Недельная глава «Беаалотха». От отчаяния к надежде
Время от времени один из фрагментов сегодняшней нашей недельной главы практически спасал мне жизнь. Руководить людьми — неважно, на какой должности, — всегда нелегко. Руководить евреями еще труднее. А быть духовным руководителем — возможно, самое трудное. Прилюдно руководитель обычно излучает спокойствие, бодрость, оптимизм и безмятежность. Но у всякого из нас бывают дни, когда за фасадом невозмутимости бушует буря эмоций, потому что осознаешь: разногласия между людьми глубоки, стоящие перед тобой проблемы почти неразрешимы, а ты сам в щекотливом положении. Пожалуй, каждый из нас оказывался в ситуации, когда знаешь, к чему пришел и чего хочешь достичь, но не видишь возможных путей к цели. И тогда подступает отчаяние.
В таком состоянии я всякий раз обращался к душераздирающему моменту нашей недельной главы, когда Моше вконец падает духом. Причем, казалось бы, из‑за ерунды. Народ предавался своему излюбленному занятию — жаловался на питание. Тешась ностальгическим самообманом, люди говорили о рыбе, которую ели в Египте, а также об огурцах, дынях, луке‑порее, репчатом луке и чесноке. Из их памяти стерлись воспоминания о рабстве. Они не могли припомнить ничего, кроме кухни. Тогда Б‑г, что можно понять, сильно разгневался (Бемидбар, 11:10). Но Моше не просто разгневался. У него случился эмоциональный срыв. И вот что Моше сказал Б‑гу:
«Зачем Ты сделал зло рабу Твоему? Чем я так неугоден Тебе, что Ты взвалил на меня бремя всего этого народа? Разве я зачал этот народ, разве я родил его? Почему же Ты велишь мне: “Неси его на груди, как воспитатель несет малое дитя?..” Откуда мне [взять] мясо, чтобы накормить весь этот народ? Ведь они рыдают передо мной и требуют: “Дай нам мяса, чтобы мы наелись!” Я не могу один нести весь этот народ, для меня это слишком тяжелая [ноша]! Если так Ты поступаешь со мной, то — коль скоро я Тебе угоден! — лучше убей меня сразу, лишь бы мне не видеть моей беды”» (Бемидбар, 11:11–15).
Для меня эти слова — мерило отчаяния. Когда становилось невмоготу и хотелось все бросить, я перечитывал этот фрагмент и говорил себе: «Если я пока еще до такого не дошел, значит, у меня всё в порядке». Знание того, что величайший еврейский лидер всех времен скатывался на дно отчаяния, загадочным образом придавало мне сил. Оно подсказывало: ощущение, что кое‑что не удалось, еще не означает, что ты потерпел неудачу. Оно означает, что ты пока не добился успеха. И уж тем более оно не означает, что ты неудачник. Наоборот, неудачи случаются у тех, кто рискует; а без готовности рисковать просто не обойтись, если ты стремишься хотя бы в мелочах изменить мир к лучшему.
Поразительная особенность Танаха — доскональное описание этих темных ночей души в жизни ряда величайших духовных героев. Моше не единственный пророк, моливший Б‑га о смерти. Об этом просили еще трое: Элияу (Млахим I, 19:4), Ирмеяу (Ирмеяу, 20:7–18) и Йона (Йона, 4:3) .
Теилим, особенно те, что приписываются царю Давиду, изобилуют мгновениями отчаяния: «Б‑г мой! Б‑г мой! Зачем оставил меня?» (Теилим, 22:2). «Из глубин взываю к Тебе» (Теилим, 130:1). «Причислен я к числу покойных, всех сил лишенных <…> Ты отправил меня в пропасть преисподней, во мрак и бездну » (Теилим, 88:5–7).
Мысль, которую Танах хочет донести до нас этими историями, дарует огромную свободу. Иудаизм не дает рецептов пресного покоя и бездумного блаженства. Он не дает гарантии, что душевные страдания и боль обойдут вас стороной. Не обещает того, к чему стремились стоики, — апатейи, то есть жизни, не обуреваемой страстями. Не указывает путь к нирване — не учит усмирять огонь чувств, погасив собственное «я». Все эти учения обладают своей духовной красотой, и их аналоги можно найти в мистических течениях иудаизма. Но мир героев и героинь Танаха — совсем другой.
Отчего так? Оттого что иудаизм — вера для тех, кто намерен изменить мир. В истории религий это необычное явление. Почти все они учат принимать мир таким, каков он есть. Иудаизм же протестует против мира каков он есть — протестует во имя мира, каким миру подобает быть. Быть евреем — значит стремиться что‑то изменить, менять к лучшему жизнь людей, излечивать хотя бы часть ран нашего разбитого мира. Но люди не любят перемен. Потому‑то жизнь Моше, Давида, Элияу и Ирмеяу была такой тяжелой.
Мы можем четко указать, что довело Моше до отчаяния. С похожей проблемой он сталкивался и раньше. Еще в книге Шмот народ жаловался: «Лучше бы нам было умереть от руки Г‑спода в земле египетской, когда сидели мы у горшка с мясом и ели хлеб досыта! А вы привели нас в эту пустыню, чтобы уморить весь народ голодом!» (Шмот, 16:3). В той ситуации Моше избежал духовного кризиса. Народ голодал и нуждался в пище. Просьба была вполне резонной.
Однако с тех пор народ достиг двух духовных вершин: получил откровение на горе Синай и построил Святилище. Народ приблизился к Б‑гу больше, чем любой другой прежде. Вдобавок народ не голодал. Люди возроптали не на отсутствие еды. Ведь у них был ман. Они роптали оттого, что пища эта им приелась: «А теперь у нас пропал аппетит (в оригинале “наша душа иссохла”). У нас перед глазами нет ничего, кроме мана!» (Бемидбар, 11:6). Они достигли духовных высот, но остались такими же непослушными, неблагодарными, ограниченными, как и прежде .
Все это внушило Моше мысль, что его миссия в целом потерпела неудачу и в будущем ее также ждет неуспех. Ему было поручено помочь сынам Израиля построить общество, которое станет противоположностью Египту: освободит людей, вместо того чтобы угнетать, будет уважать их человеческое достоинство, а не порабощать их. Но народ не изменился. Хуже того, люди нашли утешение в нелепейшей ностальгии по покинутому Египту — в воспоминаниях о рыбе, огурцах, чесноке и тому подобных вещах. Моше обнаружил, что легче вывести сынов Израиля из Египта, чем вывести пятно Египта с сердец сынов Израиля. Если народ не изменился за все это время, резонно было предположить, что он не изменится никогда. Моше узрел свое поражение. Продолжать миссию было бессмысленно.
И тогда Б‑г утешил его. Вначале Он велел Моше собрать семьдесят старейшин, чтобы разделить с ними бремя лидерства, а затем объявил, что о пище беспокоиться не стоит. Скоро у народа будет вдоволь мяса. И действительно, с неба лавиной посыпались перепела.
Самое поразительное в этой истории то, что после описанного эпизода Моше, по‑видимому, стал другим человеком. Узнав от Йеошуа, что его руководящую роль могут оспорить соперники, Моше отвечает: «Уж не за меня ли ты ревнуешь? О, если бы все в народе Г‑спода были пророками, лишь бы Г‑сподь послал на них дух Свой!» (Бемидбар, 11:29). В следующей главе, когда брат и сестра Моше начинают его порицать, он реагирует невозмутимо. Когда Б‑г наказывает Мирьям, Моше молится за нее. Именно в этом месте длинного библейского повествования о жизни Моше Тора сообщает: «А этот человек, Моше, был очень смиренным, [самым смиренным] из всех людей на земле» (Бемидбар, 12:3).
Тора предлагает нам замечательное описание психодинамики эмоционального кризиса. Во‑первых, она объясняет, как важно, впав в отчаяние, не оставаться одному. Б‑г берет на Себя роль утешающего в отношении Моше. Именно Б‑г спасает Моше из пучины отчаяния. Б‑г дает ответ на опасения, высказанные Моше. Б‑г говорит Моше, что отныне ему не придется руководить людьми в одиночку. У него появятся помощники. Затем Б‑г велит Моше не волноваться из‑за жалоб народа. Скоро у них будет так много мяса, что от переедания им станет дурно и они больше никогда не будут жаловаться на питание.
Стержневой принцип здесь — та мысль, которую вложили мудрецы в слова: «Не может заключенный освободить самого себя из тюрьмы» . Вы не можете сами себя вывести из депрессии — вам нужен другой человек. Потому‑то иудаизм настойчиво требует не оставлять человека одного в состоянии беспомощности и уязвимости. Из этого вытекают принципы, обязывающие посещать больных, утешать скорбящих, в том числе одиноких («переселенца, и сироту, и вдову») на праздничных торжествах, а также оказывать гостеприимство, ибо это деяние, как сказано, «важнее принятия Шхины» . Именно потому, что депрессия изолирует человека от других людей, пребывание в одиночестве усиливает его отчаяние. Неясно, что конкретно делали семьдесят старейшин в помощь Моше. Но то, что они просто были рядом, способствовало его исцелению.
Во‑вторых, Тора объясняет нам, что преодоление отчаяния — опыт, кардинально меняющий характер. Когда от твоего самомнения остаются рожки да ножки, внезапно приходит понимание, что жизнь не вращается вокруг тебя. Жизнь — это служение другим людям и идеалам, чувство миссии или призвания. Важен не сам человек, а дело, которое он отстаивает. В этом подлинное смирение. По мудрому замечанию К. С. Льюиса, смирение не в том, чтобы думать: «как я мал и низок», а в том, чтобы мало думать о себе .
Если вы приходите к смирению ценой самых мучительных испытаний, то обретаете силу духа, о которой даже не подозревали. Усваиваете, что не стоит придавать значение своей самооценке. Усваиваете, что вообще не стоит смотреть на жизнь сквозь призму своей самооценки. Вот что подразумевал рабби Йоханан, когда сказал: «Величие — это смирение». Величие — жизнь, обращенная вовне, когда не придаешь значения своим страданиям, потому что тебя больше заботят страдания других. Примета величия — сочетание силы характера с сердобольностью: это одна из самых целительных сил в человеческой жизни.
Моше счел себя неудачником. Об этом стоит вспоминать всякий раз, когда кажется, что ты неудачник. Путь Моше от отчаяния к силе, которая не чванится этой силой, — одно из величайших психологических повествований в Торе, неустаревающий практический урок надежды.
Недельная глава «Беаалотха». От боли к смирению
Недельная глава «Беаалотха». Одиночество и вера
