Сало Уиттмайер Барон (1895–1989) — крупнейший еврейский историк ХХ века. Его главный труд — монументальная «Социальная и религиозная история евреев».
В связи с отмечаемым в 2021 году в Германии 1700‑летием еврейской жизни в этой стране предлагаем вниманию читателей главу об истории евреев в средневековой Германии и соседних странах из 4 тома труда Барона.
1700‑летие еврейской жизни в Германии отмечается в связи с указом римского императора Константина Великого (321 г. н. э.), который считается первым письменным свидетельством о евреях в Ашкеназе
(как сами они называли Германию). Однако не вызывает сомнения факт и более раннего существования еврейских общин на территории современной Германии.
Германия
В восточной части Франкской империи, сложившейся после Верденского договора, заложенные Каролингами традиции продолжали определять все аспекты общественной жизни. После образования Священной Римской империи ее владыки приняли на себя бремя и привилегии руководства западным миром по модели, выстроенной Карлом Великим, чей образ владел умами людей в Германии в еще большей степени, чем в других государствах, наследовавших его империи. В конце концов имя идеализированного монарха стало частью немецкой церковной литургии, а через Германию проникло в славянские языки, где стало обозначать «короля» вообще. Любопытно, что, в отличие от романов об Александре , многочисленные легенды о Карле Великом мало повлияли на еврейский фольклор. Все следы, которые можно обнаружить в позднейшей литературе на иврите и идише, по‑видимому, представляют собой прямые литературные заимствования из средневековых источников, а не воспоминания об эпохе Каролингов. Отсутствие фольклорных текстов служит дополнительным свидетельством настоящего разрыва в еврейской истории Германии, начавшейся в римские времена: похоже, что еврейское население, вновь появившееся здесь в конце IX — X веке (в Меце в 888 году, в Майнце в 906 году и др.), по большей части никак не было связано с евреями античности. Ядро старых общин могло по‑своему обеспечить определенную долю стабильности, но духовное их наследие было практически утрачено. Тем не менее в еврейском вопросе Германия с самого начала демонстрировала степень преемственности, немыслимую для раздробленных Франции и Италии, хотя политике центральной власти часто противоречили действия феодальных сеньоров, постоянно менявшиеся отношения между церковью и империей, а также рост и усиление средневековых городов. В такой непростой обстановке еврейское общинное руководство, которое в каждом поколении, начиная с рабейну Гершома бар Йеуды из Майнца (Светоча изгнания) , выдвигало блестящих ученых и религиозных деятелей, старалось следовать более или менее постоянным курсом.
Как и во Франции, прогресс цивилизации поначалу весьма способствовал экономическому и культурному развитию еврейских общин. В то же время он стимулировал подъем противоборствующих сил, в особенности среди укреплявшегося класса бюргеров. Растущая ненависть последних привела к серьезным осложнениям в иудео‑христианских отношениях и в конце концов к резкому сокращению доли евреев в общественной жизни. Таким образом, основные факторы, обусловившие расцвет и упадок средневекового немецкого еврейства, чувствовались уже в период X–XII веков, когда закладывались основы нового общества. Королевская власть в Германии проявляла бо́льшую приверженность к каролингской традиции защиты евреев, нежели во Франции. В то же время феодальное делегирование власти баронам и церковным сеньорам составляло постоянную угрозу еврейским общинам и в Германии. Действительно, важнейшие ранние постановления германских императоров, касавшиеся евреев, относились к передаче контроля над ними высшим церковным иерархам Магдебурга и Мерзебурга. Что касается Магдебурга, Оттон II просто подтвердил привилегию, данную некогда архиепископу Оттоном I (965 год), — этот император пожаловал основанному им монастырю Св. Маврикия исключительную власть над всеми «торговцами и евреями», а также над несвободными жителями города. Шесть лет спустя император распространил власть епископа на всех жителей «любого положения». Постановление о Мерзебурге отличалось еще большим охватом. Здесь Оттон II передал епископу «все, что включают стены города Мерзебурга, с евреями, купцами и монетой» (973 год). В течение следующих трех десятилетий епископы отказались от этих полномочий, добровольно обменяв их на другие блага. Тем не менее Генрих II вновь передал архиепископу в 1004 году всех торговцев и евреев. Императоры обычно с уважением относились к сеньориальным правам, таким как таможенные пошлины, которые местные бароны собирали с торговцев. В Раффельштеттенском таможенном уставе 906 года король Людовик Дитя заверил епископов, аббатов и баронов Баварии, что таможенные пошлины, которые ранее выплачивали им торговцы, «то есть евреи и другие купцы, откуда бы они ни приходили» , будут сохранены.
Несмотря на эти пожалования, императоры, очевидно, считали себя вечными сеньорами и защитниками евреев, даже если доход от последних они передали новым бенефициарам. В качестве сеньора Генрих II чувствовал себя обязанным отменить противоречивые договоры и передать мерзебургских евреев или, вернее, доход от них епископу. Все императоры, похоже, стойко придерживались двустороннего соглашения, условия которого распространялись и на империю, и на евреев. Хотя Генрих I и его союзники по Эрфуртскому договору находились под давлением со стороны Константинополя, Рима и Венеции одновременно, как мы помним, они не предприняли никаких враждебных мер против евреев (932–936 годы). Лишь архиепископ Фридрих Майнцский раздумывал в это время над тем, стоит ли изгнать или насильственно крестить евреев, но он обратился за советом к папе, а не к императору (вероятно, не ожидая поддержки от светской власти).
Правда, хорошо осведомленный саксонский хронист зафиксировал под 1012 годом следующее: «Королем [Генрихом II] было осуществлено изгнание евреев из Майнца; было опровергнуто также безумие некоторых еретиков». Это не очень внятное сообщение обычно истолковывали так, что Генрих II, находясь в Майнце и узнав в ноябре–декабре 1012 года об обращении в иудаизм клирика Вецелина, издал указ об изгнании, но в начале 1013 года отменил его и даже позволил насильственно обращенным вернуться в прежнюю веру, однако такая историческая реконструкция подвергалась справедливой критике. Из сообщений, скорее, следует, что Вецелин обратился в 1005 или 1006 году. Возможно, вспышка Генриха была лишь запоздалой реакцией на предполагаемое участие евреев в гонениях на христиан в государстве Фатимидов. Во время пребывания в Майнце Генрих действительно мог объявить о всеобщем изгнании евреев. Не исключено, что все ограничилось простой угрозой либо указ вскоре был отменен, возможно, в результате вмешательства папы, на которого повлиял Яаков бар Йекутиэль. Как бы то ни было, здесь, как и в других случаях, подобный указ, даже если он действительно существовал, не стал причиной отъезда или крещения существенного числа евреев — большинство из них спокойно пережидали, пока указ будет формально отменен или просто предан забвению. Даже если это не так, единственное сообщение, не подтвержденное другими источниками и полное неясностей, никоим образом не может опровергать того, что в целом императоры придерживались протекционистской политики в отношении немецких евреев.
Этот случай, безусловно, показывает неспособность суверена противиться враждебным силам, которые угрожали утащить ко дну еврейство Германии. Усиление народной неприязни в сочетании с увеличением числа и расширением географии еврейских общин, несомненно, требовало более однозначного определения статуса евреев и гарантий для них со стороны императора. Дополнительным фактором здесь послужил раскол между немецким епископатом и Генрихом IV в борьбе за инвеституру. Хотя имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства о новом законодательстве ограничены только двумя городами — Шпейером и Вормсом, можно предположить, что подобные постановления были изданы и в других городах, прежде всего в Майнце, где, как справедливо указывалось, сочетались «Тора и величие, благоденствие и слава». Евреи Майнца, не чуждые игре слов, часто говорили про свой город, именуемый на иврите Магенца (от лат. Moguntia), что он — маген ве‑цина (щит и твердыня) немецкого еврейства. Действительно, мы увидим, что во время величайшего кризиса 1096 года именно один из представителей этого города от имени всех евреев Германии добился вмешательства императора. Любая попытка реконструировать привилегию майнцскому еврейству на основании аналогичных документов из Шпейера и Вормса — начинание, в лучшем случае рискованное, — дополнительно усложняется рядом важных различий между двумя сохранившимися текстами, а также тем, что они известны лишь в позднейших копиях, которые явно претерпели существенные изменения в ходе неоднократных повторений и в результате переписывания неаккуратными или предвзятыми писцами. Не менее сомнительной выглядит реконструкция, видимо предоставленной Генрихом IV в 1097 году Регенсбургской привилегии на основании возобновившего ее документа, изданного Фридрихом I в 1182 году. Неудивительно, что эти тексты стали предметом оживленной полемики среди историков в последние 70 лет, а множество связанных с ними важнейших юридических и исторических проблем все еще ожидает решения. Тем не менее мы можем сделать ряд правомерных обобщений относительно статуса немецкого еврейства в конце ХI века.
Уже в 1074 году евреи наряду с другими жителями Вормса появляются в качестве бенефициаров в привилегии Генриха IV, освобождающей их от ряда таможенных пошлин. Император, который за несколько лет до того, достигнув совершеннолетия, обнаружил, что казна полностью истощена, и который всю жизнь страдал от недостатка средств на свои честолюбивые начинания, вероятно, даровал эту привилегию в обмен на ощутимую денежную помощь от горожан и евреев. Однако, подчеркивая свою верховную власть, он сознательно резко высказался в адрес епископа. В более позднем декрете, адресованном евреям Вормса (около 1090 года), он был еще более откровенен на этот счет.
Поскольку мы желаем [писал он], чтобы по всем судебным делам они [евреи] обращались исключительно к нам, мы повелеваем властью нашего королевского величества, чтобы ни епископ, ни [его] камерарий , ни граф, ни его советник, ни кто‑либо другой, кроме того, кого они сами выберут, не осмеливался облагать их никакими податями или преследовать их. Только тот, кого, как мы сказали, они сами избрали, а император поставил над ними [имеет право на это]. Нам угодно, чтобы было так, потому что они принадлежат нашей казне.
Напротив, в Шпейере, епископ которого Рюдигер был верным сторонником Генриха, главе церкви позволено было наравне с императором осуществлять контроль над еврейской общиной. Собственно, шпейерская привилегия Генриха, явно основанная на каролингской модели, в свою очередь послужила прототипом для других привилегий, в том числе для вормсской, выпущенной вскоре после этого, и похоже, что император сам передал свои полномочия епископу за несколько дней до кончины.
Продолжая традицию, установившуюся с каролингских времен, эта привилегия составляет лишь звено в цепи законов, столь характерной для эпохи Средневековья. На ее основе была написана вормсская привилегия, которую формально возобновил еще более могущественный император Фридрих I в 1157 году, — на самом деле мы располагаем лишь текстом этого возобновления и по нему пытаемся восстановить содержание первоначального указа, — а Фридрих II распространил ее на все еврейство Германии (1236 год). Постановление же Фридриха II послужило моделью для многих более поздних привилегий и решительным образом повлияло на статус евреев в большинстве городов Центральной и Восточной Европы вплоть до XVIII века.
Среди важнейших норм обеих привилегий можно отметить те, которые относятся к безопасности жизни и собственности евреев, праву собственников распоряжаться имуществом по своему усмотрению и свободе перемещения по всей территории империи. Евреи также были защищены от незаконных поборов, обращения против их воли детей и рабов (даже взрослые должны были подождать три дня, прежде чем пройти обряд крещения), а также от любых помех в торговле рабами‑язычниками. Впервые евреи, которые приобрели краденые вещи, не зная об их происхождении, были обязаны возвращать их прежним владельцам только после получения сполна уплаченных за них денег. К традиционному со времен Каролингов освобождению от ордалий и требованию предоставить свидетелей обеих конфессий в смешанных иудео‑христианских тяжбах были добавлены особые постановления о внутреннем еврейском самоуправлении и общинном суде. Лишь в случае особенно сложных исков «между ними или против них» следовало обращаться к самому епископу (в Шпейере) или к императору (в Вормсе). В вормсском тексте шла речь и о праве евреев заниматься обменом денег в городе. Там оговаривалось, что убийство еврея, или подстрекательство против него, или обращение еврейских детей против воли родителей карались высоким штрафом в размере 12 золотых, а также что евреи могли невозбранно нанимать христианских слуг обоего пола и кормилиц. «И пусть никакой епископ и никакой клирик не противостоят им». Очевидно, в Шпейере, где епископ имел долю дохода с евреев, император был готов довольствоваться меньшим штрафом, уплачиваемым серебром. Вероятно, по недосмотру Генриха в Вормсе не была повторена норма шпейерской привилегии о том, что обидчик еврея, который не в состоянии уплатить положенный штраф, должен быть наказан ослеплением или отсечением правой руки. Указывая здесь на прецедент, заложенный его отцом Генрихом III применительно к неназванному городу, император, вероятно, хотел шире распространить эту норму. В целом евреи Вормса практически во всех отношениях пользовались гражданскими правами «бюргеров», и их неоднократно называли этим словом в документах ХIII века. Невозможность получить такие политические права, как участие в выборах в городской совет, была скорее естественным следствием общинного суверенитета, а не дискриминационных намерений законодателя.
Ни Генрих, ни евреи не знали тогда, как скоро эти обещания императорской поддержки будут подвергнуты суровому испытанию. Хотя признаки народной неприязни к евреям стали вполне заметны задолго до 1096 года, ни рейнские общины, ни власти не предприняли необходимых мер предосторожности против вспышек насилия со стороны толпы. Правда, считалось, что евреи будут помогать властям в поимке преступников и участвовать в обороне городов при вторжении чужеземцев, а также защищать себя, особенно во время всегда небезопасных путешествий как по воде, так и по суше. По этим причинам они часто носили при себе оружие и умели им пользоваться. Раввины того времени обсуждали проблемы вооружения как само собой разумеющиеся; их заботили правовые аспекты ношения оружия в связи с заповедью о субботнем отдыхе. Великий мистик Эльазар из Вормса вспоминал о времени, когда его город осадили «великие армии» (возможно, он имел в виду осаду 1201 года) и он разрешил евреям носить оружие по субботам. Однако, подобно многим другим горожанам, особенно торговцам, евреи не служили в регулярной армии и не принимали участия в захватнических войнах. В этом отношении, как замечали Элиэзер бар Йоэль и Ицхак Ор Заруа, испанские евреи играли гораздо более активную роль в военных действиях. В то же время законодательство империи все сильнее отклонялось от старых германских традиций, трактующих нанесение побоев и увечий как сугубо личное оскорбление, за которое следует преследовать только после жалобы пострадавшей стороны и наказывать обидчика исключительно штрафом. Поэтому постепенно развивалась система объявлений «мира», часто в виде договоров между королем и сеньорами, по которым все насильственные действия запрещались на протяжении определенного срока или против определенных категорий населения. Раньше евреев в такие объявления не включали, разве что подразумевая их частью категории торговцев, — теперь же их особо упомянули в специальном договоре, заключенном Генрихом IV с феодалами его империи в январе 1103 года. Подписавшие его стороны обязывались на протяжении следующих четырех лет поддерживать мир «церквам, клирикам, монахам, мирянам, как‑то: купцам, женщинам, не похищать их насилием, и евреям» .
Это был судьбоносный шаг. Несмотря на очевидные проеврейские цели, документ стал еще одним важным этапом на пути становления «еврейского рабства». Конечно, никто из упомянутых здесь людей не принадлежал к классу несвободных вилланов. Единственным критерием была их относительная беззащитность в обществе, не знающем права. Но «Земский мир» указал на зависимость евреев от императорской защиты и помог укрепить их связь с короной, а также выявил намерение монархов пополнить за счет евреев свою казну. В условиях общего ухудшения иудео‑христианских отношений, усугубляемого постоянным увеличением численности еврейского населения и ростом анархии из‑за непрерывных гражданских войн, эти привилегии и мирные договоры легко могли быть истолкованы, по крайней мере императорами и их советниками, как признак особой еврейской «зависимости», которую церковь проповедовала с незапамятных времен.
Зависимость, однако, никогда не приобретала уродливых черт, присущих французским указам об экстрадиции. Императоры не просто сохраняли верховную власть над евреями, но и особо гарантировали им право свободно перемещаться с места на место. В той мере, в которой для них существовали ограничения на выбор места жительства, они зависели больше от санкции местной еврейской общины, чем от самовольных решений сеньора. Общинная независимость привела, как мы увидим, к выработке законодательства, касающегося херем а‑ишув (запрета на право поселения), которое оставило далеко позади талмудические образцы и, возможно, даже помогло местным неевреям сформулировать определенные юридические требования (например, испытательный срок продолжительностью в 12 месяцев до получения окончательного разрешения). Более того, подавляющее большинство немецких евреев проживало в городах, что делало невозможным сравнение их «рабства» с положением крепостных крестьян. Даже беглые крепостные, которые находили убежище в городе, как правило, немедленно получали свободу.
Исчерпывающее обоснование особого статуса евреев будет сформулировано только в XIII веке. Поначалу большинство императоров, в особенности такие выдающиеся личности, как Фридрих I Барбаросса (1152–1190), рассматривали связь между короной и еврейскими протеже скорее как вопрос долга, а не только права. Чтобы предотвратить обычное для Средневековья автоматическое прекращение действия привилегии после смерти того, кто ее предоставил, Фридрих в 1157 году подтвердил привилегию Генриха IV евреям Вормса и специально заявил, что она будет действовать во веки веков. Он не стал заключать еще один договор с феодалами всей империи, а участвовал в региональных соглашениях, вроде заключенного в 1179 году в Рейнской Франконии, где было объявлено всеобщее «перемирие» на четыре дня в неделю, но оговаривалось, что «евреи, подчиненные императорскому фиску… во всякий день да пользуются миром» . Еще более красноречивой была привилегия, данная Фридрихом евреям Регенсбурга. Объявленная в 1182 году, видимо в качестве подтверждения указа, изданного впервые Генрихом IV, она начиналась с торжественной преамбулы, очевидно добавленной самим Фридрихом. В ней говорилось следующее:
Долг нашего императорского величества, а также веление справедливости и требование благоразумия состоит в том, чтобы правильно исполнять свои обязанности в отношении всех наших верных подданных, и не только приверженцев веры Христовой, но и тех, кто исповедует не нашу веру, а живет в соответствии с обычаями своих предков. Мы должны обеспечить для них возможность соблюдать свои традиции и неприкосновенность для их жизни и имущества. По этой причине мы объявляем всем верноподданным нашей империи, настоящим и будущим, что мы глубоко озабочены благосостоянием евреев, живущих в нашей империи, которые, как известно, принадлежат императорской казне силой особого права, и мы жалуем нашим регенсбургским евреям милостью и подтверждаем своей императорской властью их добрые обычаи, которые предки их сохранили волею и щедростью наших предшественников вплоть до нашего времени.
Здесь впервые столь ясно формулируется принцип ответственности императора за безопасность и благосостояние всех его подданных евреев, живущих во всех концах империи.
Возможно, подобное пристальное внимание было тогда особенно необходимо, потому что во многих частях Германии начали развиваться разнообразные формы местного контроля над евреями, соперничавшие с верховной властью императора. Хотя, в отличие от французских королей, германские императоры XII века сохраняли владычество над всеми евреями своей страны, децентрализация неумолимо усиливалась и в этой сфере, даже еще быстрее. Время от времени до нас доходят сведения о действиях, предпринимавшихся местными феодалами, например бургграфом Кёльна, который ежегодно получал десять марок и шесть фунтов перца от еврейской общины за то, что пропускал еврейских купцов в город и из города в пределах епархии. В далеких Богемии, Моравии и Австрии местные правители обладали верховной юрисдикцией над своими еврейскими подданными. Австрийский герцог Леопольд V (1177–1194) держал при себе еврейского чеканщика монеты по имени Шлом и разрешал ему не только владеть недвижимостью, но и нанимать христианских слуг. Вероятно, такие же права были предоставлены евреям Вены, где первое упоминание о синагоге относится к 1204 году. Такая местная власть могла осуществляться без полного разрыва связи общины с прочими евреями империи. Даже в западных соглашениях о «мире» местные сеньоры выступали в качестве полноправных партнеров.
В отличие от крайне скудной информации о правах и действиях немецких герцогов и баронов в отношении евреев в XI–XII веках, о положении во Франции и Испании в эту эпоху, а также о более позднем периоде в той же Германии мы знаем гораздо больше. Подавляющее большинство немецких евреев того времени проживали в городах под властью епископов, а не светских феодалов. Почти все сохранившиеся сведения, в том числе те, в которых идет речь о кровавой бане Крестовых походов, относятся к епископским городам. Все еврейские общины, которые перечислил Биньямин из Туделы, чей обратный путь пролегал через Германию, находились под церковной властью (Верден, Мец, Трир, Кобленц, Андернах, Бонн, Кёльн, Бинген, Мюнстер, Вормс, Страсбург, Вюрцбург, Мантерн, Бамберг, Фрейзинг и Регенсбург). «Во всех этих городах живут евреи, и между ними много людей ученых и богатых» . Список Биньямина явно неполон; он не включает ни важнейшую общину Майнца, ни общины Шпейера, Галле и других городов. Однако все эти города также находились под контролем епископов. Лишь ничтожное меньшинство немецких евреев XII века, по‑видимому, проживали за пределами этих основных центров.
В управлении евреями в своих диоцезах немецкие епископы действовали скорее как светские сеньоры, нежели как религиозные лидеры. Правда, Фридрих Майнцский советовался с папой по поводу того, как ему поступить с евреями, и успокоился, только получив специально подготовленное для него собрание источников канонического права и убедившись в законности толерантного отношения к евреям, но такое поведение было исключением. Инициатором якобы имевшего место в 1012 году изгнания евреев из Майнца был скорее император, чем наследник епископа Фридриха. В целом немецкий епископат долгое время был тесно связан с императорским двором и служил ему опорой в смутные времена XI–XII веков. Даже во время борьбы за инвеституру не все епископы приняли сторону пап против императоров. В отношении к евреям они также обычно следовали примеру императоров и старались обеспечивать безопасность евреев и охрану их собственности. Мы увидим, однако, что в критические моменты, например во время резни, учиненной крестоносцами, некоторые из них не сумели защитить евреев. Архиепископ Майнцский, который считался покровителем всех имперских евреев во время отсутствия императора в стране, не смог защитить еврейских беженцев в собственной крепости. Но князья церкви не смогли устоять перед натиском лишь в силу собственной слабости или бессердечия, а не из личных убеждений или сознательных перемен в официальной политике церкви.
Одним из наиболее успешных защитников евреев во время этих трагических событий был епископ Шпейерский Иоганн (1090–1104 годы). Тем самым он следовал примеру своего предшественника Рюдигера, который в 1084 году привлек в город множество евреев из Майнца. Будучи верными последователями Генриха IV, оба епископа, вероятно, также участвовали в формировании общей церковной политики в отношении евреев. Вышеупомянутая привилегия евреям Шпейера 1090 года, несомненно, составлялась при участии епископа, а его собственное послание, появившееся шестью годами ранее, служит одним из наиболее ярких примеров решения еврейского вопроса в средневековой Германии. «Когда я превратил Шпейер из деревни в город, — писал епископ, — я решил, что тысячекратно умножу славу нашего города, если приглашу поселиться в нем также и евреев». По этой причине он выделил еврейской общине особый квартал, окруженный стеной, «чтобы они не стали легкой жертвой бесчинств толпы», и предоставил им отдельное кладбище. Он также даровал им множество привилегий, сформулированных по образцу скорее каролингских капитуляриев, нежели норм канонического права. Например, он позволил им нанимать христианских кормилиц и слуг мужского пола, а также продавать христианам мясо, непригодное к употреблению по ритуальным причинам. Он также старался облегчить для них торговые операции — несомненно, именно это было главной целью его политики — и предоставить полную автономию во внутренних делах. В свою очередь, евреи должны были во веки веков выплачивать по три с половиной серебряные марки в епископскую казну и принимать участие в обороне города, вместе со своими слугами отражая нападения врагов на их квартал. «Итак, дабы выказать им мою милость, я дал им законы, лучше которых для евреев не было еще ни в одном городе Германской империи». И хотя ни один другой епископ не повторил проеврейские законы Рюдигера в полном объеме, в целом немецкое высшее духовенство этого периода активно поддерживало императорское законодательство о евреях и изрядно способствовало росту еврейских общин в Рейнской области и Южной Германии.
Гораздо менее единообразным было отношение горожан. В целом между евреями и их христианскими соседями существовали довольно дружеские отношения. Бюргеры как класс еще не достигли той степени влиятельности и политической независимости, которая впоследствии позволила им претендовать на полное доминирование над городами. Большинство бюргеров все еще довольствовались широкой автономией в муниципальных делах и были готовы рассматривать столь же автономную еврейскую общину как иную независимую группу, находящуюся под прямым контролем их общего сеньора. В экономическом отношении также большинство христианских купцов все еще рассматривали евреев как желанных компаньонов. Однако еврейское благосостояние часто вызывало зависть менее привилегированных групп. Религиозные разногласия были не столь существенны для массового сознания, как для более образованных высших классов. Правда, в критические моменты «низшие» классы легче поддавались проповеди фанатиков. Тем не менее в целом христианские бюргеры, по‑видимому, спокойно относились к проеврейскому законодательству, исходившему как из императорской, так и из епископской канцелярии. Какие бы разногласия ни существовали между ними и их еврейскими соседями, они пока не играли той роковой роли в еврейской истории, которая была суждена им в последующие столетия.
Англия и Нормандия
Города и крупные феодалы играли все более важную роль и в английской истории, что в конце концов решительным образом повлияло на положение евреев. Во многом Англия эпохи Анжуйской династии предвосхитила эволюцию, происходившую на континенте. Здесь раньше, чем где бы то ни было, евреи превратились в класс «королевских ростовщиков», главная функция которых заключалась в предоставлении кредитов на политические и экономические нужды. Накопив огромные богатства взиманием высокого процента, ростовщики были вынуждены тем или иным образом отдать их в королевскую казну. Благосостояние многих еврейских семейств, роскошь их домов и одеяний и влияние, которое они оказывали на общественную жизнь, ослепили даже опытных людей и помешали заметить серьезные опасности: растущее недовольство должников из всех сословий, а также полную зависимость евреев от защиты сиятельных покровителей. Саму монархию часто раздирали внутренние и внешние конфликты, поддержка в конечном счете оказалась весьма ненадежной. Ропот раздосадованных вылился во вспышки насилия в 1189–1190 годах, которые предшествовали финальной трагедии — изгнанию 1290 года. Стремительный взлет и еще более молниеносное падение английского еврейства за короткий промежуток в два с четвертью века (1066–1290 годы) со всей отчетливостью продемонстрировали основные факторы, которые определяли судьбу всего западного еврейства в критическую для их истории первую половину второго тысячелетия.
Нам неизвестно, существовали ли еврейские поселения на Британских островах в римское время и сразу после англосаксонского завоевания (есть основания полагать, что небольшое число евреев было и в римских лагерях, и в новообразованных англосаксонских городах). Первые дошедшие до нас достоверные известия датируются эпохой после нормандского завоевания 1066 года. Число источников возрастает с середины XII века и достигает весьма существенного объема в последние 90 лет перед изгнанием. В 1893 году Джозеф Джейкобс заявил, что его собрание источников, касающихся периода 1066–1206 годов, составляет примерно одну двадцатую часть от тех документов, которые покрывают оставшиеся 84 года. С тех пор число источников XIII века сильно увеличилось. Поскольку Англия была избавлена от разрушительных завоеваний, цепь традиции, сохранившаяся во многих знатных семействах и в церквах, а также здравый смысл, проявленный такими хронистами, как Вильям Мальсмберийский и Вильям Ньюбургский, помогли сохранить память о средневековом английском еврействе гораздо лучше, чем это было в случае с более многочисленными и имевшими большее культурное влияние общинами континента.
Правда, большинство английских источников относится только к социально‑экономическим аспектам жизни. Они перечисляют и на века сохраняют бесконечные деловые соглашения, главным образом связанные со ссудами и их выплатой или невыплатой. Другую большую группу образуют записи официальных регистров, касающиеся налогов, штрафов и других доходов Палаты шахматной доски от евреев. Сведения о разнообразных интеллектуальных интересах и занятиях средневековых англо‑еврейских авторов в основном почерпнуты из континентальных источников, поскольку в Англии после изгнания никто не проявлял интереса к сохранению таких сочинений. Но именно эта особенность позволяет уменьшить нередко возникающий дисбаланс между политическими и социально‑экономическими источниками в истории евреев большинства стран Европы. В целом удается воссоздать достаточно полный образ общины, которая незадолго до 1200 года насчитывала около 2,5 тыс. человек, то есть составляла около 0,1% населения страны. Финансовые ресурсы помогали ей удовлетворять насущную необходимость в капитале для развивающейся экономики и обеспечивать средства для внутренних и внешних войн, поэтому социально‑экономическое влияние было совершенно непропорционально общей численности.
Эту важную, хотя и ограниченную функцию, возможно, имел в виду Вильгельм Завоеватель, когда пригласил, если верить сообщению Вильяма Мальмсберийского, евреев из своего герцогства Нормандского последовать за ним на ту сторону Ла‑Манша или, по крайней мере, позволил им сделать это. Мы очень мало знаем о еврейских общинах Нормандии XI века, но похоже, что Яаков бар Йекутиэль, известный своим успешным посольством к папе в начале XI века, был уроженцем Руана, где он лишь чудом избежал гнева герцога Ричарда. Наследник Вильгельма Завоевателя Вильгельм Рыжий, или Руфус (1088–1100 годы), настолько хорошо относился к евреям, жившим по обе стороны пролива, что вызвал неудовольствие представителей духовенства, которых возмущало его равнодушие к религии и мздоимство. По традиции, сохранившейся в «Истории английских королей» Вильяма Мальмсберийского, король не только позволил нескольким крещеным евреям из Руана, раскаявшимся в своем поступке, открыто вернуться в прежнюю еврейскую веру (около 1090 года; хронист мог перепутать это происшествие с событиями, последовавшими за Первым крестовым походом), но и устроил в Лондоне религиозный диспут. Если бы евреи смогли одержать победу над епископами, говорил король в шутку, «он бы присоединился к их секте» .
Диспуты между представителями двух религий, зафиксированные в тот период, велись в достаточно дружелюбном духе, и эта история, видимо, появилась в результате общего недовольства якобы имевшим место королевским фаворитизмом по отношению к евреям. Подобное недовольство выказывалось также, когда в 1164 году Кларендонские конституции урезали юрисдикцию церковных судов, а представитель духовенства потребовал для клириков свободы от ордалий, которая ранее была дарована бюргерам и евреям. «Не кажется ли тебе недостойным, — писал он, — что духовенство не получило еще привилегии, дарованной мирянам из горожан или евреям?»
Генрих I (1100–1135 годы) взял на себя инициативу более четкого регулирования статуса евреев. «Хладнокровный, проницательный и терпеливый, — как характеризовал его Вильям Джон Корбетт, — методичный деловой человек, к тому же хорошо образованный для принца, он ненавидел всякое расточительство, насилие и беспорядок». Текст его привилегии, регулирующей положение еврейских подданных, не сохранился (мы располагаем лишь упоминанием о ней в указе его правнука Иоанна в 1201 году), но можно восстановить ее примерное содержание из данного в 1190 году Ричардом Львиное Сердце подтверждения привилегии, изданной его отцом Генрихом II (1154 [1150]–1189 годы). Хотя формулировки и даже отдельные нормы, несомненно, различались и соответствовали требованиям другого века, указы Ричарда и Иоанна, видимо, по сути отражают и образ мыслей начала ХII века. Они направлены на то, чтобы разрешить евреям «жить на нашей земле свободно и с уважением». Основные нормы включали в себя охрану еврейской собственности, в том числе ссуд, которые должны были оставаться действительны всю жизнь кредитора и заемщика; предпочтение письменным свидетельствам или, за неимением таковых, показаниям как еврейских, так и христианских свидетелей в межконфессиональных тяжбах; евреев‑обвиняемых должны были судить только «равные им»; еврейские кредиторы имели право свободно распоряжаться залогами через год и один день; евреи имели право свободно передвигаться вместе со своим движимым имуществом по всему королевству («подобно нашим собственным товарам, и пусть никто не мешает им и не удерживает их»). Что еще важнее, указ завершался следующим образом: «И мы повелеваем, чтобы евреи по всей Англии и Нормандии были освобождены от всех податей и пошлин и от винного налога, подобно собственному нашему движимому имуществу, и мы приказываем и повелеваем вам охранять, и защищать, и оберегать их». Эти постановления нельзя считать революционными. Они следуют давно установившимся в материковой Европе образцам, но в них заметен новый акцент на охрану еврейского ростовщичества, который отражает растущее сосредоточение английского еврейства на этой единственной профессии, а также насущный интерес короны к ее развитию в пользу казначейства.
Нам неизвестны ни даты этих грамот, ни обстоятельства, которые заставили двух Генрихов их издать. Во многом они следуют каролингским образцам, давно известным по всей Западной Европе. Хартия Ричарда адресована «Исааку, сыну рабби Йосе, его сыновьям и их людям», как во времена капитуляриев Людовика Благочестивого. Английский король еще меньше своего франкского предшественника желал ограничивать применение хартии пределами одной‑единственной семьи. Иоанн был, возможно, первым, кто отказался от этой давно устоявшейся формулы и адресовал указ «всем евреям Англии и Нормандии».
Внешне английская юриспруденция все еще осмеивала ростовщичество во всех его видах. Автор позднейшей, добавленной в XII веке вставки в так называемые «Законы Эдуарда Исповедника» , заклеймил ростовщичество, назвав его «корнем всех пороков». В то же время он или кто‑то из его современников приписывал этому почитаемому королю донормандской эпохи исчерпывающую формулировку особой связи, существовавшей между евреями и королевским престолом:
Да будет известно [заявлял он], что все евреи, где бы они ни были в нашем королевстве, должны находиться под защитой и опекой королевских вассалов. И никто из них не может передать себя могущественному человеку без разрешения короля. Ибо все евреи и все их имущество принадлежат королю. И если кто‑то будет удерживать нечто им принадлежащее, пусть король востребует деньги назад, как будто они принадлежат ему самому.
Хотя ничто не мешало королю передавать контроль над евреями своим вассалам и в странах континента эта процедура уже стала вполне привычной, английская корона сохраняла прямую власть долгое время. Теоретически после смерти подданного еврея король должен был забирать себе все его состояние, но подобная экспроприация зафиксирована лишь однажды, в случае Аарона из Линкольна, который, видимо, умер бездетным. В других случаях, как напрямую говорилось в грамоте 1201 года, основанной на хартии, изданной Генрихом I, «когда еврей умирает, тело его не следует удерживать на земле, но пусть наследники возьмут себе его деньги и его долги». Правда, казначейство взимало государственный налог, но подобный налог платили также наследники королевских вассалов, поскольку король заявлял о своем праве верховной власти над всей землей Англии. В целом еврей мало отличался от рыцаря, кроме того что последний нес военную службу и активно участвовал в общественной жизни.
Королевская защита в действительности была довольно эффективной. За исключением погромов 1189–1190 годов, которые застали королевскую власть врасплох, общественный порядок поддерживался более или менее удовлетворительно. Даже в поздний период, характеризовавшийся тяжелыми гонениями, жизнь евреев редко подвергалась опасности. Это ощущение безопасности всерьез не нарушалось даже постоянными кровавыми наветами, во время которых целые общины подвергались обвинению в соучастии в ритуальном убийстве мальчиков (в Норвиче в 1144 году, в Глостере в 1168 году, в Бери‑Сент‑Эдмендсе в 1181 году, в Бристоле в 1183 году и др.). Правда, антиеврейские настроения проявлялись не только непосредственно после этих событий, но и многие годы спустя, особенно среди благочестивых паломников, которых привлекали святилища, воздвигнутые в память о подобных «мучениках». Тем не менее нет сведений о том, что эти новые факторы в иудео‑христианских отношениях, быстро распространившиеся из Англии на континент, привели к массовому кровопролитию на Британских островах, жертвами которого стали бы евреи .
Неудивительно, что Англия стала привлекать множество евреев, приезжавших туда из Европы и Северной Африки. Список имен английских евреев XII века, составленный Джейкобсом около 60 лет назад, содержит указания на выходцев из Испании, Италии и даже Марокко и Руси. За несколько лет до большого притока евреев из Франции, вызванного указом об изгнании, который издал Филипп Август в 1182 году, численность евреев в провинциальных общинах возросла настолько, что они получили от Генриха II всеобщее разрешение устраивать свои кладбища за стенами любого английского города (1177 год). По довольно невнятному сообщению хроники Гервазия Кентерберийского, посланцы Фридриха Барбароссы, прибывшие с целью заключить союз с английским королем в 1168 году, жаловались на то, что еврейские подданные императора массово уезжают в Англию. «Ради этих послов, — пишет хронист, — король повелел богатейшим евреям покинуть Англию, а с прочих собрал пять тысяч фунтов». Даже если эта достаточно сомнительная информация соответствует действительности, не следует видеть в уступке английского короля нечто, напоминающее договоры об экстрадиции, которые заключали французские сюзерены три‑четыре десятилетия спустя.
За подобного рода королевский «фаворитизм», на который часто сетовали хронисты того времени, евреи платили дорого. В своем знаменитом «Диалоге о Палате шахматной доски» (в издании Ч. Джонсона, с. 99 и далее) Ричард Фиц‑Нигель заявлял, что «от штрафов, взимаемых с евреев, и от выкупа, вносимого чеканщиками, королева имеет свою долю в той же мере, что и от добровольных пожертвований». Таким образом, он указывает на во многом добровольный характер этих взносов. Однако положение быстро менялось. В этом отношении небольшая английская община тоже послужила первым объектом для эксперимента, имевшего далеко идущие последствия. Почти буквально применяя концепцию королевского господства, администрация поначалу старалась способствовать финансовым успехам евреев для получения максимальной выгоды. Власть чувствовала, что, обогащая евреев, косвенным образом накапливает богатства, которые послужат ее собственной выгоде. Со временем, однако, оказалось, что еврейские ростовщики впутали королей в постоянные конфликты со своими должниками, среди которых было множество представителей крупной знати, высшего духовенства и горожан. Заемщики, поначалу торопившиеся брать огромные ссуды, впоследствии горько сожалели об этом, видя, как их долг стремительно растет из‑за господствовавших тогда высоких процентных ставок. В XII веке королевские налоги еще были относительно умеренными. Конечно, иногда евреи оказывались в центре столкновения разных сил, как было, например, во время конфликта между Матильдой и Стефаном в 1141 году . Возможно, из‑за того, что евреи заплатили Матильде некую «сумму», Стефан заставил их выплатить ему три с половиной «суммы» под угрозой сожжения их домов. Если оставить подобные крайние происшествия, налоги с евреев и платежи в пользу короны не были особенно обременительны. Лишь по случаю так называемой Саладиновой десятины 1188 года, объявленной для финансирования Третьего крестового похода, евреям повелели пожертвовать огромную сумму в 60 тыс. фунтов — указывается, что она составляла четверть от всей принадлежавшей им собственности. На самом деле еврейский налог, который был установлен в Гилфорде в 1187 году, чему предшествовала объявленная за два года до того более скромная подать на финансирование завоевания Святой земли, подготовил почву для введения годом позже десятины. Для других жителей страны она действительно составляла 10% от дохода и была первым настоящим налогом на имущество в истории Англии. Если исходить из того, что с одних евреев собрали 60 тыс. фунтов, тогда как поборы с остального населения страны составляли лишь 70 тыс. фунтов, то подобная оценка явно преувеличивает размеры состояния евреев, которое в этом случае должно было составлять четвертую часть всего национального достояния (240 тыс. фунтов из общей суммы в 940 тыс. фунтов). Еврейский капитал проще было обратить в наличность. Правительство само должно было осознавать неравенство в подобном распределении налогового бремени. Учитывая и такой фактор как гибель еврейского населения и собственности в погромах, оно потребовало от английских евреев выплатить лишь 5 тыс. марок , что несравнимо со 100 тыс. марок, которые собрал в 1194 году Ричард Львиное Сердце. Но даже такой взнос намного превышал 1,5 тыс. марок, которые должен был внести город Лондон.
Более того, совокупное состояние еврейских общин существенно уменьшилось вследствие конфискации в 1185 году имущества Аарона Линкольнского, последовавшей за подобной конфискацией владений Вильяма Кейда, ростовщика‑христианина фламандского происхождения, в 1166 году. Ликвидация обширных деловых связей Аарона, среди клиентов и должников которого были король Шотландии, архиепископ Кентерберийский, граф Бретонский и множество других светских и духовных сановников по обе стороны пролива, оказалась чрезвычайно тяжелой задачей. Особый ликвидационный департамент казначейства, так называемая Палата Аарона, закрылся лишь через 16 лет работы, в 1201 году, причем половина долгов так и осталась несобранной.
Периодические конфискации пока лишь в малой степени препятствовали растущей концентрации капитала в руках нескольких крупнейших англо‑еврейских семейств. Быстрое перераспределение средств повлекло за собой ряд политических и экономических последствий. Когда Ричард де Клер Стронгбоу взял у Йосе из Глостера взаймы средства, недостающие для предпринятого им самостоятельно похода в Ирландию в 1170 году, у Генриха II возникли опасения, что могущественный, хотя и обедневший лорд с помощью этих займов попытается провозгласить независимое Ирландское королевство . Именно поэтому он оштрафовал Йосе на 100 шиллингов за то, что тот дал взаймы деньги «тем, кто вопреки запрету короля отправился в Ирландию». Йосе, очевидно, не нарушил никакого закона, ссудив деньги благородному лорду, на цели, которые вряд ли были ему известны. Столь же законным, хотя и политически рискованным был заем в размере десяти марок, предоставленный в 1164 году лондонскими евреями Томасу Бекету, чтобы тот мог уехать во Францию, причем залогом послужил доход Бекета от Уолтхэма . В гневе Генрих конфисковал этот доход, и заимодавец пытался вернуть свои деньги еще девятью годами позже. Подобное потенциальное использование еврейских фондов для независимых военных и политических предприятий, видимо, представлялось правительству реальной угрозой и стимулировало дальнейшее усиление административного контроля над евреями.
Таким образом, политические и фискальные соображения сочетались с усилиями привлечь пробудившихся горожан к строгому регулированию еврейского ростовщичества. Королевский ордонанс 1194 года был направлен одновременно на охрану интересов казны против сокрытия евреями средств и на защиту должников против избыточных претензий. В соответствии с изложением Роджера из Ховедена,
все долги, залоги, закладные, земли, дома, ренты и владения евреев должны быть зарегистрированы. Если еврей скроет что‑либо из перечисленного, будет предан королю он сам, и то, что он утаил, и также все его имущество, движимое и недвижимое, если только не будет позволено еврею возместить утаенное.
Также следует предоставить шесть или семь мест, где они будут выдавать свои займы, и туда следует назначить двух христианских и двух еврейских знатоков права и двух нотариев, и в их присутствии, а также в присутствии клириков Вильяма из церкви Cв. Марии и Вильяма из Чимилли пусть заключаются договоры о ссудах.
А грамоты, закрепляющие эти договоры, следует составлять в двух экземплярах. И один экземпляр пусть останется у еврея, запечатанный печатью того, кто взял у него ссуду, а другой пусть хранится в общем архиве.
Вдобавок к этому евреи были обязаны поклясться на свитке Торы, что они декларировали всю свою собственность. Всем, в том числе другим евреям, было приказано тайно доносить судьям о любом утаенном имуществе, а также обо всех случаях подлога или подделки монеты. С этим ордонансом и основанием особого еврейского отделения Палаты шахматной доски началась новая, еще более сложная глава в истории взаимоотношений между еврейской общиной Англии и королевской властью.
Эти политические нововведения были не просто копией французских — их использовали как основу для введения всеобщего правила о составлении договоров, как между христианами, так и смешанных, в двух экземплярах, что положило начало новой категории английской документации (1195 год). Хотя в борьбе с повышением ростовщического процента эта мера оказалась паллиативной, на какое‑то время она, видимо, успокоила народное недовольство. При всех негативных чувствах, которые вызывали еврейское ростовщичество и тесные связи с короной у враждебно настроенных групп населения, нельзя говорить о возникновении активных антиеврейских настроений. Духовенство, на которое современные историки часто возлагают вину за дискриминацию евреев в правовой и социальной сфере, лишь придерживалось традиционной политики сегрегации. По крайней мере, в XII веке на его совести лежит очень немного антиеврейских выступлений. Даже в неистовстве, порожденном кровавыми наветами, местный клир, похоже, больше следовал за недовольством масс, нежели вдохновлял его. Подобная сдержанность, однако, не помешала церкви воспользоваться этими инцидентами, превратив их в дополнительный источник дохода от паломников, приходивших к новым святилищам.
Подобно всем прочим должникам, клирики любили брать займы, но не горели желанием отдавать их. Как минимум, семь цистерцианских монастырей на севере были построены на деньги, предоставленные Аароном из Линкольна, о котором говорили также, что он финансировал сооружение церкви Св. Альбана. Однажды папа Александр III, явно по просьбе монахов из аббатства Св. Августина в Кентербери, обратился к королю с просьбой защитить интересы монастыря в финансовом конфликте с евреями (1179 год). Церкви и монастыри часто служили хранилищем ценностей, принадлежавших евреям, что упрощало контакты последних с представителями как высшего, так и низшего клира. Связи евреев с духовенством были настолько тесными, что временами они осмеливались даже вмешиваться во внутренние дела церкви. Когда в 1187 году разгорелась затяжная ссора между монахами церкви Христа и монахами аббатства Св. Августина в Кентербери, евреи вместе с большинством христианских жителей города встали на сторону первых. Даже после того, как собор окружили войска архиепископа, чтобы голодом заставить монахов подчиниться им, евреи не просто возносили у себя в синагоге молитвы за осажденных, но еще и тайно снабжали их провизией. В хронике Гервазия, сохранившей для нас описание этих событий, отмечается: «Архиепископ все забирал, а евреи все отдавали. Архиепископ отлучал, а евреи молились. Вот поистине удивительное преображение!»
Временами такое вмешательство заканчивалось трагически для евреев. В конфликте между Вильямом, ризничим аббатства Св. Эдмунда, и его собратом Самсоном в 1182 году евреи и другие жители города заняли сторону Вильяма, который, по сообщению хроники Джоселина де Бракелонда, «именовался отцом их и господином». Восемь лет спустя Самсон одержал победу в борьбе за власть и, воспользовавшись антиеврейскими настроениями, усилившимися в этом регионе, устроил изгнание евреев из Бери‑Сент‑Эдмендса. Хотя на самом деле он требовал, чтобы евреи, подобно всем прочим жителям города, находились в ведении аббатства, а не короля или были изгнаны, своими действиями он заложил опасный прецедент локального изгнания евреев. Усиление антиеврейских настроений, как мы увидим, стало также заметно в церковной полемике. Однако даже в XIII веке духовенство, по сути, лишь предлагало теоретическое обоснование для движения, поднятого истинными лидерами антиеврейской пропаганды — бюргерами.
В XII веке появившаяся в быстро растущих городских центрах патрицианская верхушка еще не выступала с требованиями прямого изгнания евреев. Еврейское богатство и его постоянная демонстрация, несомненно, порождали зависть среди христиан всех сословий. Резкий контраст между непрочными каркасными сооружениями, где обитали даже самые зажиточные бюргеры, и солидными каменными домами, которые строили для себя некоторые еврейские банкиры, наверняка раздражал многих современников. Возможно, евреи просто придерживались древних традиций, вынесенных еще из Палестины, где было множество каменоломен и каменные строения больше соответствовали климату, или, что менее вероятно, они сознательно искали за каменными стенами убежища на случай внезапного нападения. Некоторые из этих каменных сооружений, как, например, дом Аарона Линкольнского или синагога в Бери‑Сент‑Эдмендсе, пережили долгие столетия и сохранились до ХХ века, оставаясь немыми свидетелями могущества и великолепия, пусть и недолгого, некоторых евреев Англии эпохи Плантагенетов. До сих пор, читая замечание хрониста Ральфа Коггсхоллского о «домах, выстроенных, будто это королевские дворцы», можно заметить зависть, которую испытывали их нееврейские соседи. Эта всеобщая зависть сыграла свою роль во время беспорядков в начале правления короля Ричарда, хотя они и не переросли в организованное антиеврейское движение, подобное тому, которое возникло в XIII веке и привело к последовательному изгнанию евреев из ряда английских городов, а в конце концов и из всей страны.
В целом положение английского еврейства в XII веке, видимо, казалось современникам относительно благополучным и устойчивым. Евреи все еще могли свободно передвигаться по всей территории королевства, которое до 1206 года включало в себя обширные земли во Франции, владеть недвижимой собственностью, как городской, так и сельскохозяйственной, и сооружать солидные каменные дома. Они пользовались широким самоуправлением и обладали немалыми интеллектуальными ресурсами, и, по всей видимости, все более угнетаемые общины материковой Европы могли им только позавидовать. При незначительной общей численности английского еврейства доля ученых и писателей (как местных уроженцев, так и приезжих) была весьма значительна. Но их благополучие продлилось недолго. Быстрый взлет и не менее быстрое падение этой наиболее «средневековой» еврейской общины того времени характеризует переменчивую судьбу евреев западного христианского мира в этот период.
Между молотом и наковальней
В течение критических 500 лет, в промежутке с VIII по XII век, европейское еврейство становилось все более существенным фактором в исторической эволюции еврейского народа в целом. Подорванное варварскими нашествиями и волной нетерпимости, затронувшей большинство общин в VII веке, западное еврейство начало восстанавливать экономическую и культурную жизнь в более благоприятном климате Каролингского возрождения. Западная Европа сама нуждалась и в людских ресурсах, и в капитале, и в новых технологиях, и в новых знаниях. Предприимчивое, многоопытное и трудолюбивое население, каким были евреи, могло принести только пользу этой возрождающейся цивилизации.
В результате кризиса, вызванного распадом Великого халифата и затяжной политической и экономической анархией в исламском мире, многие восточные, североафриканские и испанские евреи, со своей стороны, откликнулись на призыв более отсталых, но одновременно и более многообещающих стран. Все активнее они расселялись во Франции, Германии, Англии и Северной Испании на взаимовыгодных условиях. Даже когда евреи не были формально защищены специальными постановлениями, в целом господствовало мнение, что они могут вести независимую жизнь в соответствии со своими традициями в качестве меньшинства, которому предоставляется убежище. Правда, будучи «неверными», они терпели ряд существенных ограничений, но даже церковь признавала их единственное требование — продолжать существовать как отдельная и самостоятельная этноконфессиональная группа, которой присущи определенные фундаментальные права и обязанности. Пользуясь базовыми гарантиями безопасности для себя и своего имущества, существенной свободой передвижения и занятий, а также обширной автономией в религиозных, образовательных и даже судебных вопросах, евреи играли важную роль в прогрессе юных и активно развивавшихся народов.
Вопреки периодически возникающим трудностям, западные общины росли не по дням, а по часам, и в XII веке их влияние стало ощущаться по всему еврейскому миру. Тогда фактически был заложен фундамент для перемещения центра мирового еврейства с приходившего в упадок Востока на динамично развивающийся Запад — эта тенденция стала неопровержимой реальностью к концу следующего столетия. Случались вспышки народного недовольства и капризы монархов, однако еврейская жизнь на Западе казалась пока довольно благополучной. Такой тенденциозный хронист, как Вильям Ньюбургский, замечал, что «евреи, жившие в Англии при короле Генрихе II, нелепым образом стали более счастливыми и успешными, чем христиане» (IV.9, в издании Хоулетта, I, 317; в переводе Стивенсона, IV, 568).
Конечно, это крайнее упрощение. «Христиане» не все были одинаковы; у каждого класса была собственная социальная жизнь и правовое положение. Благосостояние отдельного христианина гораздо больше зависело от статуса внутри собственной группы, нежели от вероисповедания или политических пристрастий. В этом на самом деле была одна из сильнейших и одновременно слабейших сторон средневекового общества. Развитие европейского феодализма привело не только к усилению территориальной раздробленности, но и к более глубокому расхождению между разными сословиями, каждое из которых имело собственный статус и взгляд на мир, хотя многие еще не оформились окончательно. Евреи, отделенные от всех сословий и не смешивавшиеся ни с одним из них, вскоре оказались посреди все более ожесточенной борьбы за власть.
Обстоятельства вынудили евреев вступить в союз с монархией, который неизбежно приносил королевской власти гораздо больше пользы, чем ее еврейским «рабам». Это был союз между неравными партнерами, поскольку короли могли самовольно изменять условия или даже совсем разрывать договор. Евреи могли лишь взывать к гуманизму и к интересам своих хозяев. Но сам этот союз часто приводил в неистовство классы, постоянно или временно находившиеся в конфликте с королями и вообще с монархией. Короли испытывали к своим еврейским подданным преимущественно фискальный интерес, однако взаимоотношения нередко сводились к примитивной эксплуатации еврейских налогоплательщиков. Это приводило к тому, что евреи‑ростовщики усиливали экономическую эксплуатацию других классов.
События в Англии в XII веке были закономерными. Еврей все больше превращался в «королевского ростовщика», основная функция которого состояла в истощении благосостояния других классов путем повышения процента по ссудам, а из него, в свою очередь, все соки выжимала королевская казна. Какое‑то время евреи обманывали себя, веря, что удача им не изменит; многие наслаждались роскошью, которую даровало богатство и могущество. Но рано или поздно королевские аппетиты разгорались до такой степени, что их уже невозможно было удовлетворить, а недовольство эксплуатируемых масс превратилось в глубочайшую ненависть. Лишь немногие современники событий понимали, что еврейские общины живут на пороховой бочке, и внезапный взрыв может полностью уничтожить их — или спонтанными беспорядками, или безупречными с юридической точки зрения декретами об изгнании.
Неверные
Ислам и другие религии
