Ее звали Лука
Материал любезно предоставлен Tablet
Научно-розыскная работа с привлечением новых баз данных позволила установить личность голландской еврейки – героини восстания в Собиборе.
Незадолго до восстания в Собиборе – а оно началось 14 октября 1943 года – его организатор, Александр Аронович (Саша) Печерский подружился с 20-летней голландкой по имени Лука. Очутившись в Собиборе, Печерский, советский лейтенант, попавший в плен во время битвы за Москву, практически сразу же начал планировать восстание, которое позволило бы освободить всех заключенных. Вечерами он встречался с соратниками-заговорщиками, они строили планы, обменивались информацией. Эти встречи были возможны во многом благодаря Луке.
Заключенным Собибора, мужчинам и женщинам, дозволялось видеться по вечерам, и, чтобы отвлечь внимание охранников от сбившихся в кучку мужчин, Лука сидела с ними, притворяясь, будто у нее роман с Печерским. Третий участник заговора, Шломо Лейтман, служил двум юным «влюбленным» переводчиком. День за днем, пока Печерский с товарищами, будущими участниками восстания, разрабатывали план действий и обменивались информацией, Лука отвлекала охрану.
В день восстания из Собибора бежали три сотни узников, 57 из них, в том числе Печерский, пережили войну. До самой своей смерти Печерский, скончавшийся в 1990 году в Ростове-на-Дону, пытался найти Луку. Он полагал, что она умерла (быть может, погибла во время восстания или ближе к концу войны), но стремился выяснить ее настоящее имя и увековечить ее память. Ему так и не удалось узнать о ней что-либо, кроме тех скудных фактов, которые Печерский помнил по лагерным разговорам с Лукой.
А 14 октября 2022 года журналистка Розанна Кропман опубликовала в ежедневной нидерландской газете De Volkskrant статью под заголовком «Кем была Лука, загадка и муза восстания в Собиборе». Для текста, приуроченного к 79-й годовщине восстания, Кропман искала биографические сведения о молодой голландке. Прочитав статью Кропман, я поняла, что дело Луки позволит опробовать базу данных, куда в конечном счете войдут имена 110 000 депортированных голландских евреев. Моя база данных – собрание фамилий, номеров, дат – позволила соединить легенду о Луке с именем, фамилией, фотографией и разрозненными документами и свидетельствами, вернувшими истории имя героини.
В статье Кропман упомянуты кое-какие приметы Луки, журналистка обнаружила их в послевоенных свидетельствах Печерского: та была заядлой курильщицей, у нее были темно-рыжие волосы, лет ей было 18-19, родилась в Германии, депортировали ее из Нидерландов. По словам Печерского, у Луки было два брата, оба сгинули в газовой камере. В Собиборе Лука была с матерью. Еще Печерский помнил, что отец Луки, коммунист, уже в начале 1930-х годов привлек внимание нацистов. Лука с гордостью сообщила Печерскому, что в детстве ее не раз допрашивали в полиции, но местопребывание отца она так и не раскрыла. Печерский впоследствии признавался: тогда-то он и понял, что Луке можно доверять.
Именно данные об отце Луки позволили установить ее имя и фамилию. На основе исторических свидетельств Кропман заключила, что отца Луки в Собиборе не было, но одна деталь, о которой вспоминал Печерский, заставила меня усомниться в этом.
Печерский утверждал, что незадолго до восстания Лука отдала ему рубашку, некогда принадлежавшую ее отцу. Если того не было в Собиборе, откуда у Луки взялась рубашка? По прибытии в лагерь у узников отбирали вещи и чемоданы. После селекции – тех на работы, этих на смерть – вещи относили в бараки, где их сортировали заключенные-евреи.
Однако маленькой группе новоприбывших, отобранных для работ в тот день, когда Лука попала в лагерь, разрешили оставить одежду, в которой они приехали: их не переодели в лагерные робы, как, например, в Аушвице. И если Лука в тот день была не в отцовской рубашке – что возможно, но маловероятно – то могла заполучить ее позже: к примеру, в бараках, где сортировала одежду и вещи новоприбывших. Следовательно, вполне возможно, что отец Луки все же был в Собиборе, и его – видимо, вместе с братьями Луки по прибытии отправили в газовую камеру, а Луку с матерью оставили в живых.
Предположение, что отец Луки тоже был в Собиборе, позволило расширить поиск, включить в него семьи, все члены которых были депортированы в лагерь. Но из нескольких имен молодых женщин в моей базе данных (родившихся в 1921-1926 годах в Германии и депортированных вместе с обоими родителями) ни одно не подразумевало уменьшительного «Лука»: Руфь, Фанни, Ирмгард, Герда… Вдобавок, при ближайшем рассмотрении, и другие детали не вязались с биографией Луки: одни девушки жили в Нидерландах без родителей, у других нацисты схватили мать еще в 1942-м и отправили в Аушвиц, третьи были единственными детьми в семье или у них были только сестры. Даже тех немногих сведений, которые я ввела в базу данных по каждой узнице, хватило, чтобы исключить их из поиска Луки. Я никак не могла ее отыскать и уже усомнилась в достоверности скудной информации, на которую мне приходилось полагаться.
А потом я решила найти всех женщин, рожденных в 1923 году, и неожиданно отыскала ее в списке тех, кого привезли в лагерь 17 марта 1943 года: Лизелотта-Каролина Розенштиль появилась на свет ровно двадцатью годами ранее в Германии, в Нойштадт-ан-дер-Вайнштрассе. В то время этот живописный городок с 20 000 жителей был расположен в центре германского виноделия, в нем была небольшая еврейская община. В 1927-м здесь обосновался гауляйтер партии нацистох .
Лизелотту депортировали в Собибор в день ее рождения вместе с отцом, Вильгельмом, матерью, Ирмой Розенштиль-Оппенхаймер, и младшим братом Альбертом. Взгляд мой падает на два ее имени. Лизелотта-Каролина. Ли-Ка. Лика. Быть может, в собиборской фонетической мешанине акцентов ее имя услышали как «Лука»? И, что куда важнее, был ли ее отец коммунистом?
Поиск в гугле по запросу «Розенштиль Нойштадт» показал, что к 1943 году, когда семейство Розенштиль депортировали в Собибор, оно уже без малого 20 лет противостояло нацистской угрозе. В недавней работе о национал-социализме в Нойштадте Герхард Вундер описывает братьев Юлиуса и Вильгельма Розенштилей: после смерти отца они возглавили семейную винодельню. В номере нацистской газеты Der Eisenhammer за 1926 год один из братьев назван «предателем», «врагом Гитлера»; в этой же статье содержатся откровенные угрозы евреям-гражданам Германии. Вильгельм Розенштиль, пишет автор статьи, «еврей и сепаратист», его «давным-давно пора повесить на фонарном столбе».
Вундер сообщает, что после 1933 года братьям в Германии пришлось нелегко. Винодельня их прогорела из-за бойкота, объявленного нацистами еврейским фирмам, вдобавок им предъявили уголовные обвинения в связи с валютными преступлениями. Юлиуса приговорили к пятидневному тюремному заключению и штрафу в 300 рейхсмарок. Вильгельма оправдали, но он понял, что дни его в Германии сочтены. Начал распродавать имущество, намереваясь перебраться за границу. В конце декабря 1935 года его снова арестовали. Осенью 1937 года он уехал в Нидерланды и обосновался с семьей в Роттердаме.
Согласно моей базе данных, у Лизелотты-Каролины было не два брата, как сообщал Печерский о Луке, а один, Альберт. Но что, если эта путаница возникла из-за языкового барьера? И брат, который моложе ее на два года, превратился в «двух братьев», ведь немецкий язык Печерский знал плохо? Всё может быть.
В Национальном архиве в Гааге хранятся тысячи личных дел иммигрантов, евреев и неевреев, перебравшихся в Нидерланды в 1918-1945 годах. Через две недели после моего запроса тамошний архивариус отыскал единственное дело с фамилией Розенштиль – дело Лизелотты-Каролины.
На следующий день я вошла в светлое современное здание близ центрального вокзала Гааги. Я знала, что в деле вполне могут быть фотографии: обычно в делах иммигрантов они есть. Снимки, скорее всего, окажутся черно-белые, но все равно от них будет толк: если дама на фотографии – блондинка, можно смело предположить, что музой Печерского была не Лизелотта.
Папка не очень пухлая: семейство Розенштиль переехало в Нидерланды только в 1937 году, и записей в деле немного, стандартные документы. Удивительно, что у Лизелотты отдельное дело. Обычно несовершеннолетних детей присоединяли к делу отца. К моей радости, в деле Лизелотты обнаружились целых две паспортные фотографии: первая, прикрепленная к ее виду на жительство, сделана в 1939 году, за год до того, как нацисты оккупировали Нидерланды. 16-летняя Лизелотта в аккуратном берете и с бутоньеркой на клетчатом пиджаке застенчиво смотрит в камеру. Лицо еще детское. На снимке, сделанном через два года, она выглядит уже взрослее: девическая худоба исчезла, перед нами темноволосая молодая женщина, она спокойно смотрит вдаль, цветастое платье еле различимо.
Дело общедоступно, поскольку человека, о котором идет речь, нет в живых. Законы о защите персональных данных на Лизелотту уже не распространяются, и мне разрешают отсканировать оба снимка. Чуть погодя я выхожу из Национального архива. Я еще не уверена на 100%, но, по крайней мере, можно смело заключить, что Лизелотта была темноволосая, как и Лука. Потом я раскрасила снимки онлайн: действительно, волосы отливают рыжиной… Но, разумеется, нельзя утверждать, что цвет передан точно.
В поисках семейства Розенштиль я наткнулась на статью в местной газете Bussums Nieuws от 10 апреля 2019 года о голландских участниках Сопротивления, семье Леендерс: в 1940 году, после бомбардировки Роттердама, они перебрались в Хилверсюм.
Статья основана на книге Аннемике Шаап о семье ее деда: отец, Тоон Леендерс, работал управляющим винодельни в Юфферстраате, районе Роттердама: винодельню эту открыл бежавший в Нидерланды Вильгельм Розенштиль. После бомбардировок от винодельни остались руины.
К счастью, Розенштиль застраховал винодельню и даже получил от немцев разрешение организовать новую – при условии, что та будет расположена не менее чем в 25 километрах от побережья.
Летом 1940 года Розенштиль во второй раз начал всё с начала – в Хилверсюме. Управляющим новой винодельней снова стал Тоон Леендерс. После ареста Розенштилей Леендерс присоединился к Сопротивлению.
Мне удалось разыскать Шаап, автора книги, и она рассказала мне о Тоне, последнем из оставшихся в живых сыновей Тоона Леендерса. «Моему дяде Тону 92 года, – сказала Шаап. – Он хорошо знал семью Розенштиль». Мы договорились встретиться через две недели у ее дяди Тона в Валкенсваарде.
«У него сегодня немного путаются мысли», – сказала Шаап, когда я приехала в пансионат, где живет ее дядя. Но едва мы заговорили о войне, оказалось, что Тон Леендерс помнит все на удивление ясно и четко.
Он рассказал о Роттердаме, Хилверсюме, своей семье, о том, как ему, десятилетнему мальчишке, в голову угодил осколок бомбы – шрам виден до сих пор, – и о Розенштилях. «Розенштиль нередко приходил к нам рано утром, когда предупреждали об облаве», – сказал Леендерс. Семьи часто ходили друг к другу в гости, поскольку и те, и другие в Хилверсюме обосновались недавно. Я показала ему две фотографии, и он сразу же узнал Лизелотту. «Да, это она», – сказал он. Кажется, увидев ее столько лет спустя, Тон расчувствовался.
«Она курила?» – спросила я чуть погодя. Тон Леендерс кивнул. «Да, но тайком, – ответил он, и глаза его смеялись. – Так, чтобы никто не знал».
Мы говорим, говорим, наконец я, как бы между прочим, задаю вопрос: «Вам когда-нибудь доводилось слышать, чтобы ее называли не Лизелоттой, а как-то иначе? У нее было прозвище вроде Лики или Луки?»
Глаза его загораются: он вспомнил. «Да, Лука. Лука. Так ее звали дома». Кивает уверенно. Мы с Аннемике ошеломленно переглядываемся. Вот так неожиданно, дождливым утром в четверг, замыкается круг. Свидетельство Леендерса стало подтверждением, на которое я и не смела надеяться: Лизелотта-Каролина Розенштиль – та самая таинственная Лука, которую Александр Печерский помнил всю свою жизнь.
В июне 1942 года большинство евреев Нардена вынуждены были перебраться в Амстердам. Однако Розенштилям позволили остаться – они жили в доме №3 по улице Ван Остаделаан: вероятно, из-за винодельни Вильгельма Розенштиля. Управляющий винодельней, Тоон Леендерс, посоветовал семье спрятаться, но Вильгельм отказался. Он хотел только одного: создать новую фирму. И он с оптимизмом смотрел в будущее, его не удручала аккуратно нашитая на пальто желтая звезда. В апреле 1942 года он даже составил опись домашнего имущества – удивительное решение для человека, который с середины 1920-х выступал против Гитлера и уже столкнулся со зверствами нацистского режима.
Вскоре от его оптимизма не осталось следа. В середине октября 1942 года семью обязали явиться на вокзал Бюссюма и оттуда отправили в переполненный транзитный лагерь Вестерборк. Там Розенштили попытались попасть в печально известный список Путткаммера , суливший избавление от депортации в обмен на крупные суммы денег. Вскоре винодельню Розенштиля в Хилверсюме экспроприировали.
В феврале 1943 года Вильгельм Розенштиль подал прошение и получил разрешение на две недели отлучиться из Вестерборка: он вместе с сыном, Альбертом, отправился в Амстердам, а Лизелотта с матерью, Ирмой, остались в лагере. Во время отлучки Вильгельм и Альберт Розенштили нанесли визит знакомому еврею-портному – перед отъездом в Вестерборк Вильгельм оставил у него несколько рулонов ткани – и заказали два костюма. Через несколько дней они вернулись за костюмами, но в мастерской их поджидали немцы: Розенштиля обвинили в том, что он утаил капитал от германских властей, и арестовали. 17 марта Розенштили вернулись в Вестерборк. Через несколько часов все семейство Розенштиль увезли на поезде в Собибор.
До недавнего времени считалось, что через три дня после прибытия в лагерь всех четверых отправили в газовую камеру. Теперь мы знаем, что на селекции Лизелотте и ее матери Ирме удалось попасть в маленькую группу тех, кого отобрали для работы. Мы точно не знаем, сколько именно женщин отобрали. Алекс Коэн, единственный уцелевший из всего этапа, после войны утверждал, что сразу же по прибытии в лагерь мужчин и женщин разделили, и он не видел, что сталось с женщинами.
Выбранных мужчин – по словам Коэна, человек 35 – тем же поездом отправили в Майданек, лагерь километрах в четырех от Люблина, куда они и прибыли наутро. Выбранные женщины, вероятно, остались в лагере, по крайней мере, кто-то из них: Александр Печерский попал в Собибор почти полгода спустя, 23 сентября 1943 года, и Лука с матерью по-прежнему были там.
Печерский утверждал, что во время восстания Луке удалось бежать. Последнее, что он знал о ней: Луку видели в группе узников, шедших к Хелму, городку километрах в пятидесяти от лагеря. Но поскольку с тех пор о Луке Розенштиль ничего не известно, можно заключить, что до освобождения она не дожила. Вопрос о том, как и когда умерла Лука, видимо, останется без ответа. Но, по крайней мере, теперь, спустя 79 лет после ее бегства из Собибора, мы вернули истории имя героини восстания.
Оригинальная публикация: Her Name Was Luka
Жизнь после смерти
«Ваше имя будут помнить в поколениях»
