Выпивший гаишник просвещал меня: «У вашей нации самые лучшие автомобили — это я вам как инспектор говорю, и самые красивые женщины — это я как мужчина». И тут как раз выходит книжка — «Прекрасная еврейка» Москва, «Древлехранилище», 2007 . На обложке — поясной портрет обнаженной молодой женщины, спереди словно бы залитой лунным светом, с обращенным долу скорбным взглядом. Заднюю сторону обложки всю целиком занимает длиннейшая цитата из рассказа Куприна: гимн еврейской женской красоте. На титульном листе — женская головка, воспроизведенная с известного наброска Пушкина: это Амалия Ризнич, никак не еврейка, полунемка-полуитальянка. В книгу вброшюрованы три тетрадки изображений: государственных деятелей, городов, рукописных текстов — и евреек, которым из 24 листов иллюстраций отпущено 7… В школе имела хождение псевдоцыганская считалка: «Положи на ручку какую-нибудь штучку. В этой штучке есть обман, я кладу ее в карман». Не ищите в книге ни красавицы, ни эротики. Ни, честно говоря, книги. Это сборник, состоящий из трех научных статей и четырех архивных документов, в общей сложности сотня страниц небольшого формата, порядочная часть которых — подстраничные сноски. Авторы, два кандидата наук и аспирантка — ученые люди, историки. Издательство также научное. И только поняв это, замечаешь, что название книги взято в кавычки и имеет продолжение мелким курсивом — «Прекрасная еврейка» в России XVII — XIX веков: образы и реальность». Все остальное: лунный свет, лебяжья грудь, Пушкин, несчастная Амалия, Куприн, Наполеон на коне и Екатерина со скипетром — заман читателя. Заманивают нас: не то издатели, не то авторы.

И тем не менее… И тем не менее я читал книгу с увлечением. Правда, у меня была личная заинтересованность. Я считаю, что такое явление, как прекрасная еврейка, не выдумано литературой, а в самом деле есть. Как и прекрасная итальянка или полячка. Но в России полячки были сравнительной редкостью, итальянки же редкостью исключительной. А евреек — пруд пруди. Литература только оформила этот образ в художественно-исторический. Женщина с семитическими чертами выделялась в славянской среде прежде всего внешне. При этом ей сопутствовал какой-никакой ореол тайны. Из-за ее принадлежности племени, говорившему, подобно иностранцам, на плохом русском — и на непонятном своем. Верившему в Бога, как-то связанного с русским Богом, но не вполне понятно, как. Имевшему не то священников, не то учителей — не то церкви, не то молельные дома. Одевавшемуся в кафтаны, вроде бы не отличающиеся от общепринятых, а выглядевшему между тем необычно. Племени, происходящему из времен древних и земель экзотических — и как бы печатью этих времен и земель обособленному от окружения.

В совокупности с этой таинственностью и библейскими ассоциациями иконный лик с «до того огромными и черными глазами, что кажутся подрисованными», как писал Куприн, с грацией движений, особенно подчеркнутой нищим бытом, делал молодую еврейку особенно привлекательной для мужчин-неевреев. Чарующая красота Ревекки становится одним из главных романных узлов «Айвенго» Вальтера Скотта. Знаменитая поступь Береники в «Иудейской войне» Фейхтвангера дает ей власть над императором Титом — исчезающую из-за ничтожного дефекта после перелома ноги. Известный эпизод войны 1812 года, когда Александр I, проезжая через Литву, облобызал прелестную дочь корчмаря, породил в полосе рассеяния поговорку: «Вымажи личико сажей, чтобы царь тебя не поцеловал». Естественно, происходили, и не так уж редко, случаи и менее безобидные — совращений, насильственных похищений. Как, впрочем, и мгновенно вспыхнувших девических влюбленностей с последующим бегством из семьи, из обрыдлой среды, от неизменного и безвыходного образа жизни. 

По какой схеме ни развивалось дело, сравнительно часто оно завершалось браком — с обязательным условием принятия невестой христианства. Одной такой барышне, Меланье Клеменовой, посвящена центральная статья сборника. Ее в 1634 году вывез из Польши в Россию будущий муж Иван, «боярский сын». Отец стал добиваться возвращения дочери — которую дома звали, надо думать, Малка. Челобитные царю слали обе стороны, тяжба тянулась десятилетиями, семья росла в арифметической прогрессии бедность в геометрической. Вообще, это главное впечатление от знакомства с судьбами — замены шила на мыло. Нищета местечка сменялась нищетой русской провинции, в дополнение к непосильным податям и налогам боярский сын получал рожавшую ежегодно жену.

По мере вхождения еврейских купцов в русское общество воспитание девушек в семьях становилось более светским, европейским. Дочь Беньямина Шпеера, выйдя замуж за князя Долгорукова, превратилась не просто в княгиню, но в звезду света. Лия Рафалович-Сталинская, дочка трактирщика, выйдя за адмирала Грейга, сделалась чрезвычайно влиятельной фигурой на Черноморском флоте России. Оставаясь, несмотря на крещение и появление буквы «Ю» перед именем (Юлия), преданной почитательницей Ружинского цадика, она уже в качестве «тетки Леи» оказывала заступничество притесняемым евреям. Тут образ «прекрасной еврейки», и без того тяготеющий к библейским образцам, неизбежно пересекался с историями Эсфири — и Юдифи. Заметим, что по причине ли почитания девы Марии, или по еще каким, антисемитизм куда реже распространяется на женщин, нежели на мужчин.

Похоже, что сравнительно высокий процент браков на еврейках в кругу коммунистических бонз — показатель продолжения той же линии. Моя мать, врач, попав в эвакуацию в Свердловск, работала в паре с медсестрой Любовью Ароновной. В Гражданскую войну конник-комиссар увез ее из украинского местечка. Их сын, признанный в городе красавец, стал актером с амплуа героя-любовника. Я, тогда мальчик, видел его мать старой и некрасивой, но чем-то обращавшей на себя внимание. Еврейские красавицы, как все восточные женщины, довольно быстро увядали и, словно бы пропустив средний возраст, решительно превращались в старух. Однако и старухами сохраняли внешность, которую хочется назвать завершенной. Не случайно замечено, что старухи всех народов, чем дольше живут, тем больше становятся похожи на евреек.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №385)