Материал любезно предоставлен Tablet

Американский поэт и литературный критик Адам Кирш продолжает читать даф йоми, лист Талмуда, каждый день — и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз мудрецы Талмуда напоминают нам: закон есть закон, нравится он вам или нет.

В прошлый раз я писал о талмудическом утверждении, что «мир — это свадьба», кратковременное празднование, которым нужно насладиться сполна, пока оно длится. Но о каком именно наслаждении говорили мудрецы? В контексте упоминается еда и питье, однако из нынешнего даф йоми мы узнаем, что высшее земное наслаждение для мудрецов — это неизменно изучение Торы. Это выясняется в Эрувин, 65а, где нам рассказывается о преданности учебе рава Хисды. Дочь Хисды однажды спросила его: «Неужели учителю не нужно немного вздремнуть?» На это Хисда ответил талмудическим эквивалентом выражения «На том свете высплюсь»: «Вскоре [то есть в могиле] настанут дни долгие [для сна] и короткие [для изучения Торы], и мы выспимся».

Это своего рода carpe diem, «лови момент», только совсем без эротического гедонизма, который обычно ассоциируется с этим призывом. Фраза Хисды напомнила мне знаменитые строки римского поэта Катулла, умолявшего свою возлюбленную: «…только лишь день погаснет краткий, / Бесконечную ночь нам спать придется. / Дай же тысячу сто мне поцелуев, / Снова тысячу дай и снова сотню, / И до тысячи вновь и снова до ста…» Римлянина факт смерти стимулировал извлекать максимум из жизни, пока светит солнце; еврея — изучать Тору, пока светит солнце. Или луна. Ведь, по мнению Шимона бен Лакиша, «луна была создана специально для изучения Торы».

Подобающая талмудисту дисциплина — главная тема в первой части шестой главы трактата Эрувин, которую мы начали читать на этой неделе. На первый взгляд глава посвящена дальнейшему уточнению законов эрува, которые обсуждались в начале трактата. Если два дома имеют общий двор, хацер, домовладельцам дозволяется юридически объединить свои места проживания на время субботы. Благодаря этому они могут считать весь двор своим частным пространством, где разрешается переносить предметы.

Если все обитатели двора — евреи, проблем не возникает. Но что делать, вопрошает Мишна, если кто‑то из жильцов не еврей, а «идолопоклонник»? (Ивритское выражение звучит поэтичнее: овед кохавим, «слуга звезд».) Танаи постановили, что еврей не может устанавливать эрув вместе с неевреем или же с евреем, отвергающим авторитет Устного закона (как, например, саддукеи в эпоху Второго храма) и, соответственно, не признающим законной силы эрува.

Гемара объясняет, что еврейский закон вообще не считает дом идолопоклонника частным домом — он считается бесхозным, «подобно хлеву животного». Раз нееврей не может участвовать в установлении эрува, евреи — жильцы двора должны арендовать его жилплощадь на время субботы либо по формальному договору аренды, либо применяя так называемую «символическую аренду», требующую лишь условной передачи денег.

Это требование было введено, как откровенно поясняет Гемара, специально чтобы усложнить евреям соседство с неевреями. Из дальнейшего становится ясно, что в талмудические времена предполагалось, что евреи и неевреи должны относиться друг к другу с изрядной долей подозрительности. Еврей «подозревает идолопоклонника в покушении на убийство», а идолопоклонник еврея — «в участии в колдовских деяниях». Поэтому, говорит Талмуд, неслыханное дело, чтобы еврей жил один в нееврейском дворе. Алахически усложняя жизнь еврея в нееврейском окружении, мудрецы надеялись полностью искоренить такую практику. Мультикультурализм явно не входил в число талмудических ценностей.

После этой дискуссии Гемара делает свойственный ей ход конем и развивает побочную тему. В ходе обсуждения эрува мудрецы говорят, что алаха по некоему вопросу следует мнению рабби Элиэзера бен Яакова, чьи постановления «немногочисленны и чисты»; это значит, что от его имени дошло не так много правовых решений, но все они неизменно авторитетны.

Здесь Абайе решает поднять неожиданный вопрос. Как правило, мудрецу, сколь угодно именитому, не разрешается объявлять свое мнение «в присутствии своего учителя». Ученик должен всегда подчиняться авторитету своего учителя, даже после того, как сам станет учителем. Но если это железное правило, что мнение Элиэзера бен Яакова всегда верно, может ли ученик огласить свое решение, следующее позиции Элиэзера, в присутствии своего учителя? Иными словами, применяется ли закон старшинства даже в рутинных случаях, когда правильный ответ на вопрос совершенно очевиден?

Ответ, как мы вскоре узнаем, положительный. Даже если ученик знает наверняка, что скажет его учитель по такой‑то проблеме, ему запрещено предвосхищать решение учителя. В этом явственно проявляется патриархальная природа власти мудрецов. Учитель уподобляется отцу, ученик — сыну, а сын должен всегда смиряться перед отцом. Гемара дальше поясняет, что это правило применимо лишь к основному учителю; если ученик немножко поучился у другого мудреца, он не должен подчиняться ему после того, как станет его талмид хавером, то есть равным ему в изучении Торы.

Чтобы не осталось никакой двусмысленности, Эрувин, 63а уточняет, что ученик, принимающий юридические решения в присутствии своего учителя, «заслуживает смерти». Так Гемара интерпретирует загадочный эпизод в книге Ваикра, где два сына Аарона Надав и Авигу устроили «странное воскурение» на жертвеннике Г‑споднем и были в наказание сожжены огнем небесным. На первый взгляд преступление Надава и Авигу можно классифицировать как культовое или ритуальное: они осквернили скинию нечистым воскурением. Но мудрецам Талмуда это преступление представляется иным и более существенным. Надав и Авигу сами решили, когда принести жертву, то есть по сути «приняли алахическое решение в присутствии Моше, их учителя», и за свое высокомерие были покараны.

Далее, в Эрувин, 64а мы читаем про еще одно правило талмудического этикета. Однажды рав Нахман услышал, как рав Йеуда высказал некое мнение, и объявил его «блестящим». Затем рав Йеуда постановил, что мудрец, пивший вино, не имеет права принимать алахические решения, поскольку не полностью контролирует свои суждения. На этот раз Нахман с ним не согласился: «Это постановление не блестящее, ибо пока я не выпью вина, мой разум не проясняется». Это возражение дважды поставило Нахмана в неловкое положение. Во‑первых, он был не прав по сути. Гемара дальше подробно обсуждает, что винопитие делает еврея негодным для молитвы, а уж тем более для принятия сложных алахических решений. Во‑вторых, Нахман был не прав в том, что высказал свое мнение о постановлении другого мудреца. «Каждый, кто говорит “это постановление красиво” или “это постановление некрасиво”, — сказал Аха бар Ханина, — уменьшает честь Торы». Закон настолько священен, что запрещено отдавать предпочтение одной его части перед другой. Сомнительно, впрочем, чтобы мудрецы всегда следовали этому стандарту. Я сам уже видел не один пример того, как какое‑то постановление конкретного мудреца получает особую похвалу. Но суровый талмудический принцип ясен: закон есть закон, нравится он тебе или нет.

Оригинальная публикация: THE IRRELEVANCE OF PLEASURE