Материал любезно предоставлен Tablet
Американский поэт и литературный критик Адам Кирш продолжает читать по листу Талмуда в день — и делится размышлениями о прочитанном. В сегодняшнем даф йоми, завершающем чтение первого трактата Талмуда — «Брахот», пойдет речь о сексе, испражнениях и грозах.
Пора завершать чтение «Брахот», первого талмудического трактата, и переходить ко второму — трактату Шабат, где излагаются сложные правила, ограничивающие работу по субботам. Но нельзя распрощаться с «Брахот», не обратив внимания на его последнюю и самую увлекательную главу, которая эффективнее всех остальных погружает современного читателя в духовный и социальный мир мудрецов Талмуда.
Первые восемь глав «Брахот» состоят преимущественно из алахи, или еврейского закона: правовых и текстологических аргументов касательно правильного выбора времени для основных еврейских молитв, языка и манеры их произнесения. Агада — фольклор, истории из жизни мудрецов, притчи, более художественная и более доступная современному читателю часть Талмуда, — появляется лишь в зазорах между алахическими дискуссиями. А вот девятая глава Брахот — почти целиком агада, этакий рог изобилия, из которого сыплются талмудические воззрения на что угодно — от метеорологии до эмбриологии, от туалетного этикета до толкования сновидений. «Вникай в нее вновь и вновь, ибо в ней всё» — эта знаменитая характеристика Торы, данная Бен Баг‑Багом в «Пиркей Авот», кажется, относится именно к этой главе «Брахот».
Глава открывается мишнаитским каталогом благословений для особых случаев, задающим разносторонность дальнейшего повествования. Некоторые из этих благословений нам знакомы. Например, из Брахот, 54а мы узнаем, что, услышав дурные известия (например, о смерти), нужно говорить «барух даян а‑эмет», «благословен справедливый Судья», а по случаю важного события в жизни (Талмуд приводит в пример постройку дома или покупку новой одежды) нужно говорить «Шеэхеяну». Другие благословения относятся к более редким и специфическим случаям, например, когда человек видит Средиземное море, большие горы или реки или когда происходит землетрясение.
В то же время здесь излагаются некоторые принципы, регулирующие дух молитвы, чего в предыдущих главах практически не было. Раньше мы уже обсуждали рабби Ханину, чьи молитвы были удивительно эффективны, и он знал принцип: его просьбы будут исполнены Всевышним, если его молитва «легка на устах». Этот случай заставляет задуматься о действенности молитв вообще, и вот в Брахот, 55а гемара четко разъясняет этот вопрос: «Три вещи напоминают о вине человека: идет под наклонной стеной, молится с непоколебимой уверенностью, что на его молитву будет отвечено, передает тяжбу с ближним на Небеса (т. е. требует, чтобы его противник был осужден)». Даже в процессе молитвы нельзя ожидать ответа на свою молитву; такие ожидания могут вызвать гнев небес. «Но что же тогда следует делать?» — спрашивает гемара саму себя и отвечает просто: «Пусть увеличит просьбу о милосердии Небес» .
Это доверие почти фаталистического свойства подчеркивается рядом мишнаитских предписаний. В Брахот, 54а приводится такая мишна: «Просить о том, что уже прошло, — значит зря произносить молитву». К примеру, если ваша жена беременна (а талмудический нарратор, разумеется, полагает, что читать его будут исключительно мужчины), не следует молиться о том, чтобы родился мальчик, потому что пол зародыша уже определен и не может быть изменен.
Однако в Брахот, 60а нам объясняется, что все не так уж прямолинейно. Например, Лея, как полагают мудрецы, смогла сама «вынести решение» относительно своей беременности и предопределить рождение девочки, Дины. Но этот случай не является юридическим прецедентом, поскольку, как заявляют мудрецы с удивительной трезвостью, «мы не можем принимать во внимание случай чуда». Б‑г мог вмешаться и помочь такой праведнице, как праматерь Лея, но мы не должны ожидать, что Он по‑прежнему делает так в наше время, для обычных людей, нам подобных.
В ходе обычной беременности, где нет места чуду, пол зародыша, согласно мудрецам, определяется по прошествии сорока дней. Так что до сорокового дня еще можно молиться о том, чтобы родился мальчик, а после — только о здоровье и сохранности плода. (При этом, конечно, само предпочтение ребенка мужского пола не вызывает ни малейшей критики; то, что рождение дочери — одно разочарование, само собой разумеется для мудрецов Талмуда, равно как и для многих обществ третьего мира по сей день.)
Если же следовать эмбриологической теории рабби Ицхака, то даже в течение первых сорока дней беременности молиться не имеет смысла, поскольку пол ребенка определяется в момент зачатия. По его мнению, и мужчины, и женщины эякулируют во время коитуса: если мужчина делает это первым, зачата будет девочка, если женщина — то мальчик. А изобретательная гемара добавляет: если же оба партнера эякулируют одновременно, то пол ребенка не определен, и тогда молитва позволительна.
Эта дискуссия заставила меня задуматься о том, как современные ортодоксальные евреи воспринимают эти талмудические пассажи, основанные на очевидно ложных научных представлениях. Когда Аристотель делает подобные ошибки, например утверждая, что у женщин меньше зубов, чем у мужчин, мы с легкостью признаём, что он не прав, ведь он еще не знал, как нужно проводить научные наблюдения и не был знаком с методами современной науки. Но случай Талмуда, основывающего религиозные предписания на подобных «научных» утверждениях, гораздо сложнее. Я уверен, что об этой проблеме в ортодоксальной среде много размышляли; интересно было бы узнать, к каким выводам пришли.
Это лишь одна из десятков удивительных и неожиданных тем, затронутых в девятой главе «Брахот». Я упомяну еще несколько из них:
Метеорология и сейсмология. Я был озадачен тем, что Талмуд вполне готов признать, что грозы вызываются земными, материальными причинами, но землетрясение считает сверхъестественным событием. Некий маг утверждает, что землетрясения происходят, когда Б‑г «вспоминает Своих детей, претерпевающих страдания среди народов мира» (изгнание из Земли Израиля всегда было на первом плане в сознании мудрецов) и «проливает две слезы, которые падают в Великое [т. е. Средиземное] море, и этот звук слышен по всему миру, от одного его края до другого, и мы принимаем это за землетрясение». (Р. Ктина с возмущением отвергает эту теорию, но не по той причине, по которой ее отвергли бы мы. Он говорит, что если бы маг был прав, то должно было бы быть два землетрясения — по одному на каждую слезу Всевышнего.)
Когда же речь заходит о громе, мудрецы не вспоминают о Б‑жественном гневе, а объясняют его «столкновением облаков» или, иначе, «мощным разрядом молнии, которая ударяет в облако и выбивает оттуда град». Это, разумеется, не настоящие причины, но, по крайней мере, они лежат в эмпирической плоскости. Возможно, частота гроз по сравнению с редкостью землетрясений сподвигла мудрецов рассматривать первые как природные явления, а вторые — как сверхприродные.
Перистальтика кишечника. Как мы уже отмечали, мудрецы Талмуда совершенно не смущаются обсуждением поведения в уборной и нередко дают советы по поводу этой стороны нашей жизни. В Брахот, 54б мы узнаем, что три вещи способствуют долголетию: нужно проводить много времени в молитве, за трапезой и в туалете. Впрочем, к последнему пункту есть возражение: если долго сидеть на стульчаке, можно заработать геморрой. Заодно мудрецы перечисляют десять причин геморроя: от поедания недожаренной рыбы до подтирания «глиняным черепком» или «камешком, которым уже подтирались»; эти детали рисуют наглядную и не слишком симпатичную картину жизни до изобретения туалетной бумаги.
И наконец, мы узнаём о рабби Йеуде, сыне рабби Илая, который всегда так счастливо выглядит, что это требует объяснения. И он объясняет это так: «По дороге от моего дома до дома учения находятся 24 уборные, и когда я иду туда или обратно, я захожу в каждую из них». В подобной привычке мы бы увидели некоторую избыточность, если не невроз навязчивых состояний, но Талмуд ценит в этом регулярность и исправность. Ведь исправная перистальтика кишечника, как мы узнаем в Брахот, 57б, — это «отражение Будущего мира», еще в большей степени, уточняют мудрецы, чем коитус. Интересно, что сказал бы Фрейд об этой иерархии удовольствий.
Толкование сновидений. Нельзя не вспомнить Фрейда и тогда, когда читаешь подробную дискуссию о смысле снов в Брахот, 55а‑57б. За полтора тысячелетия до появления психоанализа мудрецы уже прекрасно знали, что сны загадывают нам загадки. Нам рассказывают про одного человека, которому приснилось, будто его отец оставил ему недвижимость в Каппадокии, хотя на самом деле его отец там никогда даже не был. Рабби Ишмаэль истолковал топоним Каппадокия как ребус из слов «каппа» и «дека», то есть «бревно» (на фарси) и «десять» (на греческом), и посоветовал человеку простучать десятое бревно в стене своего дома, где он в результате и нашел спрятанное сокровище.
Мудрецы хорошо понимали, что значение сна зависит от интерпретации, которую ему дадут: «Все сны следуют устам», — гласит талмудическая максима. «Сон, который не истолковали, подобен непрочитанному письму», — сказал рабби Хисдай, и Фрейд не смог бы сказать лучше. Это представление об условности смысла отдает постмодернизмом. В Иерусалиме, по словам рабби Бенаи, было 24 толкователя снов; он спросил каждого из них про свой сон, все дали разные толкования, и каждое из них «сбылось для меня». Если сны такие податливые, то, вероятно, сновидец имеет над ними некоторую власть, и Талмуд предлагает молитвы, которые можно произносить после ночного кошмара, дабы превратить дурное предзнаменование в доброе.
Есть большое искушение увидеть в этом метафору самих талмудических интерпретаций. Раз за разом Талмуд показывает, что одному и тому же библейскому стиху или постановлению танаев можно дать множество толкований, ни одно из которых не будет совсем ложным или несостоятельным. Провокационный смысл этого разнообразия таков, что источники мудрецов не более надежны, чем сны, и сам процесс интерпретации доминирует над интерпретируемым текстом. Герменевтика оказывается гораздо влиятельнее самого откровения — и не только в случае снов. 
Оригинал публикации: THE RABBIS’ MENTAL WORLD. By Adam Kirsch