Преступление и наказание

Судей и надсмотрщиков поставь себе
во всех вратах твоих…
чтобы судили они народ судом праведным.

Дворим, 16:18

Одна из интересных особенностей, связанных с системой уголовного права, предусмотренной Торой, — функционирование Малого Сангедрина, трибунала, выносящего решения по уголовным делам.

Он так назван в отличие от Великого Сангедрина — высшего суда в соответствии с законами Торы. Великий Сангедрин насчитывал в своем составе 71 судью и заседал во дворе Храма. Малый Сангедрин состоял из 23 судей.

К слову, возможно, что именно Малый Сангедрин и послужил прототипом большого жюри из 23 присяжных в американском судопроизводстве.

Выслушав показания свидетелей, 23 судьи разбивались на две группы. Одна из них играла роль «обвинения», другая — «защиты». Каждый судья занимал ту или иную позицию, основываясь на своем первом впечатлении от показаний свидетелей, и старался убедить остальных.

После того как были выслушаны аргументы коллег и каждый из судей сформулировал окончательное мнение, приступали к голосованию. Для оправдания было достаточно большинства в один голос, обвинительный приговор требовал перевеса в два голоса.

Отсюда понятно, почему суд должен состоять из 23 судей. Ибо Тора требует, чтобы даже тогда, когда человек признан виновным, в его защиту имело возможность выступать целое «общество» «защитников», а «общество» — это не менее 10 человек. Это соответствует сказанному в книге Торы Бемидбар (35:24,25): «Рассудить должно общество [судей]… И спасти должно общество [судей]». Согласно той же Бемидбар (14:27), «общество» образуют 10 человек.

Тогда общее минимальное число судей равно 22: из них 10 голосов выносят вердикт «не виновен» и 12 голосов (перевес в два голоса) — «виновен». Еще один судья необходим для того, чтобы общее число судей было нечетным, как этого требует еще один закон Сангедрина (2).

Из этих 23 судей любое количество может встать на сторону «защиты» обвиняемого. Точно то же верно и в отношении «обвинения». Однако в законе Сангедрина (9:1) сказано:

Если Сангедрин разбирает особо тяжкое преступление и все судьи признали человека виновным, то он считается оправданным. Только когда, судя по существу дела, кто‑то из судей выступил в пользу обвиняемого, в конце же оказалось, что большинство нашло этого человека виновным, — только тогда приговор приводится в действие.

Этот закон может показаться странным и даже нелепым. Почему преступник, чье преступление столь гнусно, а свидетельства этого преступления столь очевидны, что ни один из судей не высказался в его защиту, избегает наказания? Притом — именно на основании того, что им совершено тяжкое преступление и все свидетельствует о вине этого человека?!

Однако при более глубоком рассмотрении данного закона все становится ясно. Ибо закон абсолютно соответствует философии, лежащей в основе уголовного права, построенного на Торе, и соответствующих представлений о «вине» и «наказании».

Насильно желанный

Чтобы понять, как Тора рассматривает человека, против которого выдвинуты обвинения в нарушении ее законов и вина его доказана, остановимся сперва на иной характерной черте законодательства Торы. Оно — в данном случае — связано с законами о разводе.

Согласно Рамбаму (Законы о разводе, 2:20), только тогда развод имеет силу, когда он добровольный. Если же супруг отказывается дать развод добровольно, тогда суд, собранный во всякое время и во всяком месте, может потребовать подвергнуть супруга телесному наказанию, покуда тот не скажет «Я согласен» и не напишет разводное письмо.

«Почему такой развод не считается “вынужденным” и, тем самым, “не имеющим силы”?» — спрашивает Рамбам.

«Потому что, — отвечает он, — действие считается “вынужденным” только тогда, когда человека силой заставляют сделать нечто, чего не требует Тора, — например, продать или отписать свое имущество. Тот же, кто, попав во власть наклонности к злу, преступил заповедь или совершил грех, так что одной силой лишь заставили его поступить должным образом, считается свершившим должное добровольно, — и наоборот, предполагается, что недолжное он совершал “вынужденно”, действуя вопреки истинной своей воле».

Будучи евреем, этот человек «желает принадлежать к народу Израиля, желает соблюдать все заповеди Торы и избегать прегрешения; дело лишь в том, что он попал во власть своей наклонности к злу. Поэтому если он подвергнут избиению, которое ослабляет его наклонность к злу, так что в итоге он говорит: “я согласен”, то считается — развод дан им добровольно, и его заявление соответствует его истинной, внутренней воле».

Недостаточность знания

После этого нам становится понятнее, почему Тора настаивает на том, что «защита» призвана отстаивать каждого, представшего перед судом, независимо от тяжести совершенного преступления и очевидности улик.

Человек, сказано в Брейшис (1:26), сотворен по образу Б‑га. По сути своей человек благ и совершенен, ибо в нем, как в зеркале, отразилась благая и совершенная природа Творца. Поэтому Тора исходит из предпосылки о том, что всякое злое деяние совершено вопреки внутренней воли преступника. Что всякое преступление порождено влиянием внешних сил, которые задавили истинное «я» преступника.

Иными словами: каждый преступник — в конечном смысле слова — не виновен. Ибо его истинное «я» никак не связано с его проступком, который «он совершал “вынужденно”, действуя вопреки истинной своей воле».

Однако в трактате Талмуда Сангедрин (6б) сказано и иное: «Судья должен судить исходя лишь из того, что видят его глаза». Сангедрин должен решить: сколь преднамеренно преступное деяние? Решить, опираясь на свидетельства, представленные суду, а не на знание о том, какова сущность человеческой природы.

Точно так же недостаточно знания о том, что упорствующий в нежелании давать развод в глубине души желает иного и лучшего. До тех пор, пока он не произнес: «Я согласен», — развод считается насильственным. И такой развод не имеет законной силы.

Только после того как упорствующий наконец выразит свое согласие на развод, мы сможем считать развод состоявшимся. Зная притом, что эти слова вызваны не только желанием избежать избиения, но выражают истинную волю говорящего.

И по этой причине Сангедрин, в котором ни один из судей не возвысил голос в защиту обвиняемого, не может вынести ему приговор. Можно представить ситуацию, когда аргументы и свидетельства, предъявленные «обвинителями», столь бесспорны, что все 23 судьи в конце обсуждения скажут — «виновен».

Судьи, однако, должны выносить вердикт единственно на основе того, что «видят их глаза». Но тем не менее судьи также должны помнить и о том, что по сути своей у обвиняемого — благая природа, и потому они обязаны приложить усилия к тому, чтобы выявить это в его реальном поведении, даже если эта природа недостаточно выражена, чтобы помешать вынесению обвинительного приговора.

Если обвиняемый предстанет перед судом, ни один из членов которого не видит оснований для того, чтобы признать его невиновным, мы знаем — это несправедливый суд. В этом случае истинное «я» обвиняемого настолько скрыто от плотского и духовного зрения судей, что они не могут увидеть даже отблесков внутреннего мира этого человека. Суд, который столь плохо разбирается в природе человека, не может выносить решение по его делу.

О сути наказания

Но у закона о том, что преступник, названный виновным всеми членами суда, должен быть отпущен, существует еще одно обоснование, которое необходимо признать рациональным в самом глубинном смысле этого слова. Это обоснование связано с самим представлением о «наказании» в Торе.

Почему преступника наказывает суд людей? В конечном итоге функция наказания, к которому, действуя в согласии с Торой, уполномочен приговорить Сангедрин, состоит не в том, чтобы преступное деяние было отомщено в соответствии со своей тяжестью. И не в том, чтобы послужить острасткой для других возможных преступников (хотя в Торе и говорится, что в этом состоит второе предназначение суда). Смысл наказания состоит в том, чтобы способствовать реабилитации человека, совершившего преступление, — таков комментарий Раши на Дворим (25:3; см. Талмуд, Макойс, 23б; Кесеф Мишне на Мишне Тора, Законы о свидетельских показаниях, 20:2).

Если же выносится (да хранит от того Б‑г) смертный приговор, это указывает на одно: преступление столь жестоко, что может быть заглажено лишь самым строгим из наказаний. Но это наказание призвано прежде всего очистить душу преступника. Стереть с нее то пятно, которым она испачкана после совершенного человеком деяния.

В свете сказанного доводы, выдвигаемые «сторонниками защиты» во время прений в Сангедрине, следует рассматривать не только как попытку оправдать подсудимого, но и как составную часть процесса его реабилитации. И если большинство (или даже весь трибунал) в конце концов признает его виновным, это послужит первой ступенькой к тому, чтобы изгнать заразу преступления из его души. Это подчеркивает и тот факт, что на глубинном уровне своей души человек неповинен в преступлении. И это верно даже для тех преступников, которые — с формальной точки зрения — абсолютно «виновны». Порой доводы в пользу обвиняемого могут способствовать тому, что его невиновность становится зрима настолько, что ее различают судьи — те, которые должны судить, полагаясь только на то, «что видят глаза», — и тогда обвиняемый в земном суде будет признан невиновным.

Иногда глубинная невиновность человека может быть сочтена недостаточно проявленной в его реальных поступках и поведении — тогда его объявляют виновным и приговаривают к наказанию. В этом случае наказание дополняет и завершает то, что начато доводами защиты в пользу обвиняемого. А именно: наказание стирает его внешнюю вину и восстанавливает скрытую виной благую и совершенную природу этого человека.

Тем самым приговор и наказание, которым не предшествовало разъяснение непорочной сущности человека, лишены основания для исполнения наказания.

Если суд не смог выявить даже слабые признаки того, что в глубине своего «я» обвиняемый невиновен, то у такого суда нет законной силы, чтобы стереть пятно вины с души этого человека.