Нам с Ойзером открылся новый мир. Мы больше не сидели на зеленом колодце. Ойзер больше не спрашивал, верю ли я в Б‑га и жил ли на свете пророк Моисей. Теперь на такие вопросы не было времени. Каждый вечер мы стояли под окнами чайной и слушали прекрасные песни из далеких краев. Не знаю, как Ойзеру, но мне казалось, что лучше чайной ничего на свете нет. Там пели и веселились, но, главное, нам с Ойзером нравилось смотреть на Рухчу, дочку Ханчи.

Потомок священников, злой и умный, знаток Талмуда и просвещенец, на старости лет реб Менахем вынужден был стать бухгалтером у богача в начищенных поскрипывающих сапожках, с холеной бородой и мозгами деревенщины. Реб Менахем, точь‑в‑точь как его супруга, не считал нужным благословлять свечи и молиться. «Пусть, — говорил, — мой хозяин молится. Он вор, а воры Б‑га боятся». Когда ему замечали, что так нехорошо говорить на своего хозяина, он хмуро возражал: «А что, я его просил стать мне хозяином? Кстати, Б‑г его тоже не любит. Б‑г три вещи ненавидит: выкрестов, свиней и богатеев».

Миновал Пейсах. Над садом вставали голубые теплые утра. В доме еще пахло свежим бельем и вымытыми полами. И никто не ожидал, что именно сейчас, в это прекрасное время, мой дед может умереть. Я‑то всегда думал, что неунывающий Дувид‑Фройка, с его песенками и шутками, умрет последним в городе... А он, вытянувшись, лежал на полу, как снулый линь.

В «Искуплении» Горенштейн, похоже, художественно реализует свое убеждение, свое знание человека. Участие в уничтожении евреев для него явление не национальное, а социально‑культурное, точнее, антикультурное. Вненациональное

Возникновение книгопечатания в Португалии, которая с точки зрения еврейской культурной традиции составляла единое целое с Испанией, неразрывно связано именно с появлением еврейских типографий. Первой датированной книгой на португальской земле стало еврейское Пятикнижие, которое было напечатано в 1487 году в городе Фару (Faro), расположенном недалеко от границы с Испанией.

Еще рассказывали, что реб Дувид — убежденный миснагид, что он ни во что не ставит хасидских праведников и терпеть их не может. Однажды он проклял одного из них и поэтому охромел. А так это был самый обычный злой ребе. Но он обладал одним достоинством, за которое мы прощали ему и то, что он миснагид, и даже его проклятый ремень от машинки. Никто в целом мире не умел так объяснять Пятикнижие, как наш реб Дувид. Был у него к этому особый дар, и неважно становилось, что учитель миснагид и ремнем дерется. Каждое слово он подносил, как лущеный орех, и клал ядра нам в рот, чтобы мы ощутили их вкус во всей полноте.

Ципеле была — кровь с молоком. Посредине изящного подбородка — ямочка, которая улыбалась сама по себе, даже если Ципа того не хотела. А когда она разжимала тонкие, свежие губы, еще две ямочки улыбались у нее на щеках. Точеная фигурка, длинные ноги со стройными бедрами, которые двигались при ходьбе, как живые существа, — все притягивало взгляды и молодых, и пожилых. К тому же Ципеле очень украшали густые волосы цвета перезрелого каштана.

Первая реакция петербургской еврейской элиты на погромы не выходила за рамки созданного десятилетия назад способа общения с властями. 11 мая 1881 года делегация во главе с Горацием Гинцбургом добилась аудиенции у Александра III. К этому моменту все участники переговоров были убеждены, что погромы являются еще одним детищем революционного движения. Поэтому царь подтвердил равенство всех подданных вне зависимости от их национальности и религии, и еврейская делегация удалилась в приподнятом настроении. Однако оптимизм длился недолго.

Да, соглашался он, его отец сыграл свою роль в ужасных событиях в оккупированной Польше во время войны. Нет, отец не несет уголовной ответственности за тогдашние кошмары, ибо был «достойной натурой». Верно, существуют изобличающие документы периода его губернаторства в Кракове и Лемберге, но подписи Отто на них нет. Мое упоминание о трех письмах, о которых я узнал в министерстве юстиции в Вашингтоне, Хорст отмел.

«А разве плохо, — думаю, — если бы круглый год стояло лето? Не лучше было бы, если бы молились и каялись, когда на полях еще колосится хлеб? Неужели Всевышнему не нравилось бы, если бы молитву вел молодой кантор с красивым голосом, а не Мошка, который скрипит, как тупая пила? И вообще, почему евреи выбрали себе такие грустные праздники, такие мрачные?»

Еврейское книгопечатание на той территории, которую принято называть собственно Ашкеназом , началось лишь в XVI веке . Этот факт делает для нас ашкеназские издания из Италии еще более ценными. Тем не менее 1475 год можно считать поворотным годом и для внедрения еврейского элемента в христианское книгопечатание непосредственно на землях Ашкеназа. Я имею в виду первое использование еврейских букв в латинском инкунабуле.

В фате Тойба, бледная, с пересохшими губами, смотрелась как дочь великого раввина, а не торговца сеном. Мама даже сказала, что руки, которыми Тойба всю жизнь чистила картошку и мыла посуду, к свадьбе остались белыми и нежными, как две голубки. Отец надел праздничный кафтан и новую суконную шляпу, мама  —  ​черное платье и свежее белое жабо. Тойба в длинном пальто поверх свадебного платья, а я в новехоньких штанах забрались на телегу и поехали в местечко.