В 1948 году 21-летний перуанский метис по имени Сегундо Вильянуэва впервые открыл сундук своего убитого отца. То, что он там обнаружил, изменило ход жизни Вильянуэвы, проведя ее по маловероятной, казалось бы, дуге: от Родакочи, небольшой деревушки в Андах, где он родился в 1927 году, до древнего еврейского кладбища на Елеонской горе в Иерусалиме, где в 2008 году он был погребен под именем Зерубабель Цидкия.

«Мне как мусульманину было очень трудно завоевать доверие еврейской общины. Странно было погружаться в такую закрытую общину... Я вполне понимаю это и уважаю их закрытость, но одновременно очень ценю их принятие того, что мы стали освещать жизнь общины: они доверились нам... Я не осознавал, сколько ограничений наложено на еврейскую общину. Когда вы представляете меньшинство в обществе, жить нормальной жизнью непросто».

Ее дед убивал евреев в Риге во время нацистской оккупации Латвии. А после войны, в то время как Латвия была частью Советского Союза, действовал как агент МГБ. Дебютная книга Кинстлер представляет собой исследование того, «как память о Холокосте проникает в настоящее и воздействует на него», пишет автор.

Трансгендерный переход из немецкой женщины в еврейского мужчину позволит героине предаться вуайеризму в наивысшей форме: влиться в ряды гонимых и объявить себя их товарищем по несчастью. Она убеждена, что, обретя еврейскую идентичность, наконец‑то поймет проблему еврейского народа.

Больше 200 песен первопоселенцев третьей алии — ядро музыкального репертуара секулярных сионистов — прежде, в «начале своей жизни», были хасидскими напевами. Прослеживая родословную израильских песен, автор выходит далеко за пределы хасидского и даже еврейского мира, но некоторые из самых захватывающих страниц описывают путь нигуним из их изначального религиозного контекста в секулярный, порой в итоге возвращавший их в места совсем недалеко от истоков.

Об аргентинских первопоселенцах, говорящих на идише, мы хорошо знаем благодаря Пине Кацу, журналисту, который годы спустя, в 1929‑м, издал в Буэнос‑Айресе книгу, где рассказал о еврейской прессе в Аргентине в период с 1898 по 1914 год. Давид Гольдман подсчитал, что до 1914 года было основано примерно 40 газет, а в 1951 году журнал «Дер шпигл» назвал тот ранний период «героической эпохой еврейской журналистики» в Аргентине.

Мочковски жила и работала в своей родной Аргентине в 2003 году, когда наткнулась на историю так называемых «евреев-инков». Две недели спустя она уже была в поселении на вершине холма на Западном берегу, где встречалась с семьей Вильянуэвы. К тому времени прошло более 10 лет с тех пор, как перуанские репатрианты приземлились в тель-авивском аэропорту, и не все из них пошли по пути, соответствующему мечтам о Святой Земле...

В Японии живет очень мало евреев, однако воспоминания Хонды пользуются невероятной популярностью. Эмоциональное ядро истории — отношения Хонды с отцом семейства, в котором он жил, неким мистером Геллером, австрийским евреем, узником Холокоста. Хонда учится у мистера Геллера, миллионера, добившегося всего своим трудом, обращаться с деньгами, знакомится с его представлениями о бизнесе и человеческих отношениях, узнает о тиккун олам.

До сих пор трудно вычленить из целого ряда социально-экономических изменений, происходивших с евреями в США. Мы знаем, что в послевоенный период у евреев дела пошли лучше в экономическом плане. Стало больше политической поддержки. И успех в издательской индустрии связан со всем этим, но также связан и с ростом компаний, основанных евреями в 1910-х и 1920-х годах, которые добивались бешеного успеха и которые просто не дискриминировали еврейских сотрудников...

Многие американские еврейские лидеры — наряду с журналистами — не хотели слишком громко высказываться против массовых убийств, опасаясь антисемитской реакции в самих США. «Те, кто осмеливается говорить от имени еврейского народа и руководить им, обязаны распознать чрезвычайную ситуацию и действовать соответственно. Когда в Европе каждый день убивали тысячи евреев, на счету была каждая минута».

Я помню, что подростком слышал от взрослых фамилию Бергельсон. Не сказать, чтобы часто: Квитко, например, вспоминался много чаще. И оба они сильно уступали месту, которое занимал в разговорах Михоэлс, убийство которого в 1948 году стало потрясением, и надолго, для еврейской среды в СССР. Злодеяние принесло почти официальную установку, открыто объявив: в практику входит этот метод политических и личных расправ режима. Так что арест 1949-го и расстрел 1952 года люди, знающие, откуда и куда идет дело, приняли со скорбью и отчаянием как неотвратимость, как очередное звено в кующейся цепи.

Ни религиозная традиция, ни идеи сионизма не были тогда ему близки — молодость, юношеские искания, желание сменить среду, не изменяя прошлому и воспитанию, привели его в Иерусалим. Через пять лет Шмуэль-Йосеф Агнон уезжает в Германию, попадает в еврейский интеллектуальный круг, сближается с Бубером и Шолемом, женится. В 1924-м пожар, хочется сказать посильнее, пожирает его дом, огромную, полную редких книг библиотеку, весь архив. В том числе и рукопись «Рассказов о Бааль-Шем-Тове».