Еврейские дети 1968-го

Ирина Кордонская 22 ноября 2015
Поделиться

Фотографии на выставке «Last Folio», работающей до 17 января в Еврейском музее и центре толерантности, — первое, что вы увидите, зайдя в музей.

«Она похожа на букву “шин”», — замечает фотограф Юрий Дойч, обращая мое внимание на фото раскрытой книги, найденной им на одном из еврейских кладбищ в Словакии. Молитвенник, который застыл и почти превратился в камень. Спрашиваю, много ли в его родной Восточной Словакии еврейских кладбищ. «Осталось, — говорит Юрий, — немного, а были тысячи. Но почти нет общин — некому за ними следить».

Бардейов. Фото Юрия Дойча. 2007

Бардейов. Фото Юрия Дойча. 2007

Эти снимки тоже кладбище — изъеденных червями, спрессованных и рассыпающихся еврейских книг. Увеличенные объективом и собранные вместе, они выглядят памятниками исчезнувшей цивилизации. Автор фотографий Юрий Дойч — потомок тех, кто к ней принадлежал. Он родился в Словакии, и в 1968‑м, после советских танков в Праге, не вернулся на родину после стажировки в Лондоне. С тех пор живет в Канаде. Он преуспевающий фотограф, его работы висят в музеях, он автор персональных выставок и обладатель международных наград,

«Это был 1997 год, — вспоминает Дойч, — я прилетел в Братиславу на похороны отца. И увидел там пожилую женщину, ей было трудно передвигаться. Предложил подвезти, она сказала, что очень занята. Выяснилось, что она навещает таких же, как она, выживших в концлагерях. Эту женщину звали Ружена Войнаровска, в 1942 году она оказалась в первом женском эшелоне, отправленном немцами из Восточной Словакии в Освенцим. Она разрешила мне сопровождать ее. Так я впервые столкнулся с этими людьми».

Юрий Дойч стал постоянно приезжать в Словакию и фотографировать выживших, торопясь застать уходящий мир. Десять лет назад к нему присоединилась Катя Краусова, куратор нынешней выставки, — ее судьба похожа на историю Дойча. Тоже еврейка и эмигрантка 1968‑го: «Родители нас буквально выпихивали из страны». Училась в Лондоне, как продюсер Би‑би‑си работала с большими музыкантами — Джорджем Шолти, Жаклин Дюпре, Клаудио Аррау; в 1994‑м продюсировала «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» знаменитого Иржи Менцеля, а в 1997‑м фильм «Коля», снятый ее компанией «Portobello Pictures», получил «Оскара». В 2005‑м Катя Краусова, как и Дойч, прилетела в Братиславу на встречу таких же, как они, эмигрантов 1968 года. На банкете собралось почти триста человек, и в какой‑то момент на экране стали показывать те самые фотографии выживших. Их показывал сам Дойч. Они познакомились и дальше работали вместе — снимали кино.

Первое интервью записывали с той самой госпожой Войнаровской, Юрий предупредил Катю: «Ни при каких обстоятельствах не упоминай, что она была надзирателем». А та сразу заявила: «Вам необходимо знать, что я была в Освенциме капо».

Несколько лет они ездили по Восточной Словакии и снимали этих стариков, которые передавали их из рук в руки, в очередном доме престарелых выяснялось, что рядом живет кто‑то еще, и ехали туда. Им в помощь была книга, написанная отцом Юрия, — справочник по еврейским общинам Словакии. Однажды в городке Годонин навещали Катку Грюнштейн, которая в марте 1942‑го тоже оказалась в «поезде для девочек», отошедшем с вокзала в Попраде в сторону Освенцима. Она рассказывала о лагере, о конце войны, о том, как очнулась в канаве и рядом заговорили по‑словацки, и потом они все вместе пробивались в Любек. В одного из своих спутников она, понятно, влюбилась, а потом его потеряла. И звали его — как бы вы думали — Мартином Краусом. Он оказался Катиным отцом. И это не совпадение, а награда: кто ищет для всех, найдет и для себя.

А Дойча награда ждала в Бардейове, бывшем курорте на польско‑украинской границе, а теперь маленьком городке, где они увидели большую синагогу, превращенную в склад, и на складе табличку, сообщавшую, что 3700 бардейовских евреев депортировали в лагеря. Съемочная группа прибыла в Бардейов, чтобы снять чету Шимонович, и вдруг сосед этой единственной оставшейся в городке еврейской пары стал настойчиво приглашать к себе. «Господин Боголь оказался церковным старостой, — рассказывает Катя. — Группа устала, всем хотелось пива и в отель, но он так убеждал нас зайти. Мы поднялись на седьмой этаж, набились в маленькую гостиную. Было неловко, он спросил — может, выпить? И я подумала — да, это помогло бы. Приносит сливовицу — кошерную. Откуда? Он стал рассказывать про еврейское здание, которое где‑то рядом, и после смерти брата госпожи Шимонович ключи у него — “надо вам там побывать”. Я вежливо отказываюсь — завтра за 300 км отсюда нас ждет один очень старый человек. Но рано утром господин Боголь караулит нас: “Только 10 минут. Хотя вам, конечно, надо увидеть и кладбище”. И в 8.05 утра мы заходим в этот дом. А когда я снова смотрю на часы, уже три часа дня».

Это была еврейская школа. Церковный староста с женой убирались в ней, чтобы выглядело, как будто дети только вышли. Даже чайник стоял. И в «школьном» сюжете, впервые в рассказе Кати и Юрия, появляются книги — в огромных шкафах. Потом они не раз возвращались в Бардейов и года через три нашли еще «книжное место». Катя вспоминает, как ее поразили наклейки и штампы с именами владельцев этих книг: «Я представляла себе по этим печатям жителей городка — доктора, мясника, торговца, их дома на площади… Перебирая книги, заметила на одной печать с именем Якаба Дайтча, дамского портного. Спросила Юрия, как звали его деда». Похоже, Катя не очень удивилась, узнав, что деда звали таки Якаб, и шил он женские платья. Пока не исчез.

Фотографии словацких евреев, сделанные Юрием Дойчем, вошли в его книгу «Мы выстояли». Отснятый материал смонтирован в полуторачасовой фильм. А снимки книг, мумифицированных и рассыпающихся, составили отдельный фотопроект «Last Folio», впервые выставленный в 2011 году в Музее еврейского наследия в Нью‑Йорке и успевший с тех пор объехать полмира. Он показывался в здании ООН в Нью‑Йорке и Галерее Онтарио в Торонто, в Художественном центре им. Марка Ротко в Латвии, в Национальной библиотеке в Берлине и Музее Тафта в Бостоне. Эти кадры видели в Риме, Вене и Париже. Какие‑то снимки находятся в коллекции Библиотеки конгресса в Вашингтоне. И ни одного лица на них, только растрескавшиеся ремешки тфилин и витражи брошенной синагоги, и лестница, спускающаяся к микве, и бесконечные тома, и разъединенные переплеты — все, что осталось от народа Книги там, где народа нет.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Пятый пункт: Крокус, без вето, Джо Либерман, евроБонд, закат

Как связан теракт в «Крокус Сити Холле» с действиями ХАМАСа? Почему США не наложили вето на антиизраильскую резолюцию в ООН? И сыграет ли еврейский актер в новом фильме о Джеймсе Бонде? Глава департамента общественных связей ФЕОР и главный редактор журнала «Лехаим» Борух Горин представляет обзор событий недели.

Как используется искусственный интеллект для идентификации лиц на фотографиях времен Холокоста

Авраам Суцкевер, один из величайших идишских поэтов 20 века, был опознан на групповой фотографии вместе с другими виленскими интеллектуалами. Во время войны немцы направили Суцкевера в так называемую «Бумажную бригаду» гетто — группу молодых интеллектуалов, которым поручено было собирать оригинальные сочинения известных евреев. Они должны были быть выставлены в музее, посвященном вымершей еврейской расе… Фотография Суцкевера в окружении молодых интеллектуалов Вильны могла быть предана забвению, если бы не N2N.

The Washington Post: Массовое убийство в Москве свидетельствует об амбициях и смертоносной мощи наследников ИГИЛ

Во многих частях земного шара набирает силу созвездие региональных филиалов «Исламского государства» (запрещена в РФ), подпитываемое сочетанием традиционных и новых обид, включающих войну в секторе Газа. Ни «Исламское государство», ни ИГИЛ-Х не связали российские атаки с продолжающимися боевыми действиями в секторе Газа. Но гибель палестинских мусульман во время ответной кампании Израиля против ХАМАСа широко освещалась в социальных сетях как фактор для новых волн террористических атак, в том числе против западных стран.