Издательство «Книжники» предполагает выпустить в 2019 году книгу Аркадия Ковельмана «Вошедшие в Пардес. Парадоксы иудейской, христианской и светской культуры» и публикует эссе, которые перефразируют отдельные параграфы этой книги.

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился…

А. С. Пушкин. Пророк

Изя при этом шел рядом, испуганно шарахаясь каждый раз, когда машина принималась дергаться. Потом он принялся рассказывать что‑то про Библию, но Андрей слушал плохо — он был весь мокрый от пережитого напряжения.

А. Стругацкий, Б. Стругацкий.
Град обреченный

Одним из парадоксов поздней советской культуры было воскрешение древнего богословия. Люди абсолютно светские вдруг начали обсуждать свойства Б‑га, стеснительно добавляя слово «метафорически». Например, разделять Б‑га надвое по именам и атрибутам, что делали евреи уже в древности. Два имени Б‑га по‑гречески — Теос и Кюриос. У Филона Александрийского это — Благость и Власть, «силы» Б‑га. С помощью первой Б‑г творит мир, с помощью второй — управляет Своим творением, и потому она называется «царской». Мудрецы Талмуда различали в Б‑ге меру суда и меру милосердия. Подобно Филону и мудрецам, Юрий Михайлович Лотман, глава тартуской школы семиотики, в книге «Культура и взрыв» (1992) нарисовал два образа Б‑га: Б‑г‑педагог и Б‑г‑экспериментатор. Первый ведет человечество к предопределенной цели, каких бы жертв это человечеству ни стоило. «Метафорически», — пишет Лотман, можно «представить себе Г‑спода как великого педагога, который с необычайным искусством демонстрирует (кому?) заранее известный ему процесс». Самому Лотману ближе другой Б‑г, «творец‑экспериментатор, поставивший великий эксперимент, результаты которого для Него самого неожиданны и непредсказуемы». Эти метафоры нужны были ученому, чтобы выразить протест против гегельянской модели истории, не оставлявшей случайности никакого места и приносящей человека в жертву необходимости. Но кто сказал, что эксперимент стоит меньших жертв, чем воспитание?

Оба образа Б‑га могут быть найдены в Торе. Б‑г‑педагог наказывает грешников (Израиль по преимуществу) за тяжкие грехи, добиваясь покаяния и исправления. А Б‑г‑экспериментатор испытывает праведников без всякой на то их вины, так что цель испытания не всегда видна. Пример тому — испытание Иова, который был «непорочен, справедлив, богобоязнен и удалялся от зла» (Иов, 1:1), или испытание отца нашего Авраама.

И было, после сих происшествий Б‑г испытывал Авраама и сказал ему: «Авраам!» Он сказал: «Вот я». Он сказал: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там вознеси его вознесением на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Быт., 22:1–2).

Авраам послушал Г‑спода, положил сына своего поверх дров на жертвенник, но ангел Г‑сподень остановил его руку и сказал: «Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (Быт., 22:12). «Теперь Я знаю», то есть Он не знал прежде! Результаты эксперимента были (говоря словами Лотмана) «неожиданны и непредсказуемы».

Может ли Б‑г чего‑то заранее не знать? Что‑то здесь непонятно или неправильно. Мудрецы предложили такое объяснение: Б‑г не для Себя испытывал праведника, но для тех, кто мог бы усомниться в Его справедливости, решить, что Он по произволу назначает награды и наказания. Здесь все построено на игре слов.

Даруй боящимся Тебя знамя (нес), чтобы оно было поднято (лехитносес) ради истины (Пс., 60/59:6). Испытание за испытанием (нисайон ахар нисайон), возвеличивание за возвеличиванием, чтобы испытать (ленасот) их в мире, чтобы возвеличить их в мире, как возвеличивают знамя на корабле. И все это ради чего? «Ради истины» (кошет). Чтобы украсилась (титкашет) в мире мера суда. И если скажет человек: «Кого захочет, Он делает богатым, кого захочет, Он делает бедным, кого захочет, Он делает царем; Авраама, когда хотел, Он сделал богатым, когда хотел, Он сделал царем», — то ты можешь ответить и сказать: «Авраам был ста лет, когда родился у него Исаак, сын его» (Быт., 21:5), и после таких страданий сказано ему: «Возьми сына твоего [единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там вознеси его вознесением на одной из гор, о которой Я скажу тебе]» (Быт., 22:2). И Авраам не промедлил.

«Даруй боящимся Тебя знамя (нес), чтобы оно было поднято (лехитносес)» — «И Б‑г испытывал (ниса) Авраама» (Быт., 22:1).

Слово «нес» («знамя») мы встречаем в истории о медном змее (Чис., 21:8–9):

И сказал Г‑сподь Моисею: сделай себе змея и выставь его на знамя (нес), и ужаленный, взглянув на него, останется жив. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя (нес), и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив.

Б‑г выставляет Авраама «на знамя», как Моисей выставлял змея в пустыне. Но ведь Иисус в Евангелии от Иоанна уподоблен медному змею в пустыне. И его возвышение (выставление) также не для Б‑га, но для людей: «И когда я возвышен буду от земли, всех привлеку к себе» (Ин., 12:32–33). Испытание есть возвышение, возвышение есть демонстрация.

Такой ответ не всех успокоил. Рабби Авин применил к Б‑гу стих Экклезиаста (Коелета): «Где слово царское, там власть, и кто ему скажет, что ты делаешь?» (Эккл., 8:4). Отсюда следует притча: «Чему это подобно?»

Это подобно учителю, который приказал ученику: «Не извращай закона» (Втор., 16:19) — а сам извращает, «не бери даров» (там же) — а сам берет, «не давай деньги в рост» — а сам дает в рост. Сказал ему его ученик: «Рабби! Ты сказал мне: “Не давай деньги в рост” — а сам даешь в рост? Тебе можно, а мне нельзя?» <…> «Не испытывайте Г‑спода, Б‑га вашего» (Втор., 6:16) — «Б‑г испытывал Авраама» (Быт., 22:1).

(Берешит раба, 55:3)

Заповедь «не испытывайте Г‑спода, Б‑га вашего» дана Израилю на Синае в числе «заповедей, постановлений и законов, которым повелел Г‑сподь, Б‑г ваш, научить вас, чтобы вы поступали в той земле, в которую вы идете, чтоб овладеть ею» (Втор., 6:1). Она же упомянута в Евангелии от Матфея, в эпизоде испытания Иисуса в пустыне. Тот, кто подвергает Иисуса испытанию, назван «испытывающим» (Мф., 4:3), Диаволом (4:5, 8) и Сатаной (4:10). И Сатане Иисус отвечает на предложение броситься вниз с крыла Храма цитатой из Второзакония (Втор., 6:16): «Не испытывайте Г‑спода, Б‑га вашего [как вы испытывали Его в Массе]» (Мф., 4:7).

В начале странной эпохи, в конце которой Лотман писал свою книгу, братья Стругацкие творили гениальный роман со страшным названием: «Град обреченный». От замысла до завершения — ровно пять лет (1967–1972). Тема романа — Эксперимент. Проводят его некие Наставники. «Поразительная штука! — замечает Изя Кацман, говорящая голова романа. — У самых различных людей, причем мыслящих в общем‑то вполне конформистски, почему рождается такое представление — о нечеловеческом происхождении Наставников? Представление, что Эксперимент проводится какими‑то высшими силами». Силы эти представлены существами, явно имеющими «нечеловеческое происхождение». Люди, объекты эксперимента, взяты из своей страны, семьи и имущества (как некогда Авраам из Харрана) и перенесены в город, протянувшийся по уступу между желтой стеной на востоке и сиреневой бездной на западе, между болотами на юге и пустынями на севере. Солнце включается и выключается на мутном небе.

В кухонном разговоре за самогоном и закусками персонажи возмущаются, хотя сами согласились на испытание. «Посадили они нас в аквариум… или как бы в зоосад… и смотрят, что из этого получается», — говорит один из испытуемых. — «Все эти павианы, превращения воды, всеобщий кабак изо дня в день… В одно прекрасное утро еще смешение языков нам устроят… Они словно систематически готовят нас к какому‑то жуткому миру, в котором мы должны будем жить отныне, и присно, и во веки веков», — отзывается другой. Павианы, превращение воды в желчь, смешение языков. Позже к этому прибавится Тьма Египетская. «Не так это все прямолинейно, — отвечает Изя Кацман на инсинуации. — Они пытаются разобраться в человечестве, понимаешь? Разобраться! А для нас проблема номер один — то же самое: разобраться в человечестве, в нас самих. Так, может быть, разбираясь сами, они помогут разобраться и нам?» Иными словами, высшие силы посылают людям испытания, чтобы узнать, каковы испытуемые (а заранее они не знают). Вдобавок люди поневоле следуют эллинской мудрости: «Познай самого себя».

Кончается весь этот спор (даже раньше, чем кончился самогон) стуком в дверь и внезапной новостью: Дональд Купер, американский профессор психологии, покончил с собой. «А вот Дональд считает, — тихонько сказал Ван, — что Эксперимент уже давным‑давно провалился… Он сказал, что Наставники давно запутались в собственной затее, перепробовали все, что можно, и теперь уже сами не знают, что делать. Он сказал: полностью обанкротились. И все теперь просто катится по инерции». С точки зрения социолога, Эксперимент, конечно, провален. Соединенные Штаты воюют во Вьетнаме, Советский Союз, не успев выйти из сталинизма, стремительно двигается в Застой. Это та ситуация, в которой Борис и Аркадий Стругацкие писали свой роман.

Но если уйти от социологии в мистику, то Эксперимент вполне успешен. Если только испытатель — не Б‑г и не ангелы Его, а силы зла — гностический Демиург или манихейские Архонты (они же «наставники»), и сам Город есть царство зла. «Зло — это нечто целенаправленное…», — утверждает Андрей Воронин, звездный астроном, взятый из Ленинграда в 1951 году. — «Вы — манихеец!» — возражает ему пан Ступальский, Иуда‑Ступальский, который выдал гестапо в Лодзи двести сорок восемь человек. Теперь он сидит в скверике рядом с синагогой, стены которой изрисованы свастиками, и ведет религиозные диспуты со сторожем.

В последней (шестой) части романа, название которой — «Исход», Изя Кацман и Андрей Воронин бредут по раскаленной пустыне. Ведь и настоящий Исход совершился в пустыне. Сорок лет Г‑сподь испытывал здесь Израиль, а ведь Изя и есть Израиль. Зачем Андрей и Изя ушли из Хрустального дворца, где было вволю воды? Зачем покинули Плантацию, где «черномазые девчонки» смирно слушали разглагольствования Изи? «Всему на свете цена — дерьмо, — в духе Экклезиаста (на тему «суета сует — все суета») философствовал Изя в Хрустальном дворце. — Всем этим вашим пахарям, всем этим токарям, всем вашим блюмингам, крекингам, ветвистым пшеницам, лазерам и мазерам. Все это дерьмо, удобрения. Все это проходит… Все это кажется важным только потому, что большинство считает это важным». И на Плантации в том же духе он продолжил:

Почему мы должны идти вперед? <…> А потому, что позади у нас — либо смерть, либо скука, которая тоже есть смерть… Ясно, что храм — это единственная видимая цель, а зачем — это некорректный вопрос… Я знаю совершенно точно: что храм строится, что ничего серьезного, кроме этого, в истории не происходит, что в жизни у меня только одна задача — храм этот оберегать и богатства его приумножать. Я, конечно, не Гомер и не Пушкин — кирпич в стену мне не заложить. Но я — Кацман! И храм этот — во мне, а значит, и я — часть храма, значит, с моим осознанием себя храм увеличился еще на одну человеческую душу. И это уже прекрасно. Пусть я даже ни крошки не вложу в стену.

Осознание себя — эллинское занятие. А храм, который «во мне», — из Евангелия от Луки: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк., 17:20–21). Или же из гностического Евангелия от Фомы: «Царствие Божие — внутри вас и вовне». Лотман пишет о семиосфере как Фома о «Царствии Божьем»: «Мы находимся внутри нее, но она — вся — внутри нас». И эти двое — Андрей Воронин и Израиль Кацман, они не просто совершают Исход, они — паломники. К ним относятся слова знаменитого Псалма:

Как вожделенны жилища Твои, Г‑споди сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Г‑сподни; сердце мое и плоть моя восторгаются к Б‑гу живому. И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Г‑споди сил, Царь мой и Б‑г мой! Блаженны живущие в доме Твоем: они непрестанно будут восхвалять Тебя. Блажен человек, которого сила в Тебе и у которого в сердце стези направлены к Тебе. Проходя долиною плача, они открывают в ней источники, и дождь покрывает ее благословением; идут от силы в силу, являются пред Б‑гом в Сионе (Пс., 84/83:2–8).

В оригинале сказано: «долина а‑баха» (вероятно, долина бальзамовых деревьев). Но и Септуагинта, и Вульгата, и Вавилонский Талмуд (Эрувин, 19а) читают «долина плача», место, где мучаются и терпят нужду. На церковнославянском языке — «юдоль плачевна». Изя, следуя тексту Псалма, открывает источники воды (резервуары).

Когда в Хрустальном дворце они поняли, что больше никогда и никого не встретят по пути на север, Изя напечатал на машинке «Путеводитель по бредовому миру» и размножил его в пятидесяти экземплярах. В пустыне они нашли плоские камни, похожие на коровьи лепешки, и возвели из них пирамидку. В пирамидку спрятали «Путеводитель». Кажется, речь идет о самом романе «Град обреченный». Не питая надежд на его публикацию, братья поставили толстую папку с рукописью в шкаф. Но после 1974 года держать рукопись в шкафу стало опасно, и, распечатав ее в трех экземплярах, они спрятали ее у надежных людей, где она и пролежала до перестройки. Об этом в 1999 году рассказал младший брат, звездный астроном Борис Стругацкий.

Идя на север, рано или поздно герои должны были встретиться с собой. Ведь пространство Града закрыто и закруглено в нулевой точке. Навстречу Андрею и Изе несутся два столба пыли. Внутри одного из них — смутный долговязый силуэт, напоминающий Андрея. Внутри второго, вероятно, Изя. Андрей стреляет в своего двойника, убивает себя и оказывается там, откуда был взят: в ленинградской коммунальной квартире. На столе в круге света лежит «Ленинградская правда» с большой передовицей под названием: «Любовь ленинградцев к товарищу Сталину безгранична». Слышен голос Наставника: «Ну вот, Андрей, первый круг вами пройден». — «Первый? А почему первый?» — Потому что их еще много впереди».

С тех пор прошло много лет. Эксперимент, скорее всего, не закончен, и рано подводить итоги.