Материал любезно предоставлен Tablet

Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз речь пойдет о поведении мудрецов в реальной жизни и глубоко личностной природе талмудического законотворчества.

Читая последние несколько недель трактат «Псахим», я немало узнал о той части празднования Песаха, которая потеряла актуальность с разрушением Второго храма: о том, как следует записываться на принесение пасхальной жертвы, приносить ее и потом вкушать. И я все ждал, когда же мне расскажут о центральном компоненте празднования Песаха сегодня — о пасхальном седере. Я бы ожидал, что седер будет первой темой, которую затронет трактат о Песахе. Однако композиция трактатов Талмуда всегда непредсказуема, и лишь в даф йоми этой недели, в последней главе «Псахим», мудрецы начинают обсуждать обряды седера.

И все равно, большая часть нынешнего даф йоми никак не касается конкретики седера. Мишна на Псахим, 99б начинается с краткого заявления о допустимости еды в день Песаха: «Накануне Песаха, начиная со времени, когда молятся минху, не следует есть до наступления темноты». Эти несколько слов вызывают пространную дискуссию на восемь полных страниц Гемары, где мудрецы рассуждают преимущественно не о Песахе, а о шабате. В ходе дискуссии мы узнаем несколько историй о поведении мудрецов в реальной жизни, которые показывают, насколько драматична и глубоко личностна природа талмудического законотворчества.

Талмуд в том виде, в котором он дошел до нас, — это книга, даже совокупность книг, но для самих мудрецов это была устная традиция: законы передавались из уст в уста, от учителя к ученику. Такой метод, естественно, приводил к постоянному возникновению сомнений и неопределенности, и значительная часть Гемары состоит из сопоставления противоречащих друг другу источников и попыток примирить их или же решить, какому отдать предпочтение и счесть законом. К примеру, в Псахим, 100а амораи обсуждают вопрос о том, дозволено ли есть в пятницу днем после минхи, и цитируют барайту, в которой приводится два мнения. Рабби Йеуда считает, что нет: следует воздерживаться от еды в пятницу днем, чтобы сохранить аппетит для субботней трапезы, которую еврей должен есть с удовольствием. Рабби Йосе, напротив, разрешает есть вплоть до наступления темноты.

И вот Мар Зутра ставит следующий вопрос: «Кто докажет нам, что эта версия барайты точна?» Иными словами, откуда мы знаем, что Йеуда и Йосе говорили именно это? Ответ показывает, как на практике происходила передача законов из поколения в поколение. Очевидно, были люди, которые выучивали алаху наизусть и служили этакими живыми говорящими сводами законов. Мы узнаём, что «танай, читавший наизусть мишнайот», однажды повторил эту барайту в присутствии рава Пинхаса и Пинхас не поправил его и не возразил ему. Из этого следует, что то, как танай ее прочел, было всеми принято, а значит, эту барайту можно считать достоверным источником. Мы видим здесь работающую систему сдержек и противовесов: если бы Пинхас высказал возражение против того, как чтец сформулировал закон, тот бы потерял свой авторитет и сам статус закона.

Спор между Йеудой и Йосе выводит нас на еще один познавательный анекдот. Помимо вопроса о допустимости приема пищи в пятницу днем два мудреца расходились во мнениях на другие смежные темы, в частности как правильно проводить субботнюю трапезу. Если вы начали трапезу в пятницу до заката, а потом начался шабат, а вы в самом разгаре ужина — что вам делать? Прервать трапезу и читать субботние молитвы или же продолжать есть, а молитвы прочесть, когда ужин закончится? Йеуда говорит, нужно прервать трапезу; Йосе, более снисходительный, считает, что этого делать не нужно.

Это несогласие проявилось на практике, когда однажды Йеуда, Йосе и Шимон бен Гамлиэль вместе ужинали в пятницу вечером. Начался шабат, и Шимон спросил Йосе, следует ли им продолжать есть или же прервать трапезу и прочитать молитвы, как советовал Йеуда. Этот вопрос возмутил Йосе, поскольку неявно подрывал авторитет его постановления, и он ответил не слишком вежливо: «Каждый Б‑жий день ты ставишь мои решения выше решений рабби Йеуды, а сегодня ты ставишь решение рабби Йеуды выше моего?» Эта отповедь подтверждает известное высказывание из «Пиркей авот» об обидчивости мудрецов: «Грейся у огня мудрецов, но будь осторожен и не обожгись их углями. Укус их — укус лисы, их жало — жало скорпиона, их шипение — шипение гадюки. Поистине все слова их подобны раскаленным углям в огне».

Шимон бен Гамлиэль подчинился Йосе и решил не прерывать трапезу. Его соображения в данном случае показательны. Он опасался того, что, если он прервет трапезу, дабы прочесть субботние молитвы, его ученики, будучи свидетелями этого поступка, сочтут его прецедентом, имеющим юридическую силу, и будут считать правильным мнение рабби Йеуды. Так отдельные поступки мудрецов могли «установить алаху на многие поколения вперед». Вместо этого, чтобы показать, что верно мнение рабби Йосе, Шимон с учениками «не ушли оттуда до тех пор, пока не установили алаху в соответствии с постановлением рабби Йосе». Что показывает данный эпизод, так это то, что в деле установления алахи частное поведение мудрецов было не менее важно, чем их официальное учение. Если великий мудрец сделал то‑то или то‑то, значит, это законно.

Мудрецы продолжают в деталях обсуждать разные вопросы, не имеющие ни малейшего отношения к Песаху, которому, казалось бы, посвящена эта мишна. Среди прочего они говорят о том, необходимо ли произносить кидуш в том месте, где проходит субботняя трапеза, или же можно его прочесть раньше, в синагоге; нужно ли в случае прерывания трапезы второй раз произносить благословение на еду, когда ты возобновляешь трапезу; дозволяется ли делать кидуш на пиво вместо вина; каков правильный порядок благословений в церемонии авдалы (на этот вопрос у каждого мудреца был свой ответ). Из этой дискуссии мы узнаем тот принцип, что субботу нужно встречать чем раньше, тем лучше — читать субботние молитвы еще в пятницу вечером — и заканчивать ее максимально поздно, по возможности откладывая авдалу в субботу вечером. Все эти законы совершенно уместно смотрелись бы в трактате «Шабат», но мы их читаем в трактате «Псахим» — и это, конечно, очередной пример того, что надо поистине прекрасно владеть Талмудом, чтобы использовать его по назначению — как руководство по повседневной обрядовой практике.

И только на листе 108а трактата «Псахим» Гемара наконец возвращается к теме Песаха. В течение седера, говорит мишна, евреи должны возлежать, опершись на левый локоть. Это одно из самых знаменитых правил седера, четвертый из четырех вопросов, и тем не менее я ни разу не был на седере, где кто‑нибудь взаправду возлежал. Причина проста: в эпоху Талмуда евреи сидели на кушетках, а на них легко было и прилечь, в то время как мы используем стулья, на которых не приляжешь. И все же, если бы мы очень хотели соблюсти требования праздника, мы бы нашли способ возлечь, как его нашел Абайе в другой затруднительной ситуации: «Когда мы были в доме учителя моего Равы, там было недостаточно места для того, чтобы каждый мог возлечь во время седера, поэтому мы возлегли друг другу на колени».

Возлежание во время трапезы, поясняет Гемара, — это признак богатства и праздности и потому служит наглядным подтверждением того, что мы больше не рабы в Египте. Как и многие другие предписания в Талмуде, это нужно выполнять в точности. Оказывается, «лежать на спине не называется возлежать» и «лежать, склонясь вправо, не называется возлежать». По какой‑то причине мудрецы считали, что, если возлежать, опершись на правую руку, выше шансы подавиться едой. Так что только возлежать, склонясь влево, представлялось мудрецам достаточно изящным.

Следующим встает вопрос, когда именно в течение седера нужно возлежать. Согласно мудрецам, нужно возлежать, когда ешь мацу, но не нужно, когда ешь марор (это правило никак не объясняется, просто сообщается). А как быть с четырьмя стаканами вина? Здесь — опять же, как во множестве случаев в Талмуде, — мы находим разногласия. «Некоторые говорят, что первые два стакана требуют возлежания, поскольку в этот момент начинается свобода». Первые два стакана выпиваются в начале седера, когда ведется рассказ об исходе из Египта, поэтому мы и должны их пить так, чтобы показать: мы уже свободные люди. Последние два стакана выпивают уже после еды, и здесь возлежать необязательно. Однако другие источники утверждают прямо противоположное, и Гемара решает объединить оба требования: «Поскольку утверждалось одно и утверждалось другое, пусть обе пары стаканов требуют возлежания».

Вся эта дискуссия по поводу возлежания подводит нас к еще одному вопросу о раввинистическом этикете. Как правило, человек, ниже стоящий на социальной лестнице или даже зависимый, никогда бы не стал ложиться в присутствии вышестоящего: подмастерье не мог возлежать на глазах у мастера, сын — на глазах у отца. Но во время Песаха это правило не действует: в Песах все должны возлежать, даже — уточняет Талмуд — подавальщик, приносящий еду (предполагается, что люди респектабельные, каковыми были мудрецы, нанимают слуг). Единственное исключение — ученик, чей учитель — мудрец и знаток Торы и потому заслуживает наибольшего уважения. «Трепет перед учителем твоим как трепет пред небесами», — говорил рабби Йосеф, поэтому ученик не должен возлежать в присутствии учителя. Пасхальная ночь может, конечно, отличаться от других ночей, но не настолько, чтобы мудрецы забыли о причитающемся им почтении.

Оригинальная публикация: When the Rabbis Got Together for Shabbat Dinner, Drama—and Law—Ensued