«Каждый день, каждый час творится все то же: одни люди страдают, а другие ничего не знают и даже не представляют себе этих страданий, даже не могут вообразить, какое страшное зло человек способен причинить другому человеку. И вот я берусь за этот тяжкий труд — рассказать».

Все они скреплены единым сюжетом, имя которому — жизнь, как она «делается» в Израиле. И на этом фоне — люди. И события. И живописные детали. И размышления — о книгах, о писателях и политиках, об истории и о буднях. О потоке времени.

Вот старый австрийский Краков, вот хедер в местечке, вот варшавская больница для проституток, вот — и это тема нескольких рассказов — революция и Гражданская война в России. Как известно, И.‑И. Зингер приехал в 1918 году в тогдашнюю мекку еврейского модернизма, в Киев, и провел во взбаламученной России три года, прежде чем смог снова вернуться в Варшаву.

Антисемиты оказались перед последствиями реализации своих официально декларируемых мечтаний — ненавистные конкуренты не только не были устранены, но и, напротив, оказались почти неуязвимы, поскольку их вера перестала быть тем отличием, упирая на которое можно было требовать ограничения прав этих «новых христиан», и смогли активно проникать в государственный аппарат.

«Пена» — не самый известный роман Башевиса, он не «удостоился» прижизненного перевода на английский. Уж слишком этот роман далек от проблем американского читателя, слишком ностальгичен. А между тем эта книга одна из лучших у Башевиса. Именно в ней видно, как он сопрягает великое и малое.

Наряду с несомненными достоинствами в книге есть и определенные недостатки, во многом ставшие следствием стремления Шкаровского показать Православную церковь как жертву нацизма и активного борца с гитлеровскими порядками. Автор настойчиво доказывает, тщательно перечисляя антицерковные акции и планы руководства НСДАП, что церковь была потенциальной жертвой нацистов, оказываясь таким образом «в одной лодке» с евреями.

Обращение к письму Толоконниковой символично и в том смысле, что позволяет сразу же обозначить одну из важнейших коллизий, разворачивающихся в книге Наринской: можно ли на языке вполне традиционалистски ориентированной критики писать о социальных и культурных явлениях, которые этой оптикой все же не улавливаются или, если угодно, просто на нее не рассчитаны?

«Потертые спичечные коробки, унизанные равноотдаленно рассевшимися воробьями провода, венецианские безделушки, железнодорожных билетов хрупкие дощечки, чайник, тянучки в метро и плеснувший из чашки итальянский кофе на повороте вагона» — все это оживает и превращается в персонажей, равноценных ангелам и людям.

Прекраснодушные мечтатели терпят крах. Работящие кибуцники терпят крах… Ржа и тщета поражают даже любимого героя Гехта — праведника ребе Акиву. Обманутые мечты, разрушенные судьбы. Иное дело в Биробиджане.

Сравнение с судьбой шести остальных конфессиональных общин города позволяет представить участь виленских евреев с должной рельефностью: выявить как общие, так и специфические черты, избежав попутно идеологически окрашенных крайностей — вульгарной виктимности и столь же вульгарного релятивизма. Признать евреев наиболее пострадавшей в годы оккупации общиной едва ли удастся. Хотя бы потому, что, например, униатов новая власть вообще не признала допустимой конфессией, конфисковала у них культовые здания и принудила к насильственному крещению в православие под угрозой изгнания из города.

Познакомившись с книгой Франсин Проуз, мы понимаем: то, что мы считали пройденным материалом, в действительности сложнее, чем казалось; то, что мы, по выражению Синтии Озик в эссе «Кому принадлежит Анна Франк?», принимали за знание, «варясь в соку собственной наивности», оказывается набором мнений и убеждений, часто навязанных нам.

Бабелевский «рассказ о необыкновенном происшествии» не входит ни в какие циклы и действительно заслуживает самостоятельного рассмотрения. Его без преувеличения можно назвать маленьким шедевром, насыщенным многими смыслами и подтекстами. А ценность подготовленного издания — в уникальном решении как научных, так и художественных задач, объединенных стремлением предоставить искушенному читателю одновременно с текстом его тотальный и полифонический комментарий.