Десять лет назад в Тель-Авиве ушел из жизни поэт и прозаик Авром Суцкевер.
Рецензия на прозу Аврома Суцкевера появилась намного раньше, чем сама его проза. Мне остается только предъявить этот очень известный текст. Он был написан по‑испански в 1943 году, когда Суцкевер то ли готовился к побегу из Виленского гетто, то ли уже добрался до партизан в Нарочанской пуще.
Эта рецензия — рассказ Борхеса «Тайное чудо».
Нацисты, оккупировав Прагу, арестовывают и приговаривают к смерти чешско‑еврейского литератора Яромира Хладика. Перед смертью Хладик думает о том, что все написанное им несущественно, кроме недописанной драмы в стихах «Враги». Позволю себе длинную цитату, хотя разумней было бы привести весь рассказ целиком.
Во тьме он обратился к Б‑гу: «Если я не одна из Твоих ошибок и повторений, если я существую на самом деле, то существую лишь как автор “Врагов”. Чтобы окончить драму, которая будет оправданием мне и Тебе, прошу еще год. Ты, что владеешь временем и вечностью, дай мне этот год!»
Под утро ему приснилось, что библиотекарь в черных очках спросил его: «Что вы ищете?» «Б‑га», — ответил Хладик. Библиотекарь сказал: «Б‑г находится в одной из букв одной из страниц одной из четырехсот тысяч книг библиотеки. Мои отцы и отцы моих отцов искали эту букву; и я сам ослеп в поисках ее». Он снял очки, и Хладик увидел мертвые глаза. Какой‑то читатель вошел, чтобы вернуть атлас.
(Слепой библиотекарь — это, конечно, намек автора на самого себя. Но, как теперь выясняется, и на что‑то другое. Суцкевер в гетто вместе с другими интеллектуалами работал в «бумажной бригаде». Они должны были разбирать и сортировать архив и библиотеку ИВО для отправки в Германию. С риском для жизни члены бригады выбирали то, что им казалось наиболее ценным, выносили эти книги и документы на себе на территорию гетто и прятали в тайниках, так называемых «малинах». Все остальные материалы ИВО были вывезены в Германию, уцелели, попали в руки к американцам, были переданы филиалу ИВО в Нью‑Йорке, где и находятся по сей день в целости и сохранности. То, что спрятала «бумажная бригада», частично пропало под завалами. Спасенную часть передали в открытый после войны Еврейский музей. Музей закрыли в 1949 году, его материалы отправили в Книжную палату Вильнюса, а оттуда как не представляющие ценности — на переработку в макулатуру. Библиотекарь — героическая, но слепая фигура. — В. Д.)
«Этот атлас бесполезен», — сказал он и отдал его Хладику. Тот раскрыл наугад и увидел карту Индии. («Видишь вокзал, на котором можно / В Индию Духа купить билет». В том пространстве, где вопреки очевидности и хронологии рецензии пишутся до рецензируемых текстов, все написано и все прочитано, и все тексты содержат аллюзии друг на друга, особенно тексты расстрелянных поэтов и тех, которых должны были расстрелять. — В. Д.) И с неожиданной уверенностью, чувствуя, что земля уходит из‑под ног, коснулся одной из маленьких букв. Раздался голос: «Время для твоей работы дано». Здесь Хладик проснулся.
Солдаты построились. Хладик, став у стены казармы, ожидал залпа. На висок ему упала тяжелая капля дождя и медленно поползла по щеке. Сержант выкрикнул слово команды.
И тут окружающий мир замер. Винтовки были направлены на Хладика, но люди, которые должны были убить его, не шевелились. Рука сержанта окаменела в незавершенном жесте. На каменной плите застыла тень летящей пчелы.
Хладик понял: он просил у Б‑га целый год для окончания драмы — Всемогущий отпустил ему этот год. Г‑сподь совершил для него тайное чудо: немецкая пуля убьет его в назначенный срок, но целый год протечет в его сознании между командой и ее исполнением. Он мог рассчитывать только на свою память: запоминание каждого нового гекзаметра придавало ему счастливое ощущение строгости, о которой не подозревали те, что находят и тут же забывают случайные строки.
Он трудился не для потомства, даже не для Б‑га, чьи литературные вкусы были ему неведомы. Неподвижный, затаившийся, он прилежно строил свой незримый совершенный лабиринт. Он закончил свою драму. Не хватало лишь одного эпитета. Нашел его. Капля покатилась по щеке. Хладик коротко вскрикнул, дернул головой, четыре пули опрокинули его на землю.
Яромир Хладик умер двадцать девятого марта (1939 года. — В. Д.) в девять часов две минуты утра .
Авром Суцкевер умер двадцатого января 2010 года. Точное время его смерти мне неизвестно.
Все эти 66 с лишним лет летела и не могла долететь немецкая пуля, надежно и наверняка выпущенная в грудь тридцатилетнего, уже приобретшего некоторую славу Аврома Суцкевера. Все эти 66 с лишним лет мы все были застывшей тенью летящей пчелы. А он — по известному определению — все расставлял «лучшие слова в лучшем порядке».
Особое место в этой череде ограненных, сверкающих слов занимает так называемая проза Суцкевера. Почему «так называемая»? Потому что это не совсем проза, а может быть, и вовсе не проза.
Рассказы Суцкевера — никакие не рассказы, а столь популярные в позднеромантическую эпоху «стихотворения в прозе». Стоит заметить, что «стихотворения в прозе» — очень французская вещь, а Суцкевер — очень «поляк» и благодаря этому очень «француз» в еврейской литературе. Я не слышу в его стихах ни русских, ни, допустим, немецких нот, которых так много в стихах его современников.
Эти прозаические миниатюры — именно «стихотворения в прозе»: что бы они ни имели своим предметом, жизнь в гетто или в партизанском отряде, виленское детство или встречи с известными людьми, — все они строятся по законам поэтического текста. Не только по законам его написания, но — для читателя — по законам его восприятия. Недаром в них, в этих «рассказах», так много образных и тематических пересечений с поэмами Суцкевера .
Природа дарования Суцкевера такова (это видно по качеству и количеству написанных им поэм и стихотворений), что ему было легко изъяснять свои мысли стихами. «С легкостью писать стихи» и «писать хорошие стихи» — это, в общем, разные вещи, но здесь — совпало. Писание «прозы» для поэтов такого склада — это, скорей, эксперимент, создание для себя дополнительных трудностей, не сброшенная, а повешенная на крылатое перо тяжесть. Чтение стихов Суцкевера многое объясняет в его «прозе». Рассказы — это выжатые или, может быть, высушенные стихи, стихи, освобожденные от мерной поступи стоп и бренчания рифм (рифма в идише в общем беднее, чем в русском, но Суцкевер был ее великим мастером, открыл новые месторождения еврейских рифм). Все эти милые игрушки делают поэтическую (не любую, а именно поэтическую) речь милее, человечней, понятней. В рассказах же Суцкевера (ну пусть уж будут рассказами!) нет примет поэтической формы, но есть все особенности поэтического мышления. Игорь Булатовский — замечательный поэт и переводчик стихов Суцкевера на русский — точно заметил, что рассказы Суцкевера — это поэзия, «опрозрачненная до прозы». Приметы поэтической формы осели, как взвесь, на дно, или, может быть, поэт сам их отфильтровал.
Я давно полюбил эти странные — не в стихах, и не в прозе — тексты, и счастлив увидеть их в русском переводе. Если Суцкеверу, как мне кажется, было нелегко их писать, то и перед переводчиком стояла очень трудная задача. Исроэл Некрасов — лучший современный переводчик с идиша на русский — совершил второе чудо, воссоздав эти простые и вместе с тем очень сложные, прозрачные и вместе с тем таинственные «рассказы» на русском языке.
По условиям игры чудо должно оставаться тайным, тексты, написанные одним из величайших поэтов ХХ века, — заклятыми, не прочитанными никем. Горстка любителей идиша — не в счет. Я пишу эту восторженную рецензию, не боясь разрушить чудо. Не стоит себя обманывать. «Книжники» сделали прекрасное дело, но рассказы Суцкевера не начнут завтра изучать в российских школах, как не изучают их ни в израильских, ни в американских, хотя эти рассказы (или все‑таки стихотворения в прозе?) давно переведены и на иврит, и на английский.
Но если несколько разумных пчел почувствуют, что они неподвижно махали крыльями в янтаре времени все те долгие годы, пока немецкая пуля летела в грудь поэта, а он, не думая о ней, отмерял и соразмерял свои строки, — чудо будет длиться.
(Опубликовано в №290, 2016 год)
Сборник рассказов Аврома Суцкевера «Там, где ночуют звезды» можно приобрести на сайте издательства «Книжники»
Еврейский поэт и партизан в Нюрнберге
Вокруг идиша
