Для большинства американцев нацизм спрессован в единственный исторический момент — геноцид, самое страшное преступление Третьего рейха, когда гражданское население вывозили в товарных вагонах в лагеря смерти и там умерщвляли ядовитым газом. Фокусируясь на этом моменте, не рассматривая даже мельком то, что предшествовало ему и последовало за ним, мы упускаем шанс узнать что‑то полезное о Холокосте, уроки которого нам велят помнить. Мы до сих пор слишком мало знаем о том, как Германия докатилась до таких преступлений.

Как случилась такая метаморфоза? В смысле, как вышло, что такая женщина, как я, родившаяся и выросшая в гордой собой семье немецких ортодоксальных евреев, два года назад провела вечер Йом Кипура, святейшего из всех святых дней, самым безбожным образом, делая маникюр и педикюр в салоне «Айрис» в Верхнем Ист‑Сайде?

Имена Марка Твена и Нахманида непривычно видеть рядом, но то, что их размышления о своих путешествиях совпадают, напоминает нам: история полна неожиданностей, а ее самые резкие зигзаги и виражи почему‑то затрагивают евреев. Спустя 30 с лишним лет после публикации «Простаков за границей» человек, который издал свои путевые заметки, будучи не слишком известным, стал самым знаменитым в Америке писателем, написал эссе «Касательно евреев». В нем он размышлял о стойкости Израиля: «Все твари земные смертны, но только не еврей; все другие силы преходящи, но он остается. В чем секрет его бессмертия?»

Более 1 тыс. человек служили в Еврейской службе порядка в Варшавском гетто, подобные же организации были основаны в нацистских гетто и в других частях оккупированной Европы. В Варшаве еврейские полицейские подчинялись власти немцев, но находились под непосредственным надзором польской «синей полиции». Между тем их официальная роль заключалась в работе с еврейским советом, или юденратом, который номинально контролировал гетто.

Я вела этот дневник с 8 декабря 1943 года по 4 марта 1944 года — в первую зиму моего двухлетнего заключения — вместе с моими родителями Виктором Пиком и Мари Пиковой и моим братом Бобби — в чешском концентрационном лагере, также известном как Терезиенштадт. Он содержит восемь записей, несколько рисунков, стихотворение про снег и рассказ , обсуждающий мораль в Терезине. Сразу после войны я добавила туда имена подруг, пометив имена тех, кто не выжил, значком минуса.

В культуре, принявшейся славить Старый Свет как источник аутентичных ценностей, многим американским евреям, возможно, было больно принять тот факт, что их родители, дедушки и бабушки добровольно сменили имена и фамилии с изначальных еврейских на другие. Вину за изглаживание еврейских имен и фамилий куда как проще было возложить на равнодушных чиновников с острова Эллис.

Как человек с такими устремлениями, талантами и неоспоримыми достижениями столь часто умудряется проявлять мелочность и поступать во вред себе? Как могло получиться, что премьер‑министр, среди недавних триумфов которого есть мирные соглашения с четырьмя арабскими государствами, серия грандиозных ударов по ядерной программе Ирана и рекордная по глобальным меркам кампания вакцинации от Ковид‑19, потерпел поражение на выборах, а верх взяла самая странная в израильской или даже всей западной истории коалиция политических партнеров? Если ответить кратко, дело в личных отношениях.

Однажды, когда один врач‑эсэсовец размышлял вслух, зачем надо убивать всех бедных евреев Восточной Европы, Менгеле, как он помнит, объяснил ему, что «именно из этого людского резервуара евреи черпали новые силы и так освежали свою кровь. Без бедных, но якобы безобидных восточных евреев цивилизованные западноевропейские евреи не были бы способны выжить. Следовательно, необходимо уничтожить всех евреев». Массы религиозных евреев‑бедняков Польши были чуть ли не побочными жертвами этих усилий: истинной мишенью была элита, занесшая бациллу космополитизма.

В 1950 году благодаря существенному пересмотру Акта о перемещенных лицах двери США наконец‑то распахнулись, но к тому времени большинство евреев в лагерях перемещенных лиц прекратили попытки попасть в США и стали уезжать в Палестину, часто нелегально, а позднее в новое Государство Израиль, где многие из них в первые дни конфликта взяли в руки оружие. Тем временем сотни тысяч неевреев из Восточной Европы въехали в США, причем их биографию за период войны крайне редко проверяли всерьез.

Родные и друзья уже произносили надгробные речи, как вдруг «в зал, рыдая, вошел дряхлый старик. Он поцеловал покойному Мейеру Бёрнбауму ноги, затем вскричал: “Вот те самые тфилин”»... Когда Элияу Германа отправили в Маутхаузен, он взял с собой тфилин. В конце войны Германа погнали маршем смерти в другой лагерь. Он и несколько узников сбежали и для маскировки переоделись в эсэсовскую форму убитых нацистов. Внезапно им повстречался джип, в нем ехали американские солдаты, которые приняли их за врагов...

Оказывается, Зигмунд Фрейд не разделял сионистскую мечту. Более того, этот великий доктор и ученый активно выступал против образования еврейского государства в Земле Израиля и неутомимо высказывал свое неодобрение — в довольно красноречивой и острой форме он выразил его в письме, отправленном в 1930 году главе венского отделения «Керен а‑Йесод».

Что это за дом, который Аппельфельд намеренно отказывается называть по имени? Восточная Европа, где почти всех евреев перебили? Израиль, куда сионизм призывает евреев вернуться, считая его их историческим домом? Или же, пожалуй, для Аппельфельда единственный возможный дом — что‑то вроде этой горной вершины, полузабытое, полупридуманное место, которое может существовать только на книжных страницах.