Показанная на Лидо вне конкурса картина Амоса Гитая «Почему война» — не единственная работа израильских режиссеров, попавшая на только что завершившийся 81-й Венецианский кинофест. Эти премьеры состоялись, несмотря на звучавшие повсеместно требования бойкотировать Израиль. И израилененавистики в полной мере насладились европейской свободой слова на церемонии закрытия. Однако для Израиля вся эта риторика не повод отказываться от такой трибуны как Венеция. Тем более что речь в фильмах идет о трагедии 7 октября. О своем восприятии случившегося, о причинах, побудивших его снять это кино, о перспективах мира на Ближнем Востоке размышляет режиссер Амос Гитай.

Этот киножанр принято обозначать как docufiction. Четыре музыканта, расположившиеся по периметру сцены, исполняют музыку для струнных, написанную живущим сейчас в Берлине композитором и скрипачом Алексеем Кочетковым. Тем временем на черном фоне прокручиваются вступительные титры. Позже зрители услышат «Кадиш» Равеля — и начнется медитация: фильм-эссе о природе и безумии войны, с включенными в него документальными кадрами, видами Тел-Авива, фотографиями израильских заложников с баннером «Bring them home now!» и актерами в роли исторических персонажей — Эйнштейна и Фрейда. Амос Гитай отталкивается от их переписки 1932 года, остающейся по сей день актуальной. Фильм «Почему война», вдохновленный этими письмами и снятый израильским режиссером, давно живущим во Франции и известным своим критическим отношением к политике родной страны, исследует корни военных конфликтов и пытается их объяснить. 

ТАТЬЯНА РОЗЕНШТАЙН → Как начинался этот проект? И когда?

АМОС ГИТАЙ ← Я начал работать над ним в январе, через три месяца после нападения ХАМАСа. Мне было очень больно, когда я узнал о возобновлении конфликта между Израилем и Палестиной. Моя страна, которую я люблю, вновь погружается в бесконечный круговорот войны, и я вижу, что ею управляют люди, заинтересованные в продолжении военных действий. Меня очень огорчает и реакция западных стран. Европейцы, которых я привык считать разумными людьми, смотрят на нас как на дикарей. Я говорю о «нас», имея в виду всех, кто живет на Ближнем Востоке. В глазах европейцев все мы дикари, хотя не так давно, менее ста лет назад европейцы уничтожали друг друга, и именно Европа умудрилась убить десятки миллионов людей. Я говорю это не к тому, чтобы напомнить, — если мы будем указывать друг на друга пальцем, это никак не решит проблему. Каким-то образом мы должны двигаться вперед.

ТР → Как вы считаете, почему до сих пор люди решают конфликты с помощью войн?

АГ ← После событий 7 октября, пытаясь разобраться в самой природе стремления людей к войне и насилию, я снова стал читать некоторые классические тексты. И переписка Эйнштейна с Фрейдом стала для меня откровением. В 1931-1932 годах Лига Наций, предшественница ООН, попросила Эйнштейна выбрать интеллектуала, подходящего для обсуждения этой проблемы, и написать ему письмо. Эйнштейн выбрал Фрейда. Их дискуссия свелась к вопросу «почему война?». Почему люди ведут войны? Мы не обречены на насилие, но война — это самое легкое и при этом самое ужасное решение. Для кого-то война является способом получения личной выгоды, как это ни страшно звучит. Но так и есть. Вспомните мой фильм про убийство премьер-министра Израиля Ицхака Рабина. Он был одним из немногих, кто пытался наладить диалог, за что поплатился жизнью. Причем виноваты в его смерти обе стороны. Возвращаясь к переписке Эйнштейна с Фрейдом, скажу, что эти письма как будто продолжают мои мысли о путях, которые могли бы помочь избежать вооруженных конфликтов и найти мирные решения. Вокруг этого невероятного, поразительного диалога выдающихся интеллектуалов я выстроил некое поэтическое действо. Поэтическое — не фигура речи: в фильме нет войны, лишь рассуждения о ней. И не только рассуждения из этих писем. Я цитирую, например, «Три гинеи» — эссе Вирджинии Вульф, где она рассуждает о предотвращении войны и о насилии, и эссе Сьюзен Зонтаг «О боли других», затрагивающее тему визуализации страдания и иконографии войны. Эти тексты помогают понять, убеждают, что изображение насилия само по себе способно увековечить ненависть или, напротив, исцелить от нее.

ТР → Эйнштейн верил, что «глобальная власть» (global authority) может предотвратить войну. Не противоречит ли это идее индивидуальной свободы?

АГ ← Эйнштейн был очень противоречивой фигурой. Его взгляды отчасти вдохновлены Карлом Максом и его идеями, рассуждениями о деньгах и индустриализации. Я нахожу более интересной персону Фрейда, который исследует душу и задает вопросы о природе человека. Его метод — диалог. Психоанализ открыл пространство для диалога врача с пациентом, которого до Фрейда подвергали насилию: лечению электрошоком, принудительным фиксациям, пичкали препаратами, угнетающими психику. Но для диалога необходимы два равноправных человека, и у них не обязательно должны быть одинаковые взгляды. Помимо прочего, мне близок оптимизм Фрейда в отношении культуры: он считал культуру лекарством.

ТР → В своем эссе «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд ввел понятие танатоса как инстинкта смерти (открытое, как феномен, Сабиной Шпильрейн. — Ред.). Как вы прокомментируете его идеи в контексте современных событий?

АГ ← Фрейд, заявив, что «цель всей жизни — смерть», предполагал, что все живое стремится к смерти. Моя мать часто говорила о Фрейде, и я люблю её цитировать. Когда ей было 19 лет, она поехала в Вену, чтобы встретиться с ним. Она верила в психоанализ как способ исцеления и считала, что разговор может лечить. Моя дочь Керен тоже изучала психологию и работает психологом в клинике, помогая наладить диалог между врачами и пациентами. Мне нравится, что в моей семье две женщины из разных поколений постоянно напоминают мне о важности идей Фрейда. Когда я пригласил Матье Амальрика сыграть Фрейда в своем фильме, я осознал его идеи еще глубже, просто слушая, как Матье читает его письма.

ТР → Вы часто цитируете свою мать. Как вы думаете, если бы матери воспитывали своих детей иначе, возможно, было бы меньше войн?

АГ ← Я верю, что матери могут оказать на своих детей куда более мощное воздействие, чем фильмы самых талантливых режиссеров. И уверен, что некоторые родители наносят своим детям вред, давая неправильные установки, ограничивая их мышление или постоянно их осуждая. Я верю в культуру и конструктивный диалог, а не в демагогию и упрощение культурных ценностей. Я считаю, что великие художники — те, кто критикует не других, а себя и свое общество. А задача искусства — задавать вопросы, что я и делаю. Я спрашиваю, почему люди продолжают воевать, или почему война остается методом разрешения конфликтов. Мой фильм – поэтическое высказывание, а поэзию невозможно объяснить, она интуитивна.

ТР → Вы всерьез полагаете, что изменения в сфере культуры способны отвратить человечество от войн?

АГ ← Да. Хотя мой фильм начинается с израильско-палестинского конфликта, он выливается в универсальные размышления о природе войны. К сожалению, в современном мире тому много примеров. Я всю жизнь жил среди этнических, религиозных и политических споров, разногласий и старался не поддаваться им. Я верю, что кино может нести гражданскую миссию. Мы живем в мире, где диалог становится все более сложным и редким явлением, и это на руку радикалам, которых становится все больше, причем везде. Я хотел бы строить мосты, а не сжигать их. Мы, режиссеры, да и все художники в целом не должны мириться с конфликтами. Я пытаюсь заставить израильтян и палестинцев говорить с помощью языка искусства. Это именно то, что я годами делал в своих фильмах и спектаклях. В античности традиционная роль художника заключалась в том, чтобы быть целителем. Исцелять души. Я принимаю идею режиссера или художника как целителя.

ТР → Вы напомнили, что в вашей картине нет кадров войны — смертей, разрушенных поселений. Почему?

АГ ← Я уже касался этого, моя картина избегает визуализации конфликта, потому что изображения зла лишь подпитывают ненависть и продлевают войны. А мы решили снять антивоенный фильм. В Израиле мы постоянно видим по телевидению кадры страдающих израильтян: сожженные кибуцы, убитые дети, страшные сцены насилия. А палестинцам показывают другое: кадры разрушенной Газы, убитых людей… Израильтяне, видя, как их соотечественников убивают и берут в плен, как это произошло 7 октября, начинают думать о мести. Палестинцы, наблюдающие, как их близкие умирают под бомбежками, испытывают те же чувства — месть и ненависть. Это порождает бесконечный цикл насилия. А СМИ разжигают и продлевают войны. Сегодня, чтобы испытать шок и ненависть, достаточно просто включить телевизор.

ТР → Ваш фильм пытались бойкотировать, призывали не пускать вас на Венецианский фестиваль. Как вы это прокомментируете?

АГ ← Я стараюсь не заострять внимание на этом эпизоде. Люди, которые призывали к бойкоту, даже не посмотрели мой фильм. При этом многие палестинские фильмы, представленные сегодня на международных фестивалях, частично профинансированы в Израиле, в то время как на мой фильм не потрачено ни одного шекеля. Это обычный конформизм толпы. Но знаете, иногда обострение конфликта может неожиданно вылиться в примирение, потому что люди могут, наконец, понять, что конфликт — это не выход. Чаще всего это понимание приходит с опозданием. Но в наше время невозможно сначала убивать друг друга, а потом объявлять о своей победе. Победителей не будет. Обе стороны должны это понять. Палестинцы должны осознать, что правление ХАМАСа не принесет им добра: в таком обществе у женщин не будет прав, исчезнет христианское население Востока. Израильское общество, в свою очередь, должно избавиться от экстремистов и правых националистов в своем ультрарелигиозном правительстве. Только тогда, возможно, начнется диалог, появится перспектива моста между нами. Пока этого нет. Но я верю, что однажды мост будет построен. У нас просто нет выхода. Некоторые люди, живя в регионах постоянных конфликтов — любых, их, к сожалению, очень много, – склонны думать, что находятся в центре мира. Но центра мира не существует: планета круглая, как мы знаем со времен Коперника. А тем, кто смотрит на нас со стороны и считает израильтян радикалами, я бы хотел сказать, что жизнь не бывает черной или белой. В каждом обществе есть люди с разными взглядами, и некоторые из них могут не соглашаться с политикой правительства. Если изолировать инакомыслящих, ситуация станет безвыходной. Поэтому не стоит всех грести под одну гребенку и все упрощать — в таком случае вы сами становитесь радикалом. Ничего хорошего это не приносит.