Об историческом послании Ребе к советскому еврейству на Лаг ба‑омер
Материал любезно предоставлен Chabad.org
1980‑й год складывался для советского еврейства неблагоприятно. Предыдущие десять лет ознаменовались первой крупной волной еврейской эмиграции из СССР. В 1979 году она достигла пика: было выдано 51 300 разрешений на выезд на постоянное место жительства за рубеж. Но все изменилось в одночасье.
«Из‑за того что правила эмиграции из СССР резко ужесточились, снижается количество евреев, отбывающих на Запад», — сообщала летом того года газета The New York Times, отмечая, что советские чиновники, ведавшие разрешениями на выезд, внезапно ввели массу новых бюрократических требований.
К концу 1980 года масштаб еврейской эмиграции из СССР уменьшился на 58% и продолжал снижаться в последующие два года.
«В свете этой статистики сообщение нашего посольства в Москве, что чиновники советской эмиграционной службы заявляют потенциальным просителям: “Еврейской эмиграции из СССР пришел конец”, — констатация свершившегося факта, — гласил конфиденциальный отчет Совета национальной безопасности США, составленный при администрации Рейгана и рассекреченный в 2019 году. — Падение численности эмигрантов до нуля в месяц маловероятно, [поскольку] советские власти могут дозволить тонкий ручеек эмиграции в качестве доказательства того, что воистину достойные по‑прежнему имеют возможность уехать».
Евреям в СССР не только стало почти невозможно покинуть страну. Вести еврейскую жизнь в Советском Союзе становилось еще труднее.
Юрий Андропов, могущественный тогда глава КГБ, придавал огромное значение всему, в чем видел «идеологическую диверсию». В период «закручивания гаек», начавшийся в 1980 году, многих советских еврейских и нееврейских диссидентов буквально вышвыривали из общества: им грозили арестом, их арестовывали, сажали в тюрьмы, ссылали. Среди евреев эти меры коснулись в основном не демократических активистов, а простых преподавателей иврита, учителей Торы и общинных деятелей.
«Противник наращивает попытки разжигания эмиграционных настроений среди еврейского <…> населения, — пояснил в 1981 году Андропов, обращаясь к сотрудникам КГБ. — Вдобавок он пытается использовать в своих целях не только националистические настроения, но и религиозную почву, подстрекая верующих разных национальностей к отъезду из СССР». Отметив, что различные подразделения КГБ на тот момент хорошо справлялись с работой на территории СССР, Андропов подчеркнул, что предстоит сделать еще больше: «Мы должны умножить усилия контрразведки, направленные против эмиссаров подрывных центров, а также против других идеологических диверсантов. Надо стараться выявлять их враждебные действия не в Москве или Киеве, а по ту сторону, за рубежом. Агентуре КГБ следует использовать общины иммигрантов в разных странах, чтобы обеспечить себе благоприятные позиции».
Иначе говоря, КГБ не только в горячечных кошмарах западных «ястребов»‑антикоммунистов, но и в реальности внедрился повсюду и все более ревностно делал свое дело. Евреям, застрявшим за «железным занавесом», казалось, что это никогда не кончится.
Но 4 мая 1980 года, примерно в 7400 километров от Москвы, блеснула полоска света. На детском параде по случаю Лаг ба‑омера, устроенном в Нью‑Йорке, в бруклинском районе Краун‑Хайтс, на Истерн‑Парквей, Ребе — рабби Менахем‑Мендл Шнеерсон, благословенна память о праведнике, — перешел с привычного идиша на русский язык. Это не только изумило сотни тысяч человек, слушавших его на параде и по прямой трансляции (кстати, среди них были и недавно эмигрировавшие советские евреи), но и стало беспрецедентно обнадеживающей вестью для евреев во всем «восточном блоке», а также суровым предупреждением для советских властей в Кремле.
Ребе не упрашивал, но требовал. Он заявил без обиняков, обращаясь напрямую к властям СССР, что им пора соблюдать законы, гарантируемые их собственной конституцией. А именно, как он сказал, ни одно должностное лицо, от рядового милиционера до высших чиновников, не смеет препятствовать тем еврейским мальчикам и девочкам, которые хотят узнать об иудаизме от своих родителей, дедушек и бабушек или изучать под их руководством Тору и совершать мицвот. Ребе предрек зарю свободы для тех, кто жил тогда за «железным занавесом», и скорое наступление времен, когда евреи в этих краях обретут ту подлинную свободу, которую даровал им Г‑сподь Всемогущий.
«Я не просто был потрясен, а ушам своим не верил», — вспоминает родившийся в России раввин Шломо Гальперин, хасид движения Хабад, получивший разрешение на выезд из СССР менее чем за десять лет до описываемых событий. Тогда Гальперин работал учителем в Бруклине, в еврейской общеобразовательной школе «Друзья беженцев из Восточной Европы (FREE)», предназначенной для недавних иммигрантов, и пришел на парад со своим классом — стайкой непоседливых мальчишек. «Я им сказал: “Пожалуйста! Послушайте! Ребе говорит напрямую с Москвой!”»
Исторический момент
В том году Лаг ба‑омер выпал на воскресенье. В Нью‑Йорке с утра было слегка пасмурно, но по‑весеннему тепло: идеальная погода для парадов. Складные стулья, трибуны и полицейские заграждения перегораживали Истерн‑Парквей: движение на этом широком бульваре в Бруклине остановили ради шествия. Возбужденный гомон школьников, их воздушные шарики и флаги, реющие на ветру, нервные оклики учителей, боявшихся потерять своих подопечных из виду в двадцатитысячной толпе…
Подготовка к торжествам была тщательной: надо было ярко и со смыслом оформить платформы, участвовавшие в параде, написать транспаранты, украсить фасад четырехэтажной штаб‑квартиры «Хабад‑Любавич» на Истерн‑Парквей, 770. Готовились начиная с минувшего вечера, всю ночь напролет и даже утром. Запах свежих опилок еще не выветрился. Настроение было приподнятым. Но «гвоздем программы» для всех, кто круглосуточно готовил этот праздник, а также для тысяч мужчин, женщин и детей, приехавших на метро или автобусах либо пришедших пешком, должно было стать, несомненно, присутствие Ребе. Он должен был обратиться к собравшимся.
Без малого тридцатью годами ранее Ребе ввел обычай устраивать крупные детские парады на Лаг ба‑омер в те годы, когда он выпадал на воскресенье. И с каждым разом они становились все великолепнее и масштабнее.
В 1980 году особенностью парада стало то, что на нем впервые присутствовали тысячи русскоговорящих еврейских иммигрантов. Собственно, русский подкомитет организаторов парада даже договорился с транспортным управлением Нью‑Йорка, чтобы оно запустило в метро прямой поезд для доставки в Краун‑Хайтс участников из района Брайтон‑Бич, густо населенного русскими евреями. Для участников из других районов Нью‑Йорка и окрестностей организовали более 90 специальных остановок, откуда их забирали автобусы. Еще сотни человек прибыли со всего Северо‑Востока США.
«Дорогие друзья, позвольте радушно поприветствовать всех вас, мужчин и женщин, мальчиков и девочек, прибывших из окрестных и дальних мест, чтобы участвовать в этом историческом параде на Лаг ба‑омер, — вскричал тоном старомодного радиокомментатора энергичный руководитель мероприятия раввин Яаков‑Йеуда Гехт, глава NCFJE . — Позвольте сообщить, что сегодня в еврейских общинах на территории США и на всех континентах планеты состоится более 400 таких же парадов. Многие из них держат с нами связь вживую по специальному каналу, следя за происходящим здесь. А значит, мы, в сущности, участвуем во всемирном праздновании Лаг ба‑омера. Прямо в этот момент сотни тысяч еврейских детей, их родителей и других зрителей отмечают Лаг ба‑омер вместе с нами, сообща. Так что это, вне сомнения, беспрецедентный исторический момент!»
Собравшиеся даже не догадывались, насколько это вещие слова.
«Это только Ребе может сделать»
В 11.20 Ребе вышел из своего кабинета и поднялся на празднично убранный помост. Оркест заиграл «Ани маамин» — песнь надежды, сочиненную в годы Холокоста. Вначале еврейские дети из школ разных регионов США прочли наизусть 12 стихов из Торы. Ребе энергично аплодировал каждому ребенку. Затем он произнес на идише несколько кратких бесед, а раввин Гехт перевел каждую из них на английский.
Раввин Моше‑Хаим Левин, как и Гальперин, работал в русском подкомитете и уже несколько ночей не спал из‑за хлопот с подготовкой шествия. Парад на Лаг ба‑омер затевался в основном для детей, но для русских евреев сделали исключение: родителей, дедушек и бабушек также приглашали и активно поощряли их участие вместе с детьми.
«Мы особенно старались привести на парад побольше русских евреев, ведь им впервые в жизни представилась возможность увидеть столь крупную демонстрацию идишкайта, происходящую абсолютно открыто», — вспоминает Левин.
Раввин Моше‑Хаим Левин и его семья — такие же любавичские хасиды, как и Гальперин, — в 1971 году добились разрешения на выезд из СССР. Левины покинули Ригу спустя непродолжительное время после освобождения отца семейства из советской тюрьмы, где он отсидел десять лет.
Когда парад начался, Левин стоял недалеко от помоста, где находился Ребе. И вдруг к нему кто‑то подбежал. «Он сказал: “Вас зовет Ребе”, — рассказывает Левин, ныне глава отделения Хабада в бруклинском районе Кенсингтон. — Я, недоумевая, в чем дело, побежал к помосту Ребе».
Когда Левин достиг помоста, Ребе уже заговорил по‑русски. Это был второй случай в его жизни, когда он публично выступал на русском языке. Догадавшись, что Ребе хочет поручить Левину перевод беседы, Гехт передал ему свою авторучку и перевернул на чистую сторону листки, на которых делал заметки для перевода. Левин принялся записывать.
На видеозаписи выступления легко различить молодого Левина, делающего заметки слева от Ребе, меж тем как Гехт и другие люди на помосте, не владеющие русским языком, гадают, о чем идет речь. Из тех, кто был вблизи, по‑русски понимали немногие. Один из них, свояк Ребе, раввин Шмарьяу Гурари, попал в кадр: он стоит, раскачиваясь на носках. И он понимающе улыбается: сразу видно, осознает, что разворачивается нечто необычайное.
Левин, естественно, тоже понимал слова Ребе. «У меня колени дрожали от благоговения, иначе выразить не могу», — вспоминает он.
Перед тем как Ребе начал говорить, Гальперина, сопровождавшего своих учеников, тоже разыскивали, чтобы он помог в переводе с русского. Но отыскали его не сразу: он был на дальней стороне широкого бульвара. Оглядев же людской океан, отделявший его от помоста, и маленьких школьников, за которых он нес ответственность, Гальперин понял, что пойти к Ребе не сможет. А затем уже Ребе заговорил. И сегодня самая поразительная черта этой беседы — ее властная мощь.
«Это только Ребе мог сделать, — рассуждает Гальперин. — Ребе говорил с ними [советским руководством] на их языке и велел им, что делать».
Наследственная сила духа
Ребе родился в городе Николаеве в Российской империи (сегодня это территория Украины). Он рос сначала там, а затем в Екатеринославе (в 1926 году переименованном в Днепропетровск), где его отец был главным раввином. Окончательно он покинул СССР осенью 1927 года.
Конечно, языки со временем эволюционируют: меняются лексика, способ построения фраз, интонация и многое другое. Ребе, однако, сохранял четкий и изящный русский язык, говорил без акцента.
Вначале он обратился напрямую к тысячам русскоговорящих евреев, которые присутствовали на параде либо слушали его в прямой трансляции:
«Парад, на который мы собрались сегодня <…> имеет специальное послание. Оно для тех, кто приехал из СССР или других стран за “железным занавесом”, — говорил он. — Эти люди видели и видят воочию, как Б‑г охранял и сохранил их, хоть они и выросли под властью режима, который уже более 60 лет препятствует распространению истинно еврейского воспитания. И несмотря на это, они здесь или в других странах, где теперь также происходят парады, посвященные Лаг ба‑омеру и рабби Шимону бар Йохаю. Они здесь, они пришли сюда со своими детьми, и это показывает силу истинного еврейства, силу еврейского народа. Никакой режим, никакой галут не в силах помешать тому, кто полон решимости идти путем, указанным Б‑гом в Его священной Торе, исполняя Его мицвот. Эти евреи в конце концов преодолевают все препятствия…»
Лаг ба‑омер — годовщина кончины рабби Шимона бар Йохая, автора книги «Зоар», и Ребе пояснил: самопожертвование этого великого мудреца, предпринятое для защиты еврейской веры от Римской империи, — огромная заслуга, которая досталась по наследству всем последующим поколениям евреев. Потому‑то у евреев, переживших ужасы Советского Союза, мытарства, никогда не выпадавшие на долю их собратьев в странах Запада, особая миссия: «С еврейской гордостью и с еврейской откровенностью доказывать и показывать всем евреям, что каждый еврей способен жить истинно еврейской жизнью, не считаясь ни с какими препятствиями. Б‑г питает таких евреев, хранит их и их детей. Чтобы выполнить эту миссию, такой еврей становится живым примером, поскольку, невзирая на трудности, он продолжает жить согласно Торе и даже совершенствует такой образ жизни по нашу сторону “железного занавеса”. Влияние таких людей распространяется среди окружающих…»
Также долг всех этих евреев — воодушевлять своих родственников, оставшихся «по ту сторону», чтобы те не теряли надежду. Рабби Шимон бар Йохай учил: «Куда бы ни были изгнаны евреи, Шхина была с ними» . А значит, в любом уголке обширной советской империи, где оказывались евреи, хоть на относительной свободе, хоть в ссылке по воле властей, Г‑сподь Всемогущий «был с каждым сыном и дочерью еврейского народа. Он оберегает, дает силу пережить все эти трудности…»
Как мы помним, Ю. Андропов откровенно сказал в своей речи перед сотрудниками КГБ, что советская тайная полиция и в СССР, и в зарубежных странах проникла повсюду. Кристофер Эндрю в книге об истории КГБ под названием «Меч и щит», большая часть которой основана на секретном архиве, нелегально вывезенном из СССР перебежчиком В. Митрохиным, отмечает: в середине 1970‑х 15% служащих советских учреждений в Нью‑Йорке были штатными сотрудниками советской разведки, еще 3% служащих разведка привлекала к своей работе. Очевидно, особенно в свете «наступательных» операций Андропова, что КГБ в тот момент также стоял и слушал на Истерн‑Парквей. А Ребе говорил, не миндальничая.
«Это послание несет еще одну мысль, — продолжал он, и голос его гремел из динамиков. — Мы должны передать всем детям, находящимся там, что по закону СССР, давно утвержденному, опубликованному и гарантированному советской конституцией, они имеют полное право изучать Тору. Сын или дочь, еврейский мальчик или девочка могут прийти к своим родителям и попросить научить их идишкайту, обучать Торе и мицвот…»
«А всякий, кто мешает этому <…> нарушает советский закон. И по советскому закону такие люди подлежат судебному преследованию и наказанию за нарушение советского закона и конституции, — требовательно заявил Ребе. — Более того, власть обязана следить, чтобы никто не мог помешать еврейскому отцу или дедушке, матери или бабушке обучать детей Торе и показывать живой пример в исполнении мицвот… Те, кто препятствует этому, лишь пользуются тем, что многие не знают об этом пункте в конституции».
Выразив надежду, что его обращение слышат в СССР, — то был весьма прозрачный намек, — Ребе вновь подчеркнул: всякий противник того, чтобы детям разрешалось изучать Тору под руководством их родителей, — фактически преступник, таких людей надо снимать с должностей и ставить вместо них тех, кто будет должным образом соблюдать советские законы.
Скоро наступит, заявил Ребе, «настоящее освобождение, которое принесет полную свободу народам <…> всей земли и будет основано на мире подлинном, когда каждый человек будет истинно свободен» в своей повседневной жизни, а еврейский народ обретет истинную свободу, которую многотысячелетняя «еврейская традиция связывает <…> с образом жизни согласно Торе, данной нам Б‑гом, который управляет всем миром…».
«Она произвела глубокое впечатление»
Речь его длилась 17 минут с небольшим, и те, кто понимал по‑русски, мигом почувствовали, что произошло нечто фантастически необычайное.
Левин, опираясь на свои записи, сделал перевод смысла беседы для группы специалистов, отвечавшей за письменное изложение всех устных высказываний Ребе, а также для секретариата Ребе. Едва парад завершился, Левин вместе с Гальпериным и еще несколькими коллегами сел работать над официальной письменной расшифровкой этой речи. Молодые люди трудились остаток дня, вечер и всю ночь напролет, чтобы поутру вручить расшифровку рабби Хаиму‑Мордехаю‑Айзику Ходакову, главе секретариата Ребе. Ходаков принес текст Ребе.
Тот отредактировал свою речь, вернул ее, затем внес вторую редакторскую правку и наконец утвердил текст. В итоге эта речь стала первой из 10 бесед на русском языке, произнесенных Ребе на протяжении четырех лет. В русский текст каждой такой беседы он вносил редакторскую правку.
В последующие дни речь на параде на Лаг ба‑омер опубликовали самые разные газеты русских евреев‑эмигрантов, в том числе «Новый американец» и «Новое русское слово».
Кроме того, Левин и его коллеги, родившиеся в СССР, тиражировали аудиозапись речи на магнитофонных кассетах. Для конспирации магнитную пленку в начале и конце кассеты оставляли чистой, а речь записывали на отрезок в середине кассеты. Затем кассеты упаковывали в целлофан, чтобы они выглядели нераспечатанными, будто бы с завода, и тайком ввозили в СССР. Также широко разошлись печатные расшифровки речи, изданные в США либо размноженные в Советском Союзе в формате самиздата.
В то время раввин Ури Камышов был молод и жил в окрестностях Москвы. Позднее, уже в конце 1980‑х, у евреев в СССР появилась возможность слушать беседы Ребе по трансляции вживую через третьи страны, например через Францию. Но в описываемое время ничего подобного еще не случалось.
Тем не менее уже несколько дней спустя Камышов слушал аудиозапись этой речи. По его теперешним предположениям, ее привез один из многочисленных эмиссаров, которых направляла в СССР организация «Лишкас Эзрас Ахим» при Хабаде.
«Тогда она произвела на меня глубокое впечатление, — вспоминает раввин Камышов. До того дня он никогда не слышал, чтобы Ребе говорил по‑русски. — Она подняла наш дух: Ребе думает о нас, уделяет нам внимание».
В то время многим русским евреям было не очень понятно, что имел в виду Ребе под требованием, чтобы власти СССР соблюдали собственные законы. Какие законы? С каких пор эти преступные власти хоть отчасти разделяли бы идею подлинного правосудия?
Возвращаясь мыслями в прошлое, раввин Камышов говорит, однако, что подобного недоумения не испытывал: «Ребе сказал, что мы имеем право изучать Тору и учить своих детей Торе; мы поняли: это значит, что у нас есть такие права».
«Что‑то, пришедшее абсолютно свыше»
С одной стороны, резонансное выступление Ребе в то воскресенье на Лаг ба‑омер было неслыханным явлением. Но о жизни и спасении советского еврейства Ребе очень заботился начиная с 1950 года, с первого дня на посту лидера, и даже еще раньше, поддерживая за «железным занавесом» хорошо развитую сеть, помогавшую людям. Но все это держалось в строгом секрете. Даже при сотрудничестве с бессчетным количеством раввинов и еврейских лидеров в США, Европе и Израиле, в том числе в процессе тесных рабочих связей с израильским учреждением «Натив» , лишь немногие из контактировавших с Ребе по этому вопросу знали, что он этим занимается.
«Если знают о чем‑то пять человек, надо предполагать, что об этом известно и Кремлю», — сказал Ребе в 1975 году на аудиенции Питеру Калмсу, основателю организации «Шамир», учрежденной при Хабаде для работы с учеными и преподавателями, эмигрировавшими из Советского Союза.
Левин тоже вспоминает, как в середине 1980‑х годов письменно отчитывался перед Ребе о той деятельности в СССР, к которой он был причастен. Один из секретарей Ребе связался с Левиным и от имени Ребе попросил обязательно уничтожить черновики отчетов. (О похожих вещах вспоминают и Калмс, и другие.)
Однако в данном случае Ребе поступил принципиально иначе.
«Для меня это было что‑то, пришедшее абсолютно свыше, — говорит Гальперин. — Лаг ба‑омер, рабби Шимон бар Йохай… Ребе видел что‑то, чего не могли видеть мы».
Долгое время Ребе был твердым противником шумных, нередко выспренних акций протеста, которые проводило в поддержку еврейской эмиграции из СССР движение живших на Западе советских евреев. Позиция Ребе зиждилась на его знании Советского Союза и менталитета русских, а также на мнении людей внутри СССР, с которыми он поддерживал контакты. Ребе вновь и вновь заявлял, что только тихая дипломатия окажет желательное воздействие, поскольку советские власти свирепели, когда с ними вступали в шумную конфронтацию и категорично приказывали отпустить евреев на волю. Как подчеркивал Ребе в публичных выступлениях, а еще чаще в частных разговорах, задача состояла в том, чтобы оказать евреям в СССР материальную и духовную поддержку, а не в том, чтобы протолкнуть какую‑то политическую идею и подставить советских евреев под удар.
Этот подход в духе политического реализма разделяли многие специалисты по международным отношениям, в том числе покойный Ганс Й. Моргентау. «Как показала история, Советский Союз при определенных условиях может уступить давлению, оказанному на него за закрытыми дверями, — пишет он в книге “Политические отношения между нациями”. — Но в принципе невообразимо, что такое давление окажется эффективным, когда к нему прибегают публично. А в этом конкретном случае, если учесть склонность советского правительства использовать любой признак внешнего давления в своих целях, как оправдание внутренних репрессий, американская агитация за права человека не имеет шансов на эффективное воздействие».
В своем публичном выступлении Ребе, разумеется, не требовал, чтобы власти в Советском Союзе согласились с западным пониманием прав человека. Нет, он требовал, чтобы они соблюдали права человека в своем собственном понимании, согласно букве своего закона. Но мысль, которую он хотел донести до евреев за «железным занавесом», оставалась неизменной. По сути, он говорил: у вас есть все права и способности, чтобы изучать Тору и выполнять ее заповеди. Яркий политический жест, даже самый волнующий, длится лишь мгновение. А каждодневный напряженный труд, которым является еврейский образ жизни, повлияет на тех, кто вас окружает, и на будущие поколения.
«Еврейский народ должен пережить даже большевизм! — сказал Ребе Калмсу в 1977 году, как вспоминает Калмс. — Недостаточно один день в году танцевать на Симхат Тора. Каждый день народ должен что‑нибудь делать. “Модэ ани” , а не высокая философия!»
Вот что стало бы окончательной победой еврейского народа.
«КГБ старался внушить людям, что одна лишь мысль о серьезных политических переменах — несбыточная мечта, — пишет Эндрю. — Подавляющему большинству советских людей попросту не приходило в голову, что есть какая‑либо альтернатива советской системе».
Спустя десять с небольшим лет СССР распался так стремительно, что мир опешил. Ребе оказался прав во всех отношениях. Опираясь на вечную истину святой Торы Г‑спода Б‑га, он уличил КГБ в блефе.
Оригинальная публикация: The Rebbe’s Lag BaOmer Message of Hope to Soviet Jewry
Памятная дата, которая важна для нас именно сейчас
Рабби Акива и восстание Бар-Кохбы
