Материал любезно предоставлен Tablet

Литературный критик Адам Кирш читает ежедневно лист Талмуда — даф йоми, как делают евреи во всем мире, и делится размышлениями о прочитанном. Большинство американских евреев сейчас обходятся без раввинистических наставлений. Как бы на это отреагировали мудрецы Талмуда: зауважали бы нас или запрезирали?

Сегодняшний даф йоми заставил меня задаться вопросом: что же, мы теперь все кутеяне? Кутеянами (кутим) мудрецы Талмуда называли самаритян. Еврейская традиция гласит, что, когда Израильское царство было разгромлено ассирийцами в 722 году до н. э., десять колен Израилевых были отправлены в изгнание, а это место заселили народом, пригнанным из Месопотамии. Этот народ, самаритяне, приняли иудаизм, но привнесли в него что‑то свое. А именно: они отрицали значение Иерусалимского храма, а позже — авторитет мудрецов. По этим причинам древние евреи не доверяли самаритянам и презирали их, и именно в этом контексте особый смысл приобретает евангельская притча о добром самаритянине, в которой священник из Храма и левит прошли мимо раненного разбойниками, едва живого человека на дороге, а презренный самаритянин остановился, перевязал ему раны и на своем осле довез до гостиницы.

Разумеется, современные американские евреи не являются потомками самаритян, которые все еще существуют — их община, насчитывающая менее тысячи человек, проживает в Израиле. Но что касается еврейского закона, мудрецы Талмуда, как показывает нынешний даф йоми, вполне могли бы считать нас кутеянами, поскольку те были известны своим чрезвычайно вольным и небрежным соблюдением алахи. Этот вопрос затрагивается в четвертой главе трактата «Псахим», где раввинистическая дискуссия с темы Песаха переходит к более широкой теме: следует ли и, если да, то в каких случаях подчиняться местным религиозным обычаям.

Глава начинается историей из Мишны на тему Песаха. «В месте, где люди следуют обычаю работать в эрев Песах до полудня, можно работать. В месте же, где люди следуют обычаю не работать, работать нельзя». Раввинистический закон требует прекратить работу в день накануне праздника (или шабата) после обеда, с тем чтобы предотвратить возможное нарушение праздника. (Именно подобное дополнительное устрожение имеет в виду трактат «Пиркей авот», советуя «сделать ограждение вокруг Торы».)

В процитированной выше мишне никто не бросает вызов этому правилу. Скорее, речь идет о том, может ли еврейская община ввести еще одно дополнительное устрожение, запретив работу не только после обеда в день накануне праздника, но и утром того дня. Мудрецы решают, что в таком случае следует подчиняться местному обычаю: «Человек не должен отклоняться от местного обычая, чтобы не вызвать конфликта». В то же время Мишна недвусмысленно указывает, что, подчиняясь местному обычаю, надо склоняться к большей строгости, а не к большей снисходительности. Так, если человек начал день накануне Песаха в городе, где работать запрещено, а затем направляется в город, где работать разрешено, он должен продолжать воздерживаться от работы, поскольку «мы налагаем на него и ограничения того места, откуда он ушел, и ограничения того места, куда он отправился».

Это подводит нас к интересному вопросу, что делать с общиной, которая следует излишне строгому обычаю, неправильному с алахической точки зрения. Чему в таком случае отдать предпочтение: местному обычаю или раввинистическому закону? Мы встречаем такой случай в Псахим, 50б, где рассказывается о людях из Хозая, которые взяли за правило отдавать священникам десятину своего урожая риса. На самом деле этого не требуется, потому что — как мы читали несколько недель назад в связи с мацой — рис не относится к числу пяти зерновых культур, с которых нужно отдавать десятину (это пшеница, овес, рожь, ячмень, полба). Поэтому рав Йосеф считает, что еврей не из Хозая должен прийти туда и публично отъесть от риса, отложенного для приношения священникам, чтобы показать, что, по алахе, с риса не надо отдавать десятину.

Но погодите, говорит Абайе. Разве нет правила, по которому мы должны всегда следовать более строгому обычаю? И разве удержание десятины с риса не является таким устрожающим добавлением к закону? Ведь барайта учит нас: «Что касается разрешенного, которое другие привыкли считать запрещенным, тебе не позволяется считать его разрешенным». Если община обременяет себя новым запретом, она больше никогда не может снять его с себя.

Как раз такой случай произошел с жителями деревни Бейшан, расположенной рядом с большим городом Тиром. В тучные годы жители Бейшана установили обычай не ходить в Тир, чтобы заниматься торговлей, в пятницу, чтобы не отвлекаться от приготовлений к субботе. Но затем, когда жизнь стала тяжелее, деревня обеднела, ее жители подумали, что больше не могут себе позволить пропускать целый торговый день в неделю, и спросили рабби Йоханана, могут ли они вновь ходить в Тир по пятницам, чтобы покупать и продавать там. Но Йоханан отказал им: «Ваши отцы установили этот обычай и решили соблюдать его», а от строгого обычая переходить к более мягкому не дозволяется.

Возвращаясь к случаю с Хозаем, попытаемся понять, почему Йосеф хочет, чтобы его жители отказались от обычая отделять десятину от урожая риса. Вот тут‑то и появляются кутеяне. Йосеф утверждает, что изначально правило не отказываться от обычая, установленного общиной, было придумано не для всех евреев, а исключительно для кутеян, поскольку их познания в законе столь скромны, что поощрять дальнейшие его смягчения было бы опасно. Но Абайе считает, что жители Хозая, хоть и евреи, заслуживают такого же подхода, как кутеяне, потому что они «все перепутают». То есть стоит позволить им перестать отделять десятину от риса — и они перестанут отделять десятину от урожая всех зерновых.

Далее Талмуд показывает, что на самом деле многие еврейские общины в этом отношении рассматривались как «кутеяне». Однажды Йеуда и Гилель, сыновья раббана Гамлиэля, оказались в Кабуле. Мне неясно, имеется ли в виду тот Кабул, который в Афганистане, — и в этом случае они порядочно удалились от дома, или же другой город с таким названием. Как бы то ни было, в этом Кабуле было установлено правило: братьям не позволялось вместе мыться в общественной бане. Но Йеуда и Гилель не знали об этом правиле и пошли мыться вместе.

Когда местные увидели это и рассердились: «За всю жизнь мы не видели ничего подобного!» — братья не стали объяснять им, что их правило неверное — совместное мытье братьев никак не нарушает алаху. Вместо этого они подчинились местному правилу, и Гилель покинул баню. Они поступили так потому, что у евреев Кабула не было раввинов, которые могли бы научить их законам, и братья подумали, что лучше ошибаться, склоняясь к большей строгости, чем смягчить запреты и рисковать нарушением законов.

Конкретно в этом случае мотивация запрета крайне любопытна, поскольку она проливает свет на талмудическое отношение к сексуальности. По алахе, «мужчина может мыться с кем угодно за исключением своего отца, своего тестя, мужа своей матери или мужа своей сестры». Раши объясняет причины запрета на совместное мытье именно с этими родственниками. Увидев этих мужчин обнаженными, человек может вспомнить, что они состоят в интимной связи с кем‑то из его родственниц — матерью, тещей, сестрой, — и это может спровоцировать «нечистые» мысли об этих родственницах. Интересно, что с талмудической точки зрения сексуальное желание в адрес женщины пробуждается в мужчине посредством взгляда на других мужчин. Это напомнило мне об антропологической теории, согласно которой в домодерных обществах браки были прежде всего способом укрепить отношения между мужчинами, женщины же были лишь разменной монетой и символом этих отношений. Так и в нашем примере: отношение мужчины к женщинам возникает из его отношений с мужчинами — партнерами этих женщин.

Все это заставило меня задуматься — уже не в первый раз за время чтения Талмуда, — что бы мудрецы подумали о положении американского еврейства сегодня. Никто не может сказать, что в Америке, как в том Кабуле, не хватает раввинов, которые могли бы подсказать нам правильную алаху. Но при этом большинство евреев — реформисты, даже консерваторы и не причисляющие себя ни к одному течению и синагоге — успешно обходятся без раввинского руководства и сами изобретают для себя еврейские обычаи. Кто‑то соблюдает кашрут дома, но при этом ест в некошерных ресторанах, кто‑то посещает субботнюю молитву, но приезжает в синагогу на машине. Вся американская еврейская жизнь состоит из компромиссов.

Проявили бы мудрецы Талмуда уважение к этим обычаям — ведь это практика, установленная и поддерживаемая большинством? Или же отнеслись бы к нам как к кутеянам, которые утратили знание закона и потому нуждаются в особенной строгости, на всякий случай? В этом случае мы могли бы ответить, что наше еврейство не ущербная версия еврейства мудрецов, а самостоятельное и самоценное явление. На это мудрецы ответили бы, что кутеяне практически исчезли, как исчезли караимы и другие отколовшиеся от иудаизма группы, в то время как раввинистический иудаизм жив. Современный американский еврей, особенно светский современный американский еврей, такой, как я, не может читать Талмуд и не думать, перекрывает ли этот аргумент все остальное.

Оригинальная публикация: Are American Jews Creating a New Jewishness, or Just Abandoning the Real Kind?