Черпая вдохновение в викторианском, амишском и хасидском стиле, дизайнер из Нью‑Йорка создает странные, но востребованные модели.

В феврале 2016 года Батшева Хей, мать двоих детей и бывший адвокат, решила переделать любимое винтажное платье. Платье, созданное Лорой Эшли, подобно многим другим произведениям этого выдающегося британского модельера, сочетает эстетику народного промысла с мечтательным романтизмом прерафаэлитов. Слегка приталенное платье до середины икр с длинными рукавами сделано из плотного вельвета с узором из зеленых листьев и фиолетовых роз. Но ткань протерлась в подмышках, порвалась, и зашить ее уже было невозможно.

У худенькой рыжеволосой Хей спокойный и настойчивый характер. Она выросла в нерелигиозной еврейской семье в районе Кью‑Гарденс в Квинсе. Ее мать Гейл Розенберг познакомилась с отцом, израильским инженером, работая в кибуце. Выбирая имя для дочери, Гейл листала Библию. Ей нравились имена Йохевед и Элишева, но она остановилась на Батшеве — в честь возлюбленной царя Давида. «Мне хотелось назвать девочку в честь какой‑нибудь известной красавицы, — рассказала мне Розенберг. — Только чтобы эта красавица была сильной».

Хей всегда нравилась винтажная одежда. Подростком она прочесывала секонд‑хенды в поисках полиэстерных платьев 1970‑х годов и туфель на каблуках от «Miu Miu». Позднее, став адвокатом, могла в конце дня надеть платье от «Moschino» и туфли на платформе и отправиться в даунтаун. Потом она начала встречаться с Алексеем Хеем, известным модным фотографом, который недавно стал ортодоксальным евреем. Алексей всерьез увлекся духовными исканиями, но разделял интерес Батшевы к ортодоксальному костюму с его скромностью и строгостью. Алексей постоянно фотографировал Батшеву, иногда она работала моделью, демонстрируя одежду в ортодоксальном стиле.

К тому времени, когда Батшева решила переделать платье от Лоры Эшли, они с Алексеем уже были женаты и жили в Верхнем Ист‑Сайде с двумя детьми, Рут и Соломоном. Свой образ жизни она называет ортодоксальным. Она рассказывает, что иногда от скуки разглядывала две фотографии из серии «Untitled Film Stills» Синди Шерман Синди Шерман (род. 1954) — американская художница, работающая в жанре постановочных фотографий, на которых она перевоплощается в различные образы.
, где художница позирует в роли сердитой домохозяйки в юбке с «огурцами» и сапогах. «Они напомнили мне эстетику “киндерхор” Киндерхор (от нем. kinder — «ребенок» и англ. whore — «шлюха») — стиль одежды, характерный для женских гранж‑групп 1990‑х годов, который травестирует и намеренно огрубляет типично женственные элементы вроде кружев и яркого макияжа.
Кортни Лав, — говорит Батшева. — Та тоже прикидывалась невинной девочкой, совершенно ею не являясь».

Портниха на Манхэттене заявила, что одна выкройка для платья будет стоить 250 долларов, и Хей решила изготовить платье в нескольких экземплярах из разных тканей, которые она купила на eBay — в том числе обивочных материалов. Она подумала, почему бы не изменить немного фасон? «Рукава были не очень интересные — просто прямые, — вспоминает Хей. — Я решила, а не сделать ли их более объемными и не добавить ли воротник?» У нового платья получилась более узкая талия, высокий воротник, новые оборки и рукава, куда можно засунуть несколько теннисных мячиков. Получилось, говорит она, «просто обалденно».

Прогуливаясь в своих произведениях с коляской по улицам Верхнего Ист‑Сайда, Хей постоянно получала комплименты. Увлекшись перспективой нового бизнеса, она стала искать в интернете выкройки платьев 1960–1970‑х годов, часто детских, и переделывала их для себя: мятно‑зеленое матросское платье с отделкой черным «зигзагом»; передник из серого ситца. К каждому платью она сделала детский вариант для дочери. Хей открыла сайт, намереваясь продавать одежду «family look», но детские размеры никто не покупал; людям нравились только взрослые платья.

Бренд Хей, «Batsheva», продается теперь у ритейлеров, в том числе в «Opening Ceremony» и на matchesfashion.com, и его поклонницы — те модницы, которые ценят затейливый дизайн, хотя кому‑то он может показаться комически консервативным. В последних сезонных показах «Valentino», «Gucci», «Calvin Klein» и «Chloé» появились образы, напоминающие скромную одежду амишей и американских первопоселенцев; бренды помельче, например «Ulla Johnson» и «A Détacher» используют ситцевые передники и нагрудники, как на судейской мантии Рут Бейдер Гинзбург Рут Бейдер Гинзбург — член Верховного суда США. . Но если другие модельеры для модернизации дизайна используют тонкие ткани или оригинальный покрой, то Хей работает с хлопком, похожим на домотканый, воротниками‑стойками и принтами, которые порой выглядят до смешного наивными (в основном цветочными, но встречаются и крошечные землянички и пастельные плюшевые мишки). Результат получается очень красивым, иногда совершенно потрясающим, и одновременно в чем‑то вызывающим. Писатель и режиссер Лина Данем, которая купила увиденное в Instagram платье цвета металлик с розами и жестким воротничком, сказала мне: «Они похожи на нарядные платья, о которых ты мечтала в шестилетнем возрасте, или на платья, которые могли носить героини твоей любимой книги». Журналистка Хейли Гейтс, которую Хей называет своей музой, говорит: «У меня очень длинные волосы и иногда, когда я еду в метро в длинном платье, я чувствую, что люди смотрят на меня, как будто говоря: “Подмигни два раза, если ты угодила в какую‑то секту и тебя надо спасти”».

Дизайнер и писатель Кристофер Нике видит причину нынешней популярности викторианского стиля и «стиля прерий» Одежда «стиля прерий» подражает американскому костюму Дикого Запада. в реакции на одежду, которая открывает слишком много. «Годы, когда люди предпочитали минимум одежды, уходят, — считает он. — Мы думали, что это последний барьер, за которым останется только полная нагота». Но возможно, что этот «суперконсервативный тренд», как определил его один стилист, вовсе не случайно пришелся на время драматических вопросов к динамике сексуальной энергии. Нике, чей партнер — дизайнер Зак Позен консультирует Хей с момента запуска бренда, рассказал мне, что два года назад «люди говорили, что это одежда в стиле “не трахай меня”, и это звучало как оскорбление». Теперь же, по его словам, кажется, это скорее почетный знак».

По мнению Салли Зингер, креативного редактора «Vogue», есть что‑то явно эротическое в «такой строгости, которая ассоциируется со школьными директрисами и другими притягательными фигурами прошлого». В прошлом году она сидела в платье от Батшевы — бледно‑зеленом, с широким нагрудником и кремовыми оборками — в первом ряду модного показа «Calvin Klein» в Нью‑Йорке, что вызвало немало разговоров. С тех пор в платьях и топах «Batsheva» появлялись Джиллиан Джейкобс, Джессика Честейн, Натали Портман и Эрика Баду. Последняя сочетала желтое платье в стиле ампир с сапогами на платформе и косичками, чтобы, по ее собственным словам, «добиться идеального силуэта героини японских аниме».

Поскольку у Хей нет никакого специального образования в сфере моды, она рисует грубые наброски своих моделей, а затем работает с профессиональными закройщиками из модного квартала. (Когда мы с Хей пришли к одной из ее соавторов, Зоилой Крус, которая переделывала платье от Лоры Эшли, Крус рассказала мне, что в прошлом году делала костюмы на Хэллоуин для детей Бейонсе). Преимущество накрахмаленного хлопка и сложного покроя этих платьев состоит в том, что они больше льстят обладательнице, чем, скажем, легинсы или бесформенная шелковая хламида. По словам Данем, «платья очень идут, и кроме того, они дают возможность вашему телу проходить через разные трансформации».

Термином «ортодоксальный иудаизм» описывают широкий диапазон традиций, обычаев и форм религиозности, но только не стиль. Существует очень немного правил, которыми должна руководствовать в одежде женщина, придерживающаяся «новой ортодоксии», — в отличие от ортодоксов «в черных шляпах». Платье «Batsheva», возможно, не самый характерный наряд для ортодоксальной женщины — или для любой женщины вообще, но ясно, что интересы и ортодоксальный образ жизни Хей повлияли на ее стиль. Для Батшевы и Алексея вопрос о религии в семейной жизни остается открытым. Во время субботнего ужина с мужем и детьми Батшева выглядит совершенно естественно и с радостью участвует в ортодоксальных ритуалах, но порой кажется, что она участвует в какой‑то сложной ролевой игре. Такая же напряженность и с платьями Хей, которые сочетают традиционную женственность с явной иронией. Похоже, они одновременно говорят: «Вы что, думаете, я не знаю, как это выглядит?» и «Ну и что вы будете с этим делать?»

Однажды утром этим летом Хей — в винтажной футболке Дартмутского колледжа и юбке «Batsheva» — пригласила к себе домой подругу Коко Бодель, сценаристку и фотомодель. Хей номинировали на премию молодым дизайнерам, и ей нужна была помощь в подготовке показа. (Другими номинантами стали Кристиан Кован, чей сверкающий розовый костюм и шляпу к нему носила Леди Гага, и бывший дизайнер «Hood by Air» Рауль Лопес, который черпает вдохновение у «бездомных на 38‑й улице и Восьмой авеню».) В гостиной с видом на Риверсайд‑парк она выложила на двух диванах 20 с лишним платьев, топов и юбок в коричнево‑белую полоску, с розовым леопардовым узором, красно‑белых и цвета бронзовый металлик.

Хей, обладающая способностью тактично не замечать то, что ей не нравится (например, пару матерчатых сабо, изготовленных ее ассистентом), просто переводя беседу на другое, занялась длинными перчатками с пэчворковыми принтами с элементом неонового розового. «Они получились какие‑то сумасшедшие», — заметила она. Ее волновало, что она ответит судьям конкурса, если они спросят ее, шьет ли она нормальную одежду. «Это вполне классическое, — указала она на черное платье на пластмассовой вешалке. — Оно не совсем нормальное, оно все‑таки очень старомодное и несколько странное, но мне кажется, многие женщины…» Она осеклась. Платье было в пол, с длинными рукавами и воротником‑стойкой с белой отделкой.

Пришла другая модель, и Хей выдала ей на примерку лилово‑кремовое платье с многоярусной юбкой. Бодель перебирала шарфы, которые можно накинуть на плечи или носить на голове, как шляпку. «Симпатичные», — обронила она.

«Их никто не заказывает, и банданы тоже», — ответила Хей, вручая модели мужские кроссовки для завершения образа.

В прошлом году одно из платьев Хей было включено в обзор «Vogue» под названием «Как носить самые несексуальные тренды сезона, от сабо до вельветовых брюк». Бодель согласна, что эти платья не самые сексуальные. «В них не видно кожи», — сказала она, держа в руках зеленое платье длиной до щиколоток, которое недавно надевала на мероприятие, устроенное Батшевой. Но после мероприятия, рассказала она, они с подругой, тоже в платье от Батшевы, пошли в итальянский ресторан в Ист‑Виллидж, «и все мужчины останавливались и глазели на нас, типа: “Вы что делаете? Куда вы? Что происходит?”» Она изобразила ужас. «А мы такие: “Просто идем ужинать”»

Когда в январе 2012 года Батшева начала встречаться с Алексеем, оба переживали период трансформации. Батшева недавно бросила работу адвоката. Ее первой работой после окончания Стэнфорда и джорджтаунского факультета права, стала одна из самых элитарных корпораций Нью‑Йорка — «Simpson Thacher». Ей нравились зарплата, ритм и компетенция фирмы. «Вы могли подготовить дело за ночь и на следующий день уже представить его». Но на третий год в фирме она стала чувствовать, что не успевает за коллегами‑мужчинами, хотя нередко уходит с работы после 10 вечера. «Когда мне нужно было проявить изобретательность, я чувствовала себя очень неуверенно», — вспоминает она. Она перешла в фирму поменьше, но все равно ее преследовала мысль, что эта профессия не для нее. Поэтому она ушла, написала сценарий для телевидения и стала активно посещать занятия по йоге.

Алексей, выросший в нерелигиозной еврейской семье на Манхэттене и на Лонг‑Айленде, имел репутацию плохого мальчика из модного мира с буйной любовной биографией. Он был известен провокативностью — как в фотографиях, так и в личной жизни. Он путешествовал по всему миру и заработал себе имя серией проектов самого высшего уровня — снимал, например, кампанию Тома Форда для «Gucci», работал с Меган Фокс, Джоном Уотерсом и Дженнифер Лоренс. В 2008 году он стал ходить в ортодоксальную синагогу неподалеку от своей студии в Челси. «Я стоял на распутье, — говорит он. — Я искал ответы». К тому времени как они с Батшевой отправились на первое свидание, он соблюдал кашрут, каждый день ходил в синагогу и подыскивал себе жену.

Батшева увидела в Алексее родственную душу. В отпуске в Черногории они заказали виноград в гостиничный номер, намереваясь изготовить кошерное вино. Но Батшеве непросто было понять все ритуалы и сложности новой жизни Алексея и приспособиться к ним. Однажды Алексей исчез на три дня, отключил телефон и компьютер — и все это из‑за еврейского праздника, о котором она раньше только слышала. В июле 2012 года он сделал ей предложение в Брайант‑парке, где когда‑то обручились его бабушка и дедушка. Батшева согласилась, но все месяцы, оставшиеся до свадьбы, они спорили, каким станет их общий дом. В семье едят только кошерную еду и соблюдают шабат. Но покрывать голову в соответствии с некоторыми законами еврейской скромности Батшева отказалась наотрез. Ее обидело молчание Алексея на встрече с раввином, который пытался убедить ее носить парик после свадьбы. «Я ждала, что он что‑нибудь скажет, а он не открывал рта», — вспоминает она.

Наконец, они сошлись на парике от голландского стилиста Кристиана Хутенбоса, который Батшева, по ее собственным словам, время от времени надевает «в виде эксперимента», и обратились к менее строгому раввину, чтобы он провел церемонию. Свадьба состоялась в синагоге персидских евреев в Кью‑Гарденс, во дворе, освещенном факелами. Был холодный декабрьский вечер, на Батшеве было белое шелковое свадебное платье матери и бабушкина кружевная скатерть вместо фаты. На Алексее — черный костюм и серая шляпа «Borsalino». Когда начались танцы, почти 300 гостей, многие из которых представляли модный мир, оказались разделены по половому признаку, и между ними стояла занавеска.

В прошлую пятницу Алексей и Батшева принимали у себя нескольких гостей, а пятилетняя Рут и трехлетний Соломон, которого отец называет Залман, как на идише, бегали по гостиной. Батшева испекла халу и приготовила обильную трапезу: тефтели, грудинку, ячмень с брюссельской капустой. Перед едой Алексей спел «Эйшес хаиль» («Жена доблестная»): «Делает она покрывала и продает их, пояса поставляет купцам. Сила и прелесть — облик ее, радостно встречает она новый день».

Потом Хей показала мне свою фотографию, которую сделал Алексей, когда они встречались. Фотография сделана в хасидской части Вильямсбурга, и Хей позирует в длинном черном платье из детского костюма, который она купила в Иерусалиме, в парике, шляпке‑таблетке по моде 1950‑х годов, двубортном пальто, массивных туфлях и плотных чулках со стрелками. Эта фотография иллюстрирует их увлеченность ортодоксальным костюмом, хотя прохожие, которые видели их в тот день, как они оба вспоминают, казалось, были недовольны зрелищем. «А я думала, что выгляжу очень убедительно», — сказала Хей.

В течение двух лет, когда родились Рут и Соломон, Алексей вел ортодоксальный образ жизни, одевался в темные костюмы и отрастил длинную бороду. Он продолжал снимать для журналов, в частности фотографировал Мишель Обаму и Анджелину Джоли, но не касался руками ни одной женщины, кроме собственной жены, даже не здоровался с ними за руку. Наконец Батшева убедила его, что все эти ритуалы несовместимы с жизнью, которой она хотела бы для своей семьи. «Я не давала ему покоя», — вспоминает она и говорит, что иногда, когда он забывал порядок молитв, ей казалось, что он «играет какую‑то роль, которую он не выучил хорошенько». Алексей соглашался и признавал: «Духовное единение двух людей — дело непростое».

Интерес Хей к ортодоксальным обычаям, особенно к костюму, может показаться легкомысленным. Она часто публикует посты в Instagram со старыми фотографиями, в которых черпает вдохновение. На одной из них рядом с хасидской невестой в фате, скрывающей лицо, стоят женщины в платьях с высокими воротничками и головных платках. На другой — одна из моделей из недавнего каталога в парике от Кристиана Хутенбоса. (Рут тоже надевает парик, засовывает крошечные ножки в мамины туфли на шпильках, когда позирует для каталога коллекции детской одежды.) В публикациях Хей можно найти фотографии группы женщин‑амишей в фартуках и шляпках; принцессу Диану в платье с широким нагрудником; Фриду Кало с сигаретой и Элейн Бенис в платье с цветочным орнаментом («#Seinfeld #elaine #upperwestside»). Есть и фотография самой Хей в платье с оборками, торжественно преклоняющей колени в кухонной раковине.

У себя дома Хей показывала мне фотографии Синди Шерман, сделанные несколько лет назад. Одну из них, где Шерман, наклонившись, держит коробку с яйцами, она опубликовала в Instagram: «Явно женщина в #batshevadress». «В тот момент, — рассказывает она, — я играла в самоуничижительную игру: “Я просто чудачка из Верхнего Ист‑Сайда”. Потом я перешла на позицию: “Я просто одеваюсь как чудачка из Верхнего Ист‑Сайда”. Я думаю, что я играла с самыми худшими своими страхами, вроде как домохозяйка на стероидах, которая пытается развеяться».

Однажды Хей отвела меня в дом в голландском колониальном стиле в Кью‑Гарденс, где выросла она сама и ее брат Мило и где до сих пор живут ее родители. Гейл Розенберг выросла неподалеку, в Форест‑Хиллс, изучала искусство, а в 1970‑е годы переехала в Израиль. Потом они с мужем Эйтаном Эданом поселились в Нью‑Йорке, а после рождения Батшевы Розенберг закончила магистерскую программу по изобразительному искусству в Квинс‑колледже. Многие годы она посещала кружок по рисованию живой натуры. «Это выглядело так, — рассказывает Розенберг. — Натурщик разговаривал. Люди, которые его рисовали, тоже разговаривали. Это было похоже на дискуссионную группу, где все рисовали, а в середине стоял голый человек».

Эдан принес кофе и миску черешни. У стен и стульев расставлены холсты Розенберг. На одной картине, написанной, когда ей было под сорок, Розенберг изобразила себя саму с двумя детьми и рассказала, что, когда Батшеве было семь лет, у нее случился выкидыш. Когда «феминистское искусство вращалось преимущественно вокруг таких тем, как сексуальность, идентичность и всякое такое», профессоры Квинс‑колледжа, по ее словам, испытывали сомнения по поводу этой работы; они колебались, нет ли здесь «какого‑то возвращения к прославлению материнства». Лишившись стимула, она в конце концов бросила живопись.

Позднее Хей рассказала мне, что в подростковом возрасте «мечтала быть активным человеком, который изменяет мир», в том числе, как она сейчас уверена, потому, что ее мать «была таким талантливым художником и не получила признания». Оставив юриспруденцию, Хей подумывала о том, чтобы подготовить выставку работ матери или использовать ее холсты в качестве задника на модных показах. «Я все время думала о своей матери, воображала, как она выглядела на свадьбе и в 1970‑е годы, когда она носила все эти прекрасные платья в стиле прерий, — говорит Хей. — Я чуть было не стала шить одежду с мыслью о том, как выглядела моя мать в те годы». Недавно родители Хей ездили в Пенсильванию, где живут амиши, и мать вернулась с целым мешком новых принтов для Батшевы.

Вскоре после поездки в Кью‑Гарденс мы с Хей шли по Южному Вильямсбургу, рядом с тем местом, где когда‑то они с Алексеем устраивали фотосессию. Хей была в платье «Batsheva» в пол, в кепке с логотипом «Zabar’s» — огромного продовольственного магазина в Верхнем Вест‑Сайде и удобных сабо «Dansko». Мы прошли мимо трех молодых женщин в черных юбках до икр и головных платках. Пожилая женщина в длинном платье с цветами сидела на пороге своего дома, поглядывая на прохожих с садового стула.

Хей рассуждала о том, что она называла достигаемой без всяких усилий уверенностью в себе, характерной для амишских и хасидских женщин, — это впечатление частично подтверждается тем, что они носят платья с кедами: «Они считают, что просто занимаются своими делами и никто не обращает на них внимания, и мне нравится, как люди смотрят на них». Еще Хей нравятся поясные сумки и халаты, которые носят пожилые женщины в ее квартале, и неряшливый стиль матерей с маленькими детьми, которые перед выходом из дома натягивают на себя первые попавшиеся вещи. «Они такие: “Берем еду, влажные салфетки и выходим”, а потом сталкиваются с кем‑то, и им становится неловко, понимаешь?» Иногда «в такой момент “не смотри на меня” все застывает внутри, и ты думаешь: “А может, ничего выглядит?”» Когда в детстве Хей ездила в летний лагерь, она представлялась как Бет. «А теперь, — говорит она, — я ставлю везде свое имя». 

Оригинальная публикация: Batsheva Hay Rethinks the Traditions of Feminine Dress