 5. Просится к нам.

– Хорошо. – Корчак отдал мешок. – Десять кило картошки, немного каштановой муки… Обещали в следующий раз с лестницы спустить. – И показал глазами на девочку. – Вы сами знаете, что делать, пан Зигмунд…

– Как тебя кличут, маленькая? – спросил тот.

– Ганна.

Взвалил мешок, взял девочку за руку и повел к дому.

Доктор поправил очки, глядит на играющих ребят… Бегают, спорят, перешучиваются, но всё это как-то вяло, точно в замедленной съемке.

НУЖНЫ ДРОЖЖИ. ХОТЯ БЫ ПЯТЬ ЛИТРОВ В НЕДЕЛЮ… ГДЕ ВЗЯТЬ? ЧЕРЕЗ КОГО? КАК?

Большая комната. Разом и столовая, и класс, и школьные мастерские.

Корчак – в кругу детей. Чистят картошку. Точнее, вырезают гниль. Другие ребята читают, пишут, рисуют… Стук в дверь.

– Кто там? – спросил Корчак.

– Прошу прощения, пан доктор. – Зигмунд забрал очистки, поставил пустое ведро и положил перед Ганной самодельного тряпичного паяца.

– Ты спрашиваешь: «Кто? Кто там?» – говорит Корчак. – А не будь этой малышки «кто», должен был бы спросить: «Это Казик стучит? Или Манька? Или гончар? Или кум Петр? Или нищий?» А тебе отвечали бы: «Нет, нет, нет». Стал бы мокрым, как мышь, разозлился бы, не ел, – ребята смеются, – не пил. Спрашивал бы да спрашивал!.. А так: «Кто там?» – и готово. Потому что в малышке «кто» – имена всех людей.

Ганна улыбнулась, выглянула в окно. Часовой у ворот вскинул автомат, прицелился… Девочка отшатнулась. Корчак встал, как бы загораживая детей.

– Пиф-паф! – Часовой захохотал, опуская автомат.

Ганна смотрит на тряпичного паяца:

– Пан доктор! А зачем пан Зигмунд пошел с нами в гетто? Он ведь ариец и мог… – Не докончила.

Корчак погладил Ганну по голове.

– Нет в мире арийцев и не арийцев, девочка. Есть люди и нелюди.

Ребята молча слушают. У окна очень маленький мальчик сосредоточенно «читает», держа книгу «вверх ногами». За столом девочка, высунув кончик языка, старательно пишет…

– Кто кем хочет быть? – не сразу спросил Корчак. – Ну, вот ты, Бенюсь.

– Поваром… – несмело отозвался худенький мальчик.

– А я на клоуна выучусь! – И рыжий Шимек тут же состроил рожицу… Курносый, уши топориком; ребята и Корчак покатились со смеху.

– А я… – запинается Ганна, – я хочу, чтобы не умереть…

– А ты кем будешь, Казик? – спросил Корчак.

– Министром.

Кто-то хихикнул и тотчас схлопотал от Казика подзатыльник.

– Наверное, стану сапожником, – объяснил Казик. – Как мой папа, когда был жив… Но хочу я пойти в министры!

–  А я хочу королем…– размечтался Янек.

– Такой маленький?!

– Ну и что же? Маленьким королем! Король ведь может приказать, чтоб идти куда хочешь и есть сколько влезет… и… и… и всё!

– А я хочу стекольщиком!

– А я – волшебником!

Шум, смех. Дети перебивают друг друга. Корчак прикрыл глаза. Видит весенний лес. Детские голоса, сквозь шелест листвы, сливаются со щебетом птиц.

А Я ХОТЕЛ БЫ СНОВА СТАТЬ МАЛЕНЬКИМ… Возникает детский рисунок. Старый доктор. Его узнаёшь по очкам, по высокому лбу и по глазам. Особенно по глазам, горящим неутолимым любопытством, которым наполнено детство. Он строг и загадочен, этот доктор на ребячьем рисунке. …И ЧТОБЫ ДЛИННАЯ-ДЛИННАЯ СКАЗКА НИКОГДА БЫ НЕ КОНЧИЛАСЬ.

Задумчивое лицо ученого профессора… Вы правильно догадались, ребята: опять он, Старый доктор. Но профессор из сказки чаще улыбается. А лицо с седою бородкой – как на детском рисунке.

Правда, сейчас, в данный момент, профессор хмур и печален. В ушах – стетоскоп, на глазах – большие круглые грустные очки.

Профессор – в Королевской опочивальне, у постели старого Короля. Тот болен, бледен, откинулся на подушках, тяжело дышит.

– Устус карибинус тентораст, – бормочет профессор.

– Что это значит? – шепчет Король.

– Хм… Думаете, Ваше Величество, легко понимать самого себя, да еще когда говоришь на 176 языках?.. Устус карибинус… Кажется, сие означает, что надобно немедля поставить75 банок. Другого выхода нет.

Между тем в большом дворцовом зале, в мягких креслах за длинным столом, заседают министры.

А именно: 1. Старший Министр Церемоний – толстый, надутый и важный, что твой футбольный мяч; 2. Военный Министр с саблей и пистолетом за поясом; 3. Тощий Министр Юстиции с толщенным «Сводом Законов»; 4. Министр Просвещения (вместо галстука пестрый бант) с «Грамматикой» и «Таблицей умножения»; 5. На краю – горбатый Министр Внутренних Дел с лупой.

Старший Министр Церемоний звонит в колокольчик:

– Господа! Я собрал вас, чтобы посоветоваться! Король болен и… согласно э-э-э… этикету…

Министр Юстиции: По Своду Законов, том седьмой, часть пятая, статья 210-я, после смерти Короля на престол вступает старший сын.

– Но у Короля один сын!

– Больше и не надо.

– Сын короля – это маленький Матиуш, – бурчит горбатое МВД. – Не умеет ни писать, ни читать… даже не знает слова «казнить»!

– Не умеет считать? – поражен Военный Министр. – А как же «на первый-второй рассчитайсь!»… «равняйся на грудь четвертого»…

– Сочувствую, – сказал Министр Юстиции.

– Но, уважаемые господа, – чуть растягивая слова, мягко и бархатисто зарокотал Министр Просвещения, – какой же Матиуш король, коли ему неизвестно, что шестью шесть – тридцать семь.

– Тридцать шесть, – поправил Министр Церемоний.

– Неважно! – отмахнулся просвещенный Министр. – Что будет со страной?

– Не знаю, что будет! – краснея от злости, пропищал Министр Юстиции. – Закон велит, чтобы после смерти Короля на престол вступал его сын.

– Матиуш слишком мал! – хором закричали министры.

А горбатое МВД:

– С детьми какой же порядок? А без порядка к дьяволу полетит дворцовый распорядок!.. Нет, моя бы воля…

Такой гвалт стоял во дворце, что Матиуш проснулся…

Силы небесные! Как похож он на Янека из Дома сирот… Только тут, в сказке, у него красивые льняные волосы до плеч. И глаза с длинными черными ресницами.

Матиуш сел на высокой позолоченной кровати, протер глаза… прислушался к спорящим голосам…

– Что там творится? – И вышел в коридор.

Стоял перед залом заседаний не в силах ухватиться за высоченную дверную ручку.

– Король умрет, – доносилось до Матиуша, – порошки и лекарства не помогут. Голову на отсечение, Король и недели не протянет.

Через анфиладу дворцовых залов стремглав мчался Матиуш. Вбежал в королевскую опочивальню. Бледный Король распростерт на кровати. С ним – Ученый профессор.

– Папочка, папочка! – расплакался Матиуш. – Я не хочу, чтобы ты умер!

Король грустно посмотрел на сына.

– И я не хочу. Горько мне, сынок, оставлять тебя одного. – И закрыл глаза.

Профессор посадил Матиуша на колени. Было тихо.

Во всех витринах – фотографии Матиуша. На пони. В матроске. В мундире…

Глашатаи. Да здравствует король Матиуш!.. Король Матиуш приветствует своих подданных!

– Ура! – закричала девочка со светлыми косичками. – Да здравствует маленький Матиуш!

– Тише, Марыська! – Мать, важная дама в шляпе, дернула девочку за косичку.

– Ура! Ура! Ура! – надрывалась Марыська.

Грустно было Матиушу, когда он сидел, маленький и одинокий, на позолоченном троне. Профессор (слева от трона) налил в серебряную столовую ложку рыбий жир.

– Разве Короли тоже должны глотать рыбий жир и всякие противные лекарства? – спросил Матиуш. – Зачем тогда быть Королем?

Двери распахнулись. Один за другим, низко кланяясь, вступали придворные.

– Первый придворный пируэт! – Старший Министр Церемоний ударил жезлом по полу.

Придворные – роскошно одетые дамы и господа – входят в правую золотую дверь. Под музыку дефилируют мимо трона и с поклоном скрываются в левой двери, серебряной.

– Я категорически утверждаю, – сказал Министр Просвещения, – если, конечно, Ваше Величество не придерживается иного мнения, что пятью пять – двадцать шесть.

– Двадцать пять, – уточнил Старший Министр Церемоний.

– Неважно. – И Министр Просвещения поправил пышный бант.

– В аккурат потому, – бормочет горбатое МВД, – надо немедленно построить 25 тюрем, Ваше Величество. – Принюхался сизым носом и сквозь лупу рассматривает следы на полу. – Изволите повелеть?

Матиуш искоса взглянул на Профессора. Тот неодобрительно (еле заметно) качнул головой.

– Не изволю! – звонко и чисто ответил Матиуш.

Жезл снова ударил по полу.

– Второй придворный пируэт! – командует Министр Церемоний.

Бьют барабаны. Маршируют министры, чиновники, генералы. Как солдаты, шагают дамы.

– Виват, Ваше Величество, виват! – бряцает шпорами Военный Министр. – Кру-гом! Шагом марш!

Тянется вереница придворных.

Распахнуты двери детской. Важные лакеи в шитых золотом ливреях выносят игрушки: оловянных солдатиков, барабан, воздушные шары, куклу, детские книжки. Королевские лакеи держат игрушки брезгливо, двумя пальцами… Навстречу – другая череда лакеев, согнувшихся под многотонными (многотомными) фолиантами, что ослепляют нас, как мундиры, – золотым тиснением.

– Живее, живее! – скрипит-покрикивает горбатое МВД.

Фолианты громоздятся всё выше, затемняя детскую… Вбежал Матиуш, возмущенно всплеснул руками:

– Как вы смеете? Чем же я буду играть?!

Присмирели лакеи. Висит в воздухе красавица-кукла, схваченная за косу ливрейной рукой. Висит игрушечный солдат, поседевший в сражениях. Висит слон без ноги… Висят, чуть покачиваются…

– Вы не соскучитесь, Ваше Величество, – скрипит горбатый Министр. – Здесь самые интересные игры. Вот в этом томе – как наказывать. А в этом – как казнить: самая лучшая игра… В этом – как пытать. А в этом…

Матиуш быстро нагнулся, поднял любимого паяца и спрятал за спину.

– А где, – спрашивает, – как прощать?

– Такой книги нет. Прощать, Ваше Величество, – скучное занятие. – И вереница лакеев, по знаку Министра, снова пришла в движение.

Грустно пляшут в воздухе, навсегда покидая детскую, игрушки. Матиуш провожает их взглядом… Вслед за лакеями исчезает Министр.

– Один ты у меня остался… – говорит Матиуш любимому паяцу, что очень похож на Шимека, озорного мальчишку-клоуна из Дома сирот.

Тихо. Матиуш у окна.

За решеткой королевского сада гоняют в футбол. Вихрастый Фелек – быстрее всех. Р-раз! – в окошко влетает футбольный мяч. Посыпались стекла. В ту же секунду Фелек вскарабкался по дереву, прыг на подоконник. Уставился на Матиуша боязливо и весело.

(Фелек – это Казик из Дома сирот. В сказке он мало изменился – такой же вихрастый, шумливый, большеносый, веснушчатый…)

– Я тебя знаю, Фелек, – сказал Король.

– И я вас знаю, Ваше Величество. Пожалуйста, не гневайтесь… пасаните мячик. Ребята ждут, сто тысяч чертей!

Матиуш поднял мяч.

– Слушай, – сказал Фелеку. – Я очень несчастный Король. Считается, будто управляю государством. А делаю только то, что приказывают. Самые скучные вещи… А всё, что приятно, запрещают.

– Кто же Вашему Величеству запрещает, холера их забери?

– Министры! Когда был жив папа, я делал то, что приказывал он…

– Ну да, тогда ты был Королевским Высочеством, Наследником Трона. А папа твой – Королевским Величеством, Королем. Но теперь-то…

– Теперь в сто раз хуже. Этих министров – целый полк.

Фелек задумался.

– С меня довольно отца. Он взводный, и разговор у него короткий. Чуть что: «Кожу сдеру, дворняга ты этакая!» Да как хватит ремнем!

– Фелек, Фелек! – зовут с улицы.

– Ваше Величество, пойдем погоняем, а?

– Не могу, Фелек. Обязан присутствовать на важной государственной церемонии.

– Будь я Королем, никогда б ничего не был должен! Что хочу, то и ворочу. И баста!

– Не понимаешь ты, Фелек, как трудно нам, Королям…

Фелек пожал плечами:

– Я бы сказал этим пузатым: «Хватит брехни, к дьяволу, сто тысяч чертей, не согласен!»

Матиуш на троне, а министры за длинным столом.

– Господин Старший Министр Церемоний, – сказал Матиуш. – Хватит брехни, к дьяволу, сто тысяч чертей, не согласен!

– Ваше Величество… этикет…

– Хватит, не согласен, и баста! Я Король!

– Прошу слова, – говорит Министр Юстиции.

– Только покороче.

– Ваше Величество желает обойти закон. Но есть другой закон, который это предвидит. Имеется параграф 105-й, том 410-й, страница 20-я, строка 30-я…

– Господин Министр Юстиции, мне – без разницы.

– Предусмотрено. Раз король пренебрегает законами, заключенными в параграфах 777 555…

– Заткнись, холера тебя забери!

– И о холере имеем закон. В случае эпидемии…

Потеряв терпение, Матиуш хлопнул в ладоши… Входят солдаты.

– Арестуйте этих господ и препроводите в тюрьму…

– Опять же имеем закон! – обрадовался Министр. – Называется военная диктатура… Ой, это уже беззаконие! – И Министр подпрыгнул, поскольку солдат ткнул его под ребро.

Министров, белых как мел, увели.

Матиуш остался один. Ходит по залу, смотрится в зеркало, скрестив руки.

– Ого! – восклицает. – Почти Наполеон… такой же маленький.

– Нехорошо получилось, Фелек. Они в тюрьме.

– Пускай! Такова воля Вашего Королевского Величества.

– А сколько накопилось бумаг! Если не подпишу, не будет ни железных дорог, ни фабрик, ни вообще!

– Тогда подпиши!

– Погоди, слушай: я ведь ничего не знаю. Даже старые короли не обходятся без министров.

– Ладно, выпусти пузатых, холера их задери!

Матиуш чуть не бросился Фелеку на шею.

– Молодец! А мне-то и в голову… – И стукнул себя по затылку. – Действительно, от них не убудет!

…И министров ввели в зал заседаний. Стража салютовала Королю обнаженными саблями.

– Господа! – сказал Матиуш. – Я долго думал и составил такой план: вы будете заниматься взрослыми, а я стану Королем детей. Сам, как Король, буду делать, что захочу. Остальное пусть идет по-старому.

Матиуш встал. Сабельные лезвия пускали солнечных «зайчиков».

– Согласны, господа? (Министры молча склонили головы.) Вы свободны. – И Матиуш обратился к Ученому: – Профессор… милый Профессор, правильно, что я простил этих толстых обжор?

– Всегда лучше простить, чем наказать, – задумчиво произнес Профессор. – Только дети об этом почему-то забывают, едва становятся взрослыми. А принцы вспоминают, когда становятся нищими. Простить… простить…

– Я никогда не забуду, милый Профессор, никогда!

***

 

Александр Шаров (Нюренберг Шера Израилевич, 12(25).04.1909, Киев – 13.02.1984, Москва), писатель. Родился в семье профессиональных революционеров. Воспитывался в школе-коммуне. Окончил биологический факультет МГУ (1932). Участник Великой Отечественной войны. Печатался с 1928 года.

 

Отец

Мне кажется, до последних своих дней был он ребенком. Я не говорю ни о каком упрощении, ни о каком детском эгоизме или беспечности. Отец прожил очень нелегкую жизнь, вообще человеческую жизнь считал страшной, до краев полной горя и слез. И в то же время, как ребенок, всё – и хорошее, и плохое – видел необыкновенно ярко и будто впервые: хорошему сразу верил, готов был идти за ним, куда угодно. Наверное, эта вечная, никогда не преходящая детскость – то, без чего настоящие сказки писать невозможно.

Я помню отца очень печальным – смотрел на события совершенно трагически и был таким большую часть времени в последние пятнадцать лет своей жизни. Помню и редкостно добрым, мудрым, всё понимающим, всё прощающим… Помню и удивительно радостным, буквально фонтанирующим идеями, остротами…

Еще совсем маленьким я впервые услышал, как один из гостей говорил другому: «Сегодня Шера в форме». Несколько историй из цикла «Когда Шера в форме» мне и хотелось бы рассказать.

Отец начинал как генетик, учился у Николая Кольцова, но потом стал журналистом. Уже корреспондентом «Правды» в тридцать седьмом году участвовал в зимнем арктическом перелете вдоль побережья Ледовитого океана.

Передохнув на Чукотке, им надлежало отправиться дальше, на всемирную выставку в Америку, в город Портленд. Недалеко от Анадыря прямо в воздухе отказал мотор. Сели чудом… Но настоящим чудом считал отец не приземление, а поломку – по возвращении из Портленда всех наверняка расстреляли бы как американских шпионов.

А так – встретили как героев. Большие ордена, банкеты, чествования. Торжества скоро осточертели. Когда командир самолета на очередной прием не позвал отца, тот был только рад. Но когда не взяли на второй и на третий – удивился, обиделся, потребовал объяснений. Командир молча указал на толстую пачку вскрытых писем, повернулся и вышел.

В пачке – около восьмидесяти адресованных отцу посланий: тридцать от брошенных детей, сорок от жен и девять от матерей (его газетный псевдоним был распространенной местной фамилией). Дети, жены и матери умоляли вернуться в семью беглого сына, мужа, отца… Письмо одной женщины было так прекрасно и трогательно, что до конца своих дней жалел отец, что не поехал…

– Ну, хорошо! – сказал он командиру. – Допустим, я бросил тридцать детей и сорок жен. Но что же, по-вашему, у меня девять матерей?

Командир долго смотрел на него и медленно произнес:

– Достаточно и одной…

На фронт пошел отец в июне сорок первого. Добровольцем. После Арктики был орденоносцем, единственным в полку, и старшина, обучавший новобранцев, одобрял отца как солдата, мол, всем хорош, но есть два недостатка: высокий рост, поэтому будет правофланговым и первым погибнет, ну и, конечно, высшее образование – много думает, затягивает шаг… Тот же старшина, участник еще первой мировой, говорил по опыту и вздыхая: интеллигенты быстро вшивеют (в буквальном смысле).

Отец много пил. Но, как бы сказать, не боялся Страшного суда. Потому что за всё оправдался на фронте, в сорок третьем году.

Дело было на Украине. Шел бой. Наши – в полукольце, боеприпасы на исходе. Но взяли в плен двух венгров и трех чехов. Отправить в тыл не с кем: на счету каждый солдат. Командир решил их повесить (жалел патроны… вдобавок выстрелы обнаружат роту). Отец – военный журналист и майор, ротный – капитан. Чехи и венгры стояли рядом, слушали перепалку и всё понимали (чехи переводили венграм). Отец отбил пленных как старший по званию. Сам и повез на редакционном «козлике» без всякой охраны. Пятеро солдат обязаны ему жизнью…

Владимир Шаров

 

На столах – тарелки с жидкой похлебкой. Ребята обедают. Тишина. Стучат ложки.

– Император Тит, – говорит Корчак, – повелел сжечь все книги. Приказ императора – закон… Но буквы снова собирались в слова… слова оживали… загорались на стенах… в небе… в сердце…

– И сейчас слагают книги? – спросил Янек.

– Да, сейчас тоже. – Корчак взглянул за окно: там часовой…

– Это правда… про слова? – усомнилась Ганна. – Все слова так… оживали?

– Нет, только главные.

– Какие?

– Сама подумай.

– Мама… – И Ганна нахмурилась.

– Любовь… – сказала Анелька.

– Хлеб, – сказал Бенюсь.

Вдруг Янек, подавшись к окну, восторженно заорал:

– Пан доктор! Ребята! Смотрите! Снег! Первый снег!

Все дети и Корчак бросились к окнам. В воздухе, пронизанном солнцем, реют снежинки. Расплющивши нос, ребята уперлись лбами в стекло.

…Корчак идет по улице. Седой старик играет на скрипке. Мальчик держит перед ним ноты. Люди останавливаются, слушают.

КТО-ТО ГДЕ-ТО ЗАМЕТИЛ, ЧТО МИР – ЭТО КОМОК ГРЯЗИ В БЕСКОНЕЧНОМ ПРОСТРАНСТВЕ, А ЧЕЛОВЕК – ЖИВОТНОЕ, КОТОРОЕ СДЕЛАЛО КАРЬЕРУ… МОЖНО И ТАК. ТОЛЬКО ОДНО ДОПОЛНЕНИЕ: МНЕ, ЗЕМНОМУ КОМОЧКУ ГРЯЗИ, ЗНАКОМО СТРАДАНИЕ… И СОСТРАДАНИЕ… УМЕЮ ЛЮБИТЬ. ПОЛОН ТОСКИ.

…В детской коляске – книги. Мальчик в тщетном ожидании покупателей. Старик с седой бородой развернул толстый том и беззвучно шевелит губами. Корчак тоже перебирает книги.

В БИБЛИИ СКАЗАНО: ЮНОСТЬ МИРА УЖЕ ПРОШЛА… И ЛУЧШАЯ ПОРА ТВОРЕНИЙ ПРОШЛА… МИНОВАЛА… ЧТО ЖЕ В КОНЦЕ? Глянул на старика, как бы желая спросить о чем-то. Но ничего не сказал. Пошел дальше. В КОНЦЕ – РЕБЕНОК.

Чердачная комната со скошенным потолком. Две койки. На одной – худенькая русая девочка с длинной косой (та, что в сказке была Марысей и кричала Матиушу «ура!»). Стол завален бумагами. Перед столом – кресло. Рядом с кроватью, горбатясь, чтобы не прошибить потолок, – плечистый кудлатый парень…

Девочка (быстро и сбивчиво). А кто сильнее – лев или слон? Красную ленточку кому лучше – собаке или кошке? А Шимек может на голове стоять? А…

Парень усмехнулся, подпрыгнул и зашагал на руках. Вошел Корчак, и парень смутился.

– Не узнаёте, пан доктор? – Вынул из кармана пакет с выцветшей фотографией.

На снимке – футбольное поле. Перед воротами – мальчик. Только что лупил по мячу. В воротах – старый неловкий Корчак. Распростер руки, точно наседка – крылья… А мяч-то – в «девятке», в дальнем верхнем углу…

– Хм, – бормочет Корчак, – с офсайда…

– Это же я! – закадровый голос юноши. – Честное слово!

– Мотеле-колобок! – Корчак снял очки, рассеянно протирая стекла. – А говорили, ты бежал… к партизанам.

– Бежал да вернулся.

– Сюда? Зачем?

– За вами. – И достал два картонных пропуска. – Этот – на имя водопроводчика. Этот – мастеру по канализации… Весь город пройдем под землей.

Доктор сбил ртуть в термометре, сунул под мышку девочке. Та качает тряпичную куклу.

– Вы очень нужны там, доктор.

– Пить хочу! – хнычет девочка.

Корчак налил воды. Девочка пьет. Парень вертит в руках пропуск.

– Когда дома дети, из дома не уходят… – Корчак пробрался к столу, перелистал рукописи… – Лучше бы это унес. – Укладывает бумаги в заплечный мешок.

Юноша помогает.

– Ночами, пан доктор, я вижу во сне и дом, и вас… – Закинул рюкзак на спину. – Кабы не вы, я бы, пожалуй, не узнал, почему этот свет называется «белым»…

Корчак взял у девочки термометр.

– Белый свет… черный свет… тридцать семь и шесть… Выползем, Манюшка… Ну, до свидания! – Прощается с парнем. – Счастливо!

– До свидания, доктор! До свидания, Манечка! Выздоравливай.

– Ты бы хотел быть белым медведем? – спросила девочка напоследок.

– Очень! – сказал парень.

– И я…

Резко хлопнула дверь. Затихли шаги.

– Свобода… свобода… – невнятно бормотал Корчак. – Набережная букинистов… какая дьявольская чепуха…

Лицо побледнело. На лбу выступил пот. Духота… Расстегнул ворот. Сел в кресло за пустой стол. Смотрит на девочку. Она укачивает тряпичную куклу. И напевает, как водится, нашу еврейскую колыбельную.

Матиуш на троне. Вереницей проходят министры, фабриканты, разряженные придворные дамы, генералы… Исполняется некий церемониальный танец под клавесин.

Матиуш поднялся, и музыка оборвалась.

– С сегодняшнего дня, господа, нарекаюсь я Матиушем-реформатором. (Министры переглянулись.) И вот моя первая реформа: пусть в каждой школе будет кинематограф и футбол. Пусть завтра каждый школьник получит фунт шоколада…

– Слишком много, – возразил Старший Министр. – Самое большее – четверть фунта.

– Хорошо. Пусть четверть фунта.

– В государстве – пять миллионов школьников. Если шоколад получат шалопаи и лодыри…

– Все! – вскричал Матиуш. – Все без исключения! Повелеваю завтра же объявить в газетах!

…Дети выстроились вдоль улицы в два ряда. Празднично украшены десантные грузовики. Бравые солдаты вручают шоколад.

Матиуш ехал в генеральской машине со Старшим Министром. Дети ели шоколад и кричали коричневыми губами:

– Да здравствует наш Король!

– Ура! – И Марыська послала Матиушу воздушный поцелуй.

– Я ваш друг! – кричал Матиуш. – Господин Старший Министр! Надо сделать так, чтобы у детей всего мира – белых, черных, желтых – было общее знамя.

– Какое? – спросил Старший Министр.

И Матиуш принял решение:

– Пусть у детей будет зеленое знамя! Ведь дети любят лес, а лес зеленый.

Дом сирот. Дети рисуют…

Невиданные деревья, травы, цветы. Всё зеленое, живое… Вбегает пани Стефа. Очень взволнована:

– Вернулся из комендатуры… еле живой…

Дети рисуют. Зеленый мир рождается на бумаге.

Маленькая комната. На голой стене – фотография: Зигмунд (молодой, но легко узнаваемый в форме гренадера). Вытянулся во весь свой саженный рост… Глаза затекли. Не лицо, а маска. Говорит хрипло, возбужденно… то в крик, то теряя голос:

– …чуть что, потешались: покойник в отпуску, покойник в отпуску! Все вы – покойники в отпуску… И хохотали. Как в деревне мясник Казимеж. Режет корову и смеется. Кровь хлещет – смеется…

Вошла пани Стефа. Своим почти невесомым телом прислонилась к косяку.

– …кричали: из всех вас вытопим жир!.. Понимаете, пан доктор?

– Тише, тише. Дети услышат. – Корчак перевязывает его.

– Всех… всех… – шепчет пан Зигмунд. – Неужели и детей, пан доктор, а?

– Нет, нет… тише… Вам бы лучше уснуть. – И накрыл его старой шинелью.

Хрипло, прерывисто дышит Зигмунд. Кажется – спит.

– Это наваждение… – Корчак поправил подушку. – А если не так… мы должны помочь им… детям. – И пошел.

А Стефа:

– Засыпать со сказкой и умереть со сказкой…

Винтовая лестница на чердак. Одна ступенька, другая…

Корчак молотит по стене сжатым кулаком. Выпрямился и поднес к глазам окровавленный кулак. Машинально обмотал платком.

Из-под лестницы – детские голоса:

– Буду столяром! – говорит мальчик. – Когда поеду путешествовать, сам сделаю сундук. И положу разные вещи. Одежду, еду. Куплю себе саблю, ружье. Если нападут дикие звери…

Мальчик и девочка прильнули друг к другу в полутемном уголке. Ярко блестят глаза. Огромные, удивленные. Совершенно круглые (у мальчика)…

– Будешь писать мне? – спрашивает Анелька.

– Да, – говорит Янек. – Когда вернусь из путешествия, то женюсь. Посоветуй, на ком жениться: на Доре, на Геле или на Мане?

– Дора считает, что ты малыш. Маня не согласится из гордости. А Геля не любит таких…

– Ну и пусть! – вздохнул Янек. – Хоть бы исполнилось тринадцать! То-то счастье!.. А когда буду уезжать, со всеми попрощаюсь.

– И со мной?

– С тобой отдельно… У меня есть книжка о путешествиях, но там нет про Австралию. А мне очень надо… Какие они, австралийцы?

…Матиуш вложил в рот два пальца и свистнул. Из малинового куста высунулся Фелек.

– Сегодня ночью бежим в Африку! В страну Бум-Друма! Привезем львов, тигров, слонов. Бежим вместе, Фелек!

– Хоть на край света, Ваше Величество! Тысяча дьяволов и один морской заяц! Бьюсь об заклад, Ваше Величество, что вы самый смелый и фартовый Король. Надо взять только побольше жратвы – колбасы, булок, тянучек.

– Тысяча дьяволов и один морской заяц! Бьюсь об заклад, Фелек, что ты самый смелый и фартовый подданный!

Ночь. Луна. Матиуш крадется к буфету, с трудом отворяя тяжелые створки.

– Проголодался, мой мальчик… – внезапно появился Профессор.

– Следите за мной? – Матиуш прячет круг колбасы.

– Что вы, Ваше Величество! Просто бессонница. Наблюдаю за звездами в эту трубу. На небе – 2 447 520 звезд. А за Большою Медведицей, если повернуть трубу, – государство У-Ринто-Белого-Медведя…

– А как попасть в королевство Бум-Друма?

– Проще некуда. Встать спиной к Большой Медведице – и прямиком. Сперва по морю, затем по пустыне. Да смотри в трубу. Едва загорится Южный Крест, ты у Бум-Друма.

– У меня – тройка по географии. Я перепутаю и не узнаю Южный Крест… Вы не оставите нас, пан Профессор?

– Но, Ваше Величество, мой долг…

– Пан Профессор, пан Профессор!..

– Поехать с тобой… – Ученый задумался. – Знаешь, я всегда мечтал путешествовать…

Чуть сутулясь, бредет по Дому сирот Старый доктор. Мимо кроватей, где спят дети… Слева у окна – девочка с косичками, у другого окна – мальчик.

Ночь. Луна… Силуэты как в теневом театре…

– Над моей головой – месяц, – говорит Ганна.

– И у меня, – говорит Шимек. – Над самой головой.

– Значит, два месяца? – удивилась Ганна.

– Давай, – предложил Шимек, – меняться местами.

– Давай.

Меняются… В правом окне – голова Ганны, в левом – Шимека.

– Теперь видишь месяц? – спросила Ганна.

– Вижу.

– И я.

Горький детский плач в темноте. Бенюсь лежит с открытыми глазами. Слезы текут по лицу.

– Не плачь, ребят перебудишь. – Корчак присел у кровати. – Ты же знаешь, я тебя люблю и всё будет хорошо. – Протягивает сухарь. – Не плачь. Мы ведь мужчины.

Мальчик берет сухарь и замолкает… Жует, хрустит…

СИЛЫ НЕБЕСНЫЕ, КАК УБЕРЕЧЬ ЕГО, ЧТОБЫ НЕ ЗАТОПТАЛИ…

Спит Бенюсь, спят дети… Слышны морские команды:

– Фок к постановке готов! Грот к постановке готов!.. Отдать концы!

На экране – детский рисунок. Фрегат под парусами вздымается на океанской волне. Зеленый королевский штандарт – на мачте. Матиуш, Фелек и Старый профессор – на капитанском мостике. Ученый приставил подзорную трубу. Уже близко Африка, таинственная страна Бум-Друма…

– По реям! Марсовые к вантам! Грот-стень-стаксель ставить! Фор-бом-брамсель…

Зал заседаний в Королевском дворце. Все министры, кроме одного, – на местах. Распахиваются двери, впуская Министра Внутренних Дел. Колени чуть согнуты. Ступает, как балерина на пуантах. Вооружен лупой. Глаза шарят по полу.

– Господа, страшное преступление! Похищен Их Величество Король Матиуш!

Министры вскакивают. Горбатое МВД вращает длиннющим носом, который точно вытягивается на глазах.

– Следы, следы… приглядимся, принюхаемся… принюхаемся, приглядимся…

Старший Министр Церемоний звонит в колокольчик.

– Что же нам делать, господа, в этих чрезвычайно чрезвычайных чрезвычайностях? Того и гляди, народ узнает… о-о-о… о печальном происшествии и вопреки… э-э-э… этикету поднимет восстание. Вам слово, господин Министр Просвещения. Вы наиболее… о-о-о… образованный…

Министр Просвещения (воздев указательный палец). Хм, хм… Я неукоснительно считаю, что перед «а», «где» и «который» бесповоротно следует запятая. Да! Утверждаю с совершенной определенностью.

Горбатое МВД. И надо построить большую прекрасную тюрьму, господа!

Министр Юстиции. А главное, как оно предусмотрено 122-м тайным примечанием к 17-й секретной статье 5-го негласного тома, взамен, так сказать, утерянного Его Величества следует подыскать или изготовить Его Величество-Двойника.

Старший Министр. Двойника?.. А что… о-о-о… отлично!..

Африка. На берегу, под высокими кокосовыми пальмами, – Матиуш, Фелек и Профессор. Мальчики – в белых тропических шлемах. Построили песочную крепость. Играют.

Профессор смотрит в трубу. На богато разукрашенных верблюдах мчатся всадники.

– Это Бум-Друм! – обнимает Матиуша и Фелека. – Ура!

Праздничная кавалькада приближается. Бум-Друм соскакивает с верблюда. По-братски целует Матиуша. Церемонно раскланивается с Фелеком и Профессором. Курчавая принцесса Клю-Клю (так похожая на Анельку) выглядывает из-за отцовской спины. Фелек состроил рожицу, Принцесса показала язык.

– Лапперо суто голо эрберо, – говорит Бум-Друм.

– Мой белый друг, – переводит Профессор. – Спасибо, что приехал. Радость лицезреть тебя делает меня самым счастливым человеком на свете. Прошу и умоляю: махни рукой, и я тотчас погружу это копье в свое сердце.

– Нет, нет! – Матиуш спрятал руки за спину. – Милый Профессор! Я хочу дружить! Разговаривать, играть, а вовсе не желаю, чтобы Бум-Друм умер.

– Лосено ясано гукс, – перевел Профессор.

Большая поляна. Загорается огромный костер. Отважные воины ловко перепрыгивают через огонь.

Матиуш, Профессор и Фелек восседают на возвышении напротив Бум-Друма. Не выдержав, Фелек тоже перескакивает через костер. Сияющими глазами следит Матиуш за праздником.

Маленькие черные девочки исполняют танец змей. На белом слоне появляется Клю-Клю. Соскальзывает и танцует для Матиуша.

– Как здорово! – кричит он. – Как здорово!

Приносят плетеные корзины, прозрачно прикрытые пальмовыми листьями. В бликах пламени сверкают рубины, алмазы, золотые и серебряные слитки…

– Локарро андо, – сказал Бум-Друм.

– Хочешь, – перевел Профессор, – я всё это отдам тебе?

– Нет-нет! Золото понадобится твоей стране! – И Профессору: – Спросите Бум-Друма, почему не построил железной дороги через пустыню? Или удобные дома? Почему нет кинематографа?.. Скажи ему, милый Профессор: нам ничего не нужно. Только побольше… побольше всяких зверей для зоопарка… ведь дети любят ходить в зоопарк.

Королевский дворец. За столом – министры. Вбегают глашатаи в одинаковых серых костюмах.

Первый. Король Матиуш у людоедов!

Второй. Король Матиуш стал людоедом!

Первый. Он вознамерился жениться на черной обезьяне Клю-Клю!

Оба разом. Отказался от алмазов! От рубинов! И от бриллиантов!.. Отказался от золота!

Старший Министр Церемоний звонит в колокольчик:

– Согласно э-э-э… этикету Их Величество, Которое не приняло золото, не считается впредь Их Величеством, поскольку Само отреклось от Своего Величества. Ваше мнение, господин Министр Юстиции.

– Седьмой параграф третьей главы шестого тома…

– Какова ваша позиция, господин Военный Министр?

– Так точно! Ать-два!

Маршируя под громовую команду, глашатаи расступаются.

Гордо закинув голову, в мундире золотого шитья движется фарфоровая кукла. Ее поддерживают под локоток горбатое МВД и Льстивый Изобретатель.

– Виват! – радуются Министры. – Виват!

Кукла на троне. Льстивый Изобретатель поясняет:

– Она-с, то есть Он-с, то есть Они-с, Их Величество всемилостивейше умеют наклонять голову в знак согласия, исполняя два главных придворных пируэта.

Кукла кивает, демонстрируя свои танцевальные таланты.

Глашатаи, горбатое МВД, Льстивый Изобретатель, Военный Министр, бряцая шпорами, медалями и оружием, – все (но каждый по-своему) копируют шарнирные, механические, кукольные па.

Льстивый Изобретатель задыхается от придворного усердия:

– И Она-с, то есть Он-с, то есть Они-с, Их Величество обучены записать, по вашему, господа Министры, соизволению, затвердивши по мере необходимости, четыре наиважнейшие государственные формулы, кои вы, господа, соблаговолите продиктовать.

– Казнить! – выпаливает горбатое МВД. – Самое королевское слово.

– Смирно! – рявкает Военный Министр. – Самая королевская команда.

А Старший Министр:

– Наградить… поскольку у Их Величества – преданнейшие Министры.

– И еще эдакое мудрое, – размышляет Министр Просвещения. – Придворные обожают эдакое мудреное… Что-нибудь так, хм… Короли не ошибаются, ибо поступают безошибочно!

Льстивый Изобретатель повернул ключик, и Кукла отчетливо произносит:

– Каз-нить!.. На-гра-дить!.. Смир-но!

Придворные застывают, как манекены. Военный Министр – с обнаженною саблей. Горбатое МВД – с лупой. Министр Просвещения – с грамматикой…

А Кукла отчетливо выговаривает:

– Ко-ро-ли не оши-ба-ют-ся, и-бо по-сту-па-ют без-оши-бо-чно.

– Вот настоящий Король! – провозглашает горбатое МВД. – Не чета этому сопливому Матиушу.

Матиуш в тропическом лесу. Думает. Передразнивая его, мартышка на дереве приложила лапку ко лбу… Клю-Клю выглянула из-за пальмы. Спряталась. Устыдилась. Прямо и гордо идет навстречу.

– Клю-клю лаборудо кио рци анно матили. – И будто сквозь землю провалилась.

Матиуш вбежал в свою хижину:

– Профессор, Профессор! Что значит: «Клю-клю лаборудо кио рци анно матили»?

Профессор приподнялся на звериной шкуре и зачем-то надел очки.

– Это значит, мой мальчик, что Клю-Клю очень любит тебя и хочет поехать с тобой в твою страну. Вот что значит сие на всех двух тысячах семи человеческих, птичьих и звериных языках. И ничего кроме.

Возникает детский рисунок. Черное личико Клю-Клю и Матиуш. Они взялись за руки. Клю-Клю чуть отвернулась и смотрит искоса, разом застенчиво и смело.

В спальне сдвинуты кровати. Пани Стефа играет на разбитом пианино. Анелька (так похожая на Клю-Клю) крутится под музыку. Видимо, репетирует… Вдруг побледнела, прислонилась к стене… Худышка с повисшими руками, выпирающими ключицами.

– Отдохни! – пани Стефа удержалась, чтоб не обнять девочку. – У тебя прекрасно получается.

Рыжий Шимек скучает без дела. Но вот взглянул в зеркало, подпрыгнул (с целью полнее отразиться) и строит уморительные гримасы.

– У меня мама в больнице, – сказала Анелька. – Умрет, как бабушка… а потом выздоровеет.

Лицо Шимека в зеркале – веселое… удивленное… как бы в слезах… гордое… чванливое…

И снова пани Стефа играет, Анелька танцует.

***

Януш Корчак (Генрик Гольдшмидт, 22.07.1878, Варшава – август 1942, Треблинка), польский педагог, писатель, врач и общественный деятель. Интеллигент в третьем поколении. Дед Корчака сотрудничал в газете «Ха-маггид» (см. Краткую Еврейскую энциклопедию, т. IX , стр. 591–592). Отец – адвокат, автор работы «О бракоразводном праве по положениям Закона Моисея и Талмуда» (1871).

Януш Корчак окончил мединститут в Варшаве, служил в еврейской детской больнице. Участник русско-японской войны. Основал Дом сирот (1911), которым руководил до конца жизни. Редактировал приложение к сионистской газете. Выступал по радио, читал лекции, защищал в суде малолетних правонарушителей.

Печатался с 1898 года, когда взял свой псевдоним. Повести «Дети улицы» (1901), «Дитя гостиной» (1906), «Моськи, Иоськи и Срули» (1910; позднесоветский перевод – «Дело в Михалувке», 1961), «Король Матиуш Первый» (1923; русский перевод – Варшава, 1958). Корчаку принадлежит свыше двадцати книг о воспитании, главные из которых – «Как любить детей» (1914; частичный раннесоветский перевод с предисловием Крупской, 1922) и «Право ребенка на уважение» (1929).

Как подлинный интеллигент, Корчак отличался широкой веротерпимостью и видел в вере источник морального очищения. Присутствовал на сионистском конгрессе. Преклонялся перед Теодором Герцлем, но считал себя поляком во всем, кроме религии. Ждал, как великого чуда, независимой Польши, однако кровавые еврейские погромы (1918–1919) вызвали в нем глубокое разочарование.

Дважды посетил Палестину, где встретил многих своих прежних воспитанников. Писал в 1937 году: «Приблизительно в мае еду в Эрец… Там самый последний не плюнет в лицо самому лучшему только за то, что он еврей».

В Доме сирот (уже в гетто) изучали иврит и основы иудаизма. Сам Корчак страстно мечтал вернуться к истокам.

За несколько недель до Пейсаха (1942) собрал детей на еврейском кладбище, где они присягнули на Торе, что будут хорошими евреями и честными людьми. Отдавал Дому сирот все силы. Героически добывал пищу и медикаменты. Отклонял предложения о тайном бегстве. В августе 1942-го подчинился приказу о депортации. Со своей помощницей и другом Стефанией Вильчинской (1886–1942) возглавил ребячью колонну из двухсот человек. Снова, в последнюю минуту, отказался спастись. Принял смерть (вместе с детьми) в газовой камере.

***

В дворцовый зал врываются два глашатая. Взахлеб, перебивая друг друга:

– Король Матиуш прибыл в столицу и приближается…

– …ко двору! За ним везут сто клеток с дикими…

– …зверями! И двести клеток с дикими…

– …птицами! И триста клеток с дикими…

– …крокодилами! А кроме того…

– …Матиуш привез с собой…

– …черную принцессу!

Министры сбились в ужасе вокруг Куклы. Первым опомнился Старший Министр:

– Не так давно Король Матиуш посадил нас в тюрьму, а сейчас… Поди знай, чему он там научился. Чего доброго, съест вопреки э-э-э… этикету.

– Или, – заметил Министр Просвещения, – отдаст зверям на съедение. Такие, хм, случаи бывали, хм, в первом… нет, хм, в шестом… да и в шестнадцатом веке…

– А может быть… может быть… – И Военный Министр набрался решимости: – А может быть, ать-два, шагом марш… – И глянул на МВД.

Но горбатый Министр принюхивался да прислушивался к Внутренним Делам – к уличному ликующему шуму.

В городе – нечто невообразимое. Взвиваются, рассыпаются ракеты, гремят хлопушки. Стеною стоят дети, наблюдая медленное шествие. Впереди – Матиуш и Клю-Клю на слоне. Фелек оседлал зебру. Старый Профессор ведет на поводке буйвола. Клетки со львами, тиграми, обезьянами…

Дети оглушительно кричат, подкидывают в воздух шапки, колотят в ладоши, танцуют…

– Ура! – подпрыгивает Марыська. – Ура!

Важная мама одергивает ее.

Комната Корчака в Доме сирот. Чердак со скошенным потолком. На кровати – детская фигурка под одеялом. Старый доктор пишет.

ТЯЖЕЛОЕ ЭТО ДЕЛО – РОДИТЬСЯ И НАУЧИТЬСЯ ЖИТЬ. МНЕ ДОСТАЛАСЬ ЗАДАЧА КУДА ЛЕГЧЕ – УМЕРЕТЬ. (Выстрел… Шуршит перо по бумаге.) ПОСЛЕДНИЙ ГОД, ПОСЛЕДНИЙ МЕСЯЦ ИЛИ ЧАС… ХОТЕЛОСЬ БЫ УМЕРЕТЬ, НЕ ТЕРЯЯ ПРИСУТСТВИЯ ДУХА, В ПОЛНОМ СОЗНАНИИ.

Заскрипела дверь. На пороге – Бенюсь. Босой, в ночной рубашке.

– Что, Бенюсь?

– Стреляют…

Доктор уложил мальчика на свою кровать, подоткнул плед:

– Спи, не бойся.

– А на самой маленькой звезде – тоже люди?

– Да.

– Маленькие-маленькие?

– Как гномики… Спи.

Бенюсь засыпает. Солнце просыпается. Корчак поливает цветы на подоконнике. Часовой наблюдает.

МОЯ ЛЫСИНА – ОТЛИЧНАЯ ЦЕЛЬ. ПОЧЕМУ МЕДЛИТ? НЕТ ПРИКАЗА?.. КИВНУТЬ ГОЛОВОЙ? ДРУЖЕСКИ ПОМАХАТЬ?.. ВДРУГ ОН НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ВСЁ ТАК, КАК ЕСТЬ? ПРИЕХАЛ ТОЛЬКО ВЧЕРА…

Светает. И раннее утро различает на лице Корчака каждую морщинку.

В комнате Старого доктора спят дети.

В домике, построенном из Свода законов, спит Матиуш. А любимый паяц, наверно, за сторожа… Пустая, залитая светом детская…

И вдруг всё меняется. Серая дорога. Черные странные деревья. Матиуш и паяц (очень похожий на рыжего Шимека) идут как во сне. На обочине – коричневые домики правильными рядами. Маршируют солдатики в коричневых мундирах. Гремит барабан.

– Оп-ля! – кувыркается паяц. – Мотаем отсюда! Оп-ля! – Сделал сальто и приземлился на огромный цветной мяч. – Оп-ля! Ха-ха-ха! Бежим отсюда!

Но Матиуш не слышит его.

– Ать-два! – доносится издали. – Ать-два!

Два человечка по-строевому отбивают шаг. По лицу и повадке – точно глашатаи или стражи у дворцовых королевских дверей.

– Скажите, пожалуйста, – учтиво интересуется Матиуш, – как называется этот город?

Первый. О! Весьма знаменитый город одинаковых человечков.

Второй. Очень известный город!

Первый. Тут всё одинаково – и люди, и дома.

Второй. Прекрасно и благодетельно, правда? Ведь если бы всё не было одинаковым, появились бы различия.

Первый. Различия! Представляете?.. Какое неудобство. Для разных человечков – разные костюмы. Для разноцветных домов – разные краски.

Второй. Да! Для разных людей – разные головы.

Марширует отряд. Сквозь барабанную дробь – бодрые слова командира:

– Ать-два! Смирно! Глаза закрыть!

И парные одинаковые человечки зажмурились.

– Скажите, пожалуйста, – спрашивает Матиуш, – как нам покинуть ваш город? Нас ждут дети. Я и мой друг спешим в детский парламент, а дороги не видно.

Первый. Невозможно увидеть то, что хочешь, если видишь то, что есть.

Второй. Закройте глаза, как мы! Тогда увидите то, что хотите, а не то, что есть.

Первый. Скорее закройте глаза!

И глаза сами собой закрываются.

– Оп-ля! – Паяц сделал двойное сальто и пошел «колесом». – Не смей закрывать глаза! Смотри, как красиво! Оп-ля! – Встал на руки, подкидывая ногами золотые шары. – Оп-ля! Ха-ха-ха! Смотри, как красиво! Открой глаза! Скорее открой глаза! Оп-ля! Красота!

…И Матиуш проснулся в обнимку с тряпичным паяцем.

Детский парламент. Развевается зеленое знамя с золотой веточкой клевера. Под куполом – паяц на трапеции. Летают цветные воздушные шарики. Хитроумные сооружения из кубиков и деталей конструктора. Много цветов. Много солнца. Много детских рисунков.

Матиуш на трибуне:

– Вы депутаты первого детского парламента. До сих пор я был один. И хотел управлять для общего блага. Да одному трудно… трудно угадать, что нужно каждому… что нужно детям для счастья. А вести заседания будет Фелек – первый детский министр.

Аплодисменты. Фелек раскланялся и занял председательское кресло.

– Прошу высказываться…

Поднялся невообразимый гвалт:

«Я хочу держать голубей… А я собаку!.. Чтоб всякий ребенок имел часы!.. И чтобы нас не целовали!.. И чтоб рассказывали сказки!.. Чтоб поздно ложиться спать!.. И побольше карманов!.. Чтоб разрешалось раз в месяц разбить стекло!»

Долго пришлось звонить Фелеку, покуда затихли.

– Друзья! Коллеги! Надо говорить по очереди. А кто будет галдеть, выставим за дверь… холера вас забери!

Перерыв. Депутаты носятся как угорелые. Затеяли чехарду, раскачиваются на трапеции, карабкаются по канату…

Шныряют в толпе двое глашатаев с неотличимо сходными лицами: усики, буравчики-глазки… Останавливают парламентария, недавнего оратора:

– Почему вы, господин депутат, не хотите, чтобы вас целовали?

– Было бы у вас столько теток, как у меня… Если взрослые любят лизаться, пускай сами целуются.

– Не правда ли, – вкрадчиво спрашивает глашатай, – надо сделать так, чтобы взрослые ходили в школу, а дети – на службу? И чтобы дети ставили взрослых в угол? И…

– Не знаю. Лучше мы будем ставить их в тупик. – И помчался играть.

Дворец. Горбатое МВД в Тронном зале… А вот и глашатаи-близнецы.

– Листовка готова? – осведомился Министр.

– Так точно! – рапортует первый.

Второй оглашает:

– Дети! Поднимайте бунт против взрослых! Требуйте своих прав! Помогите устроить детскую революцию! Я очень хочу быть Королем всех детей мира – белых, желтых и черных.

– Отлично! – Горбатое МВД потирает руки. – Пусть эту галиматью размножат немедленно! Идите!

Глашатаи исчезают.

…И вот уж бегут по улицам, размахивая листовками:

– Последние новости! Последние новости! Матиуш хочет поднять восстание! Матиуш против взрослых!!!

Сердитая мама еще сильнее вцепилась в Марыську:

– А-а, до чего дожили! – И шлепает дочку.

– Король Матиуш хороший и милый! – говорит девочка (и получает еще разок). – И красивый… И всё это неправда… И лучший на свете… Ура!

Прохожие разбирают листовки. Пронзительно кричат глашатаи.

Крики доносятся до тронного зала. На троне – Кукла.

– Ваше Величество и Господа Министры! – вещает горбатое МВД. – Наступило время низложить Матиуша, изобличенного в государственной измене, и короновать нового Государя.

– Виват! – радуются Министры.

На Куклу возлагают корону. Новый король распрямляется и отчетливо, по слогам, металлическим голосом отчеканивает:

– На-гра-дить!

Министры сгибаются до земли.

– Мудро! – одобряет Министр Просвещения. – У нас царствовал Владислав Свирепый и Ростислав Кровожадный, Богумил Беспощадный и Мражек Мстительный. Наконец, этот… хм… презренный Матиуш-реформатор. Не удивлюсь, коли нового короля в скором времени нарекут Мудрым, хм, хм… Смею утверждать, что этому решительно, ни в коей мере не удивлюсь.

Детский парламент. Фелек вызванивает в колокольчик.

– Будем обсуждать такие вопросы. Пункт первый: о детях и взрослых. Пункт второй: о том, чтобы детей не целовали. Пункт третий: чтобы у детей было больше карманов. Прошу высказываться.

Девочка-депутат (очень похожа на Ганну) тянет руку.

– Иди на трибуну! – говорит Фелек.

– Я хочу, – сказала девочка, – чтобы меня не ругали, когда смотрю не в учебники, а в окно. Там бабочки, и зеленые деревья, и облака… И чтобы никто никогда никому не врал.

– А когда мама дает горькое лекарство, – задумался Фелек, – что ж ей, предупреждать, что горькое?

– Да! – И девочка топнула. – Даже пускай очень горькое!

Аплодисменты… На трибуне – следующий депутат:

– Если взрослых о чем-нибудь спросить, они или сердятся, или смеются. Взрослые уверены, будто всё знают. А мой отец не мог сосчитать, сколько рек в Америке. Ведать не ведает, из какого озера вытекает Нил.

– Нил не в Америке, а в Африке.

– Заткнись!..

– Дурак!

Тут Фелек позвонил в колокольчик:

– Нельзя депутатов называть «дураками». За это будем исключать из заседания.

– А что значит «исключать из заседания»?

– В школе говорят «выставить за дверь», а в парламенте – «исключить из заседания».

У ворот королевского дворца – ватага злобных бритоголовых подростков. Глашатаи науськивают их выразительными жестами… И завершая инструктаж, пронзительно свистят в два пальца.

Бритоголовая ватага сметает на пути всё.

Выстрел из рогатки – со звоном посыпалось стекло. Удар ногой – и, как футбольный мяч, отлетела маленькая собачка. Раз (опять из рогатки) – камнем рухнул на мостовую почтовый голубь.

Детский парламент. Звенит колокольчик.

– Слово для приветствия от детей Африки имеет принцесса Клю-Клю!

Под аплодисменты депутатов принцесса поднимается на трибуну.

– Когда-нибудь, – переводит Профессор, – дети всего мира соберутся так же, как съехались сегодня дети вашей страны. Белые, черные и желтые, дети скажут – каждый, – что им нужно. Например, черным детям ни к чему коньки, потому что нет льда… разве только искусственный… И зоопарк ни к чему. Зато мороженого надо в два раза больше…

Бритоголовые с гиканьем и свистом ворвались в детский парламент. Девчонок дергают за косы, пуляют из рогаток… Кричат на Клю-Клю:

– В клетку с обезьянами!.. Королевская невеста!.. Жених и невеста! Тили-тили тесто!.. Долой Матиуша! Долой Короля!

Бритоголовый рябой подросток сбросил на пол малыша-депутата. Вскочил на кресло, свистит…

– Антек! – грозит ему Фелек. – Зубы вышибу!

– Попробуй! Видели его? Министр! Фелек-картофелек! – И повернулся к Клю-Клю: – Долой черную обезьяну!

Одною рукой схватилась Клю-Клю за канат, как в цирке, свисающий с купола, раскачиваясь-извиваясь, перелетела через журналистов («пресса») и – бац – приземлилась около Антека. Ударила без замаха. Разом головой, ногой, двумя руками…

И Антек грохнулся на пол, стукаясь бритой, как бильярдный шар, головой… Клю-Клю смочила платок, приложила к разбитому его носу.

А в парламенте – настоящая потасовка. Бледный Матиуш растерялся: что предпринять?..

Топоча сапогами, появилась шеренга солдат. С ними – Король-кукла, министры, глашатаи-близнецы.

Первый глашатай. Мы, жители города, решительно протестуем, чтобы Матиуш был королем. Пусть освободит трон!

Второй. Довольно тирании безумного мальчика!

Первый. Разогнать сопливый парламент!

Второй. Долой Матиуша! Под суд!

Горбатое МВД подает знак. Солдаты окружают Матиуша. Блестят примкнутые штыки. Король-кукла, не сгибая колен, шествует меж депутатскими скамьями.

– Смир-рна! – гаркнул Король-кукла, и все как бы оледенели: депутаты, министры, солдаты… даже бритоголовая ребячья ватага.

Между двумя рядами эсэсовцев – скорбная процессия: женщины, мужчины, старики, дети…

Странная, нечеловеческая улыбка на лицах эсэсовцев – будто отштампованная. Улыбка манекена. Пустые глаза с выражением любопытства.

…Идут, идут люди.

Столовая в Доме сирот. Неясный гул толпы, топот тысячи ног…

Пани Стефа резко тряхнула головой и сказала дежурной, что собирала посуду:

– Не надо, Анелька. Пожалуй, мы не успеем вымыть тарелки.

Шимек у пана Зигмунда. Тот ходит по комнате, бесцельно перекладывая вещи. Снял со стены старую фотографию, где он, пан Зигмунд, – в гренадерском мундире… косая сажень в плечах… Повертел… бросил на пол.

Шимек поднял, спросил:

– Можно, возьму?

– Конечно.

– Ой! – просиял Шимек.

Ребята и воспитатели – во дворе.

Пани Стефа заплела Ганне голубую ленту. А Ганна баюкает тряпичного паяца. Анелька утешает малышку:

– Ничего… ничего… ничего… – Будто позабыла другие слова.

Мальчики жмутся к Корчаку:

– Пан доктор, мы куда поедем? На дачу?

И Корчак кивнул, потирая высокий лоб.

Во двор вошел офицер СС. Огляделся и вежливо говорит:

– Bitte!

– Пора, пан доктор, – сказал Зигмунд. – Пора.

Громким и властным голосом скомандовал Корчак:

– Янек! Принеси знамя!

И Янек побежал выполнять… Вот он идет вдоль колонны, осененный зеленым знаменем с вышитым трилистником клевера.

САМОЕ ВРЕМЯ СКАЗАТЬ БЫ СЕЙЧАС СОЛНЦУ: «ОСТАНОВИСЬ»…

Знойное августовское утро. Солнце в безоблачном небе.

Ребята на улице. Люди уступают дорогу. Даже эсэсовцы сторонятся. Исчезает штампованная улыбка.

Идет колонна. Впереди – Корчак, поддерживая самых слабых – Бенюся и Ганну. Дети умыты, нарядны. Девочки с бантами. Зеленое знамя полощется на ветру.

И возникает мелодия.

По деревянным мосткам поднимаются дети в товарные вагоны. Шимек прижимает к груди фотографию гренадера. Играет оркестр.

Старший Министр трижды ударил жезлом.

– Сейчас Их Величество свершит свой суд над изменником Матиушем!

Король-кукла на троне. Ниже, на ступеньках – горбатое МВД в черной мантии. Еще ниже – близнецы-глашатаи. Тоже, подобно Министру, в черном. С гусиными перьями наизготовку.

У подножия трона – Матиуш. Бледный, худенький.

– Признаёте ли вы, – допрашивает горбатое МВД, – признаёте ли добровольно, что выпустили Обращение к детям всего мира не слушаться взрослых?

– Нет, не признаю… Ложь!

Скрипят гусиные перья… Неподвижное лицо Короля-куклы.

– Но вы признаёте, что хотели возглавить детей, вооружив их зеленым знаменем?

– Признаю. Недалек тот день, когда у всех ребят будет одно зеленое знамя. И совсем не будет войн. Подумайте сами! Если дети полюбят друг друга, покуда маленькие, они перестанут драться и после… А зеленым наше знамя будет потому, что лес зеленый. А дети так любят лес!

Строчат писцы. Блестят штыки… Горбатое МВД обернулось к Королю-кукле:

– Ваше Величество! Матиуша необходимо казнить, иначе не будет порядка… А детского министра Фелека – сослать на необитаемый остров.

Кукла распрямилась, как раскрывается складной нож, и режущим, металлическим голосом вякнула:

– Каз-нить!

Теплушки с зарешеченными окнами готовы к отправке.

Идет вдоль вагонов эсэсовский офицер. Остановился, распорядился… На мгновение, выпуская Корчака, откатываются двери. В щелях обшивки, меж досками – ребячьи глаза…

– Вы Януш Корчак?

– Да.

– Я в детстве читал ваши книги… «Банкротство маленького Джека», «Чародей»… И мои дети читали… Хорошие книги. (Корчак молчит.) Вот что. Ради вас я совершу должностное преступление. Потому что сейчас, в данный момент, мне решать, кто еврей…

– И что ж вы решили?

– Можете остаться, доктор.

– А дети?

– Вы, – надавил голосом, – можете остаться…

Корчак молчит.

– Вам известно, куда идет эшелон?

ХОЧУ УМЕРЕТЬ, ИБО ЛЮБЛЮ. ЖАЖДУ СМЕРТИ, ИБО НЕНАВИЖУ.

– Подумайте! – говорит офицер.

Детские глазенки – в щелях теплушки.

– Можно идти? – спросил Корчак.

Снова открывается и закрывается дверь. Лязгнули сцепления и запоры…

Под барабанную дробь ведут Матиуша.

Двадцать солдат с саблями наголо, и он посредине. Легким шагом, в детских кандалах…

За военным кордоном, за толпами жителей – зеленое знамя. Это Януш Корчак и Дом сирот. Они явились в мир сказки, куда Старый доктор пытался вновь и вновь увести детей и куда вместе с ними пришло настоящее горе.

Мир сказки. Он существует. Несмотря ни на что.

Стоят Анелька и Янек, маленький Бенюсь, рыжий вихрастый Шимек…

На площади, перед строем гвардейцев – Его Величество Матиуш. Первый Реформатор. Король детей… Подбежала Клю-Клю, лопочет по-своему:

– Клю-Клю кики рец, Клю-Клю кин брун…

– Не плачь, Клю-Клю! – сказал Матиуш. – Меня ждет прекрасная смерть от руки моих врагов. И врагов детей всего мира.

Но Клю-Клю плакала и твердила:

– Клю-Клю кики рец, Клю-Клю кин брун.

Корчак один, чуть сгорбившись, впереди. Солдаты преградили ему путь, но Старый доктор взглянул им в глаза, и мальчики с ружьями расступились. Корчак идет по площади, где у столба и могильной ямы – Матиуш, закованный в кандалы.

Старый доктор приближается…

Только, гляньте-ка, это уже не Корчак, а ученый Профессор. Подошел к маленькому Королю и переводит:

– Клю-Клю очень любит Матиуша. Клю-Клю не оставит его. Клю-Клю хочет умереть вместе с ним. – Снял очки, сунул в карман. – И Старый Профессор тоже не оставит Матиуша.

А взвод солдат заряжал ружья.

Горбатое МВД – во дворце. Увидел тряпичного паяца и детскую хлопушку. Взял волосатыми пальцами, захохотал. Паяца кинул в окно, хлопушкою, ясное дело, хлопнул.

Раздался залп.

На дорожке королевского сада валяется тряпичный паяц.

Темный, задраенный наглухо товарный вагон. Стучат колеса. Блики света падают на ребят. Корчак рассказывает:

– Они стояли под дулами гвардейцев – Матиуш и Клю-Клю.

– И Старый Профессор? – спрашивает детский голос.

– И Старый Профессор, конечно.

– И их… их убили?

– Нет, – отвечает Корчак. – Там ведь была Марыська, которая говорила: «А всё-таки Матиуш самый милый на свете!» Вот Марыська и крикнула: «Не смейте! Он маленький! Не смейте!»

– Прямо взяла и крикнула?

– Прямо взяла и крикнула. Да так громко, на весь белый свет! И солдат с седыми усами, который участвовал в десяти войнах, опустил винтовку. Это, говорит, моя внучка Марыська. Будь я проклят, коли выстрелю… И другие солдаты тоже опустили винтовки.

Стучат, стучат колеса. Гудит паровоз…

– И его… его не убили?

– Нет.

– Ура!

– Я так и знала! – кричит девочка в темноте. – Ура! Так и знала! Так и знала! Не убьют, не убьют, не убьют!

Ослепительно яркая зелень заливает вагон… мелькает, светится, несется, хохочет… И сказочная, веселая, печально-возвышенная музыка сливается с размеренным стуком колес по рельсам.

(Опубликовано в №№156-158, апрель-июнь 2005)