В чем заключается главный девиз иудаизма? Какая одежда есть только у евреев? И о чем напоминает цицит? Главный редактор «Лехаима» Борух Горин читает недельную главу Шлах.

Я свое письмо написал по‑русски. Это была уловка: в секретариате уже не было русскоязычных сотрудников, поэтому «русские» письма на всякий случай — у этих русских всегда чрезвычайные обстоятельства! — сразу попадали на стол Ребе... В тот же день, через несколько часов, меня разыскали прямо в 770: «Срочно беги в секретариат, тебя разыскивает реб Биньёмин Клайн». Раввин Клайн, секретарь Ребе, показал мне ответ... Этот ответ навсегда изменил мою жизнь.

530 лет прошло с того момента, как Фердинанд и Иза­белла подписали эдикт об изгнании евреев из Испании. И все это время испанские уроки волнуют евреев. Кажется, во всех этих донах и поэтах, ученых и раввинах, финансистах и полководцах сконцентрировались надежды и разочарования самого существования евреев диаспоры.

Много лет назад он был колумнистом в «Еврейском слове», и тогда мы часто общались. Нередко спорили. Ни с кем еще я не испытывал такого наслаждения в споре: сколько ума, выдержки, разумеется, никакой пены у рта. Он был русским поэтом. Это была его этничность, его вера. Православие и все прочее — уже логичное следствие. И при этом он был евреем.

«Получился инструмент»? Да умеючи‑то, немудрено. Что ж теперь, общаться исключительно с оглядкой на будущих следователей? Я вот благодаря «Мемориалу» читаю дело 1938 года, в котором безо всяких «инструментов» обходятся. Акценты смещены, стороны обмениваются взаимными упреками. И это как‑то отвлекает от главного: уничтожают «Мемориал», который сделал для памяти миллионов невинных жертв больше, чем кто‑либо.

Мы никогда не чувствовали себя учителями. Нам хотелось быть собеседниками. Это же самое увлекательное — поговорить о том, что тебе самому интересно. Появились новые возможности, упали старые границы, и мы пытаемся выйти за очерченный круг проблем, открыть огромный мир не только прошлого, таинственного и неизведанного, но и настоящего — удивительного, завораживающего. Нам интересно.

Нет, блокадников никто не делит по национальному принципу. Нет, никто не считает, что одни пострадали больше, а другие меньше. Речь идет о том, что Claims Conference распределяет совершенно конкретные средства — деньги погибших евреев. Ведь ни у кого не возникает вопроса, почему наследство умерших переходит к их родным? Мы не говорим: «А почему им, а не мне, ведь я живу хуже?..» Здесь ровно та же ситуация.

Обычно у этого ужаса нет лиц: там расстреляна тысяча, в другом месте — десять тысяч, в третьем — тридцать тысяч, но лиц нет. Рвы, засыпанные землей дети и старики, мужчины и женщины…

Это была запоминающаяся Олимпиада. Я не поклонник спорта высоких достижений, ни одного состязания не смотрел, но все‑таки токийские Олимпийские игры 2020 года, прошедшие в 2021‑м, с самого начала привлекли мое внимание. Столько «еврейских» сюжетов!

Учение хасидизма было его жизнью, его пищей, его миром. В определенном смысле он был единственным в нашем поколении. И вот такой великий ум, кажется, получал главное удовольствие в жизни, обучая ребят в ешиве. На его уроках всегда было не протолкнуться. В мои 18 мне повезло бывать на многих из них. Признаюсь, я почти ничего не понимал, но крох с этого стола вполне хватало, чтобы потом год ими жить.

Никакая усталость многих от него и даже ненависть многих к нему не отменят очевидного для меня: в Израиле не было другого премьер‑министра, объединившего в себе выдающегося экономиста, преобразившего свою страну, и военно‑политического стратега, изменившего правила игры так, что Израиль превратился в игрока, равного супердержавам.

Июль 1941 года. Кровопролитные бои. Не совсем блиц‑криг. Но молодому солдату вермахта (не СС!) скучно — ему хочется веселья!.. А что может быть веселее, чем поймать старика‑еврея и отрезать (или вырвать с мясом) ему бороду?.. Готовя интервью с Ефимом Моисеевичем Морошеком, свидетелем первых дней войны, я перерыл фотоархив июня‑июля 1941‑го, день за днем.