Материал любезно предоставлен Tablet

Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз речь пойдет о том, что в Талмуде ностальгические, библейские, Б‑жественные объяснения событий преобладают над точной светской историей и хронологией.

Согласно французскому государственному деятелю Шарлю Морису Талейрану, родившиеся после Великой французской революции никогда не познают настоящую прелесть жизни. Это знаменитое высказывание говорит нам кое‑что о том, как 1789 год изменил общество, по крайней мере, с точки зрения его элиты, но еще больше оно говорит о человеческой склонности идеализировать прошлое: рай — это всегда потерянный рай. Мудрецы Талмуда не были чужды исторической ностальгии такого рода, и в сегодняшнем даф йоми я встретил еврейскую версию фразы Талейрана: «Тот, кто не видел праздника черпания воды, не видел в своей жизни праздника. Тот, кто не видел Иерусалим в зените его славы, никогда не видел прекрасного города. Тот, кто не видел стоящего Храма, никогда не видел великолепного здания».

Сами мудрецы Талмуда, жившие в III–V веках новой эры, были как раз среди тех, кто никогда не видел неразрушенного Храма. Но их воображение и унаследованные ими воспоминания позволяли им создавать замечательные описания того, каким он был и как функционировал. И не было празднества в Храме веселее, чем празднование черпания воды, проходящее каждый день в течение праздника Суккот. Как сказано в трактате Сукка, 48а, священник наполнял золотой кувшин водой из силоамского источника, а затем приносил в Храм и разливал воду по двум серебряным чашам.

В пятой и последней главе трактата «Сукка» Талмуд дает особенно подробное описание этой церемонии. Это был момент спектакля, ликования, веселья, когда даже великие мужи общины, «благочестивые и люди действия», жонглировали «пылающими факелами» и распевали хвалебные гимны Г‑споду. Трудно представить себе, как великие мудрецы, к чьим словам Талмуд относится с таким пиететом, исполняли цирковые номера, но Гемара это подтверждает: «Говорят о раббане Шимоне бен Гамлиэле, что, когда он веселился на празднике черпания воды, он брал восемь горящих факелов, подбрасывал один и ловил другой, и они не касались друг друга».

Даже то, как Шимон склонялся в молитве, описывается как атлетическое представление: «И когда он простирался ниц, он втыкал два больших пальца в землю, и склонял голову, и целовал пол, и выпрямлялся», — предположительно всё одним движением. Это описание молитвы как ликования и почти акробатических упражнений показывает, что культовые практики хасидизма могут претендовать на очень древнее происхождение. И более поздние мудрецы, хотя они и не могли быть свидетелями церемонии в Храме, праздновали Суккот с такой же энергией: «Шмуэль жонглировал перед [персидским] царем Шапуром восемью бокалами вина. Абайе жонглировал перед Рабой восемью яйцами». (Однако Гемара скрупулезно отмечает: «Некоторые говорят, что он делал это с четырьмя яйцами».) Если мы склонны думать, что танаи и амораи были замкнутыми и воздержанными людьми, то подобные описания демонстрируют, что стоит подумать еще раз.

Все это празднование проходило при ярком свете гигантских факелов во дворе Храма. Согласно трактату Сукка, 51а, это были высокие канделябры с чашами из золота. Дети, учившиеся на священников, поднимались на вершину по лестницам и опорожняли по кувшину масла в каждую чашу, а затем поджигали его с помощью фитилей, сделанных из изношенной одежды священников. Это создавало такой яркий свет, что «не было двора в Иерусалиме, который не был бы освещен». Все это происходило под аккомпанемент трубления, звуков ткиа и труа, которые мы воспроизводим, когда трубим в шофар.

Тот, кто не видел великой александрийской синагоги, никогда не видел славы Израиля. Говорили, что это была большая базилика, с колоннадой внутри колоннады. Временами в ней находилось шестьсот тысяч и еще шестьсот тысяч человек, что вдвое превышало число тех, кто вышел из Египта. В нем стояло семьдесят одно золотое кресло — по числу семидесяти одного члена Великого Синедриона, и на каждое из них ушло не менее двадцати одной тысячи талантов золота.

Синагога была настолько большой, что не все прихожане слышали читаемые молитвы; когда наступало время сказать «амен», служка взмахивал платком, чтобы подать знак сидящим далеко от бимы. Как и многие другие более поздние и менее знаменитые синагоги, александрийская синагога была также местом для профессионального общения. Представители одних и тех же профессий сидели вместе: ювелиры с ювелирами, серебряных дел мастера с серебряных дел мастерами и так далее. «И когда туда входил бедный странник, он узнавал людей, которые занимались его ремеслом, и обращался к ним, чтобы присоединиться. И таким образом он получал источник заработка».

К моменту составления Талмуда александрийская синагога, как и Храм, уже давно исчезла — ее тоже разрушили римляне. Но рассказ мудрецов о том, что с ней произошло, обнаруживает любопытную историческую амнезию, которую мы раз за разом наблюдаем в Талмуде. Талмуд, конечно, чрезвычайно увлечен прошлым: нет предела интересу мудрецов к мельчайшим подробностям храмового ритуала и устройства Храма. Но Храм, каким его представляют себе мудрецы, по сути, статичен, это мир вне времени, где вечно повторяются одни и те же действия. К широкому историческому контексту — миру империй и государств, войн и политики, который постоянно меняется, — Талмуд на удивление безразличен, несмотря на то что этот мир в значительной мере определял судьбу евреев. Мудрецы апеллировали к библейским историям и народным преданиям; сверх того они не испытывали потребности в исторических источниках. Контраст с таким историком, как Иосиф Флавий, который изображает древний еврейский мир как театр политических интриг, поразителен.

Эту историческую путаницу, результат безразличия к нееврейской истории можно увидеть в трактате Сукка, 51б, где Абайе объясняет, что вся огромная еврейская община Александрии «была уничтожена Александром Македонским». Это ошибка, от которой само название города могло бы удержать Абайе, ведь город Александрия был основан, разумеется, самим Александром Македонским; вряд ли он мог уничтожить евреев города до того, как сам город появился. (Это все равно что сказать, что город Вашингтон был сожжен Джорджем Вашингтоном.) На самом деле римский император Траян уничтожил еврейскую общину Александрии, и сделал он это в 115–117 годах новой эры, то есть через четыреста с лишним лет после Александра, во время волны еврейских восстаний против римлян, прокатившейся по всей империи.

Но мудрецы Талмуда настолько чужды хронологии всемирной истории, что ошибка в четыреста лет их ничуть не смутила. Это становится понятнее, когда мы видим, как Гемара объясняет причину убийства евреев Александрии. Оказывается, они были убиты за то, что нарушили прямой и недвусмысленный библейский запрет на возвращение евреев в землю Египетскую, данный в книге Второзаконие: «Вы не должны возвращаться этим путем» — а они вернулись. На самом деле в последующие две тысячи лет в Египте будет существовать еще целый ряд процветающих еврейских общин — например, Маймонид жил в Каире в конце XII — начале XIII века, — но Египет оставался на символическом уровне тем местом, откуда евреи были выведены во время Исхода, и Всевышний не одобрял их возвращения туда. Для мудрецов Талмуда такого рода библейское объяснение затмевало реальность мирской истории. Мудрецы не нуждались в том, чтобы в точности следовать секулярной хронологии, поскольку движущей силой истории всегда была и всегда будет Б‑жественная воля.

Оригинальная публикация: Jugglers, Acrobats, a Magnificent Temple—and Notably No Political Strife