Женщины, возглавляющие борьбу с антисемитизмом в Британии
Еврейский аспект выборов
Материал любезно предоставлен Tablet
12 сентября 2015 года Джереми Корбин, жесткий левый политик, не имевший ни заметного общественного статуса, ни каких бы то ни было достижений за время своей парламентской карьеры — а она длилась уже почти треть столетия — был избран лидером Лейбористской партии и принялся преобразовывать — возможно, неизгладимо — британскую политическую жизнь. Избрание Корбина ошеломило Британию. Со временем обнаружилось, что то было начало более широкого, глобального антилиберального регресса, на волне которого к Корбину в верхах присоединились Дональд Трамп и другие политические маргиналы, вознесенные к власти силой своего презрения к предполагаемым нормам политического элитизма.
С тех пор, как Корбин занял свой пост, произошла масса событий: тори поменяли двух премьер‑министров, Лейбористская партия во главе с Корбином проиграла на парламентских выборах консерваторам Терезы Мэй; Британия отдала большинство голосов (52% «за», 48% «против») за выход из Европейского союза. Тем временем Лейбористская партия, в которой британские евреи когда‑то чувствовали себя естественно, как дома, теперь, похоже, объявила им войну.
В четверг Британия снова придет на избирательные участки. Согласно недавнему опросу, проведенному «Джуиш кроникл», только 7% британских евреев рассматривают для себя возможность голосования за лейбористов: поразительное падение популярности для партии, которую британское еврейство раньше предпочитало другим.
47% говорят, что, возможно, уедут из Британии, если победит Корбин. В пятницу 6 декабря 2019 года YouGov, самое знаменитое британское социологическое агентство, сделало вывод, что тори Бориса Джонсона — их поддерживают 43% британцев — обгоняют лейбористов Корбина, за которых 33%. Однако на выборах 2017 года соцопросы пророчили Терезе Мэй, предыдущему премьеру, гигантский отрыв от Корбина, и все же Корбин превзошел ожидания. Если на сей раз очевидного победителя не будет, лейбористы смогут образовать коалицию с либерал‑демократами или Шотландской национальной партией. Тори остаются в одиночестве.
Лейбористский антисемитизм расколол политические и интеллектуальные круги в Британии: рассорил друзей, еще больше разобщил элиту страны. Но у него было еще одно последствие. Он вынудил британских евреев пересмотреть свои взгляды на то, что значит быть британцем, поскольку заставил их противостоять антисемитизму, который, вне сомнения, снова поднял голову. Противостояние лейбористскому антисемитизму, в свою очередь, способствовало усилению новой группы неофициальных еврейских лидеров, группы успешных в своих сферах женщин, причем все они секулярные еврейки и в их жизни иудаизм раньше занимал лишь второстепенное место.
Лейбористский антисемитизм заставил многих британских евреев задуматься, что представляет собой страна, в которой они живут. Верно, что у британского еврейства есть две истории. Британия — родина кровавого навета, впервые сформулированного в 1144 году, когда евреев Нориджа ложно обвинили в ритуальном убийстве мальчика по имени Вильям. Британия также была местом массового убийства евреев Йорка в 1190 году. В 1290 году Эдуард I изгнал из страны всех евреев, и вплоть до 1656 года они не могли въезжать на ее территорию законно. Это страна шекспировского Шейлока и диккенсовского Феджина. В то же время Британия — страна Декларации Бальфура и родина вооруженных сил, которые упорно сопротивлялись Гитлеру и в конце концов способствовали его разгрому, а заодно с вышеперечисленным — страна, которая, управляя Палестиной по мандату Лиги Наций, вела ожесточенную войну с еврейским подпольем в Палестине, наряду с этим, в период до Холокоста и во время Холокоста, запрещая евреям туда иммигрировать. А еще это страна Бенджамина Дизраэли и Эми Вайнхауз.
Итак, насколько опасен лейбористский антисемитизм? В чем он проявляется в цифровую эпоху и до какой степени обострится ситуация? Как евреи дают отпор? И, в конечном итоге, что на самом деле определяет признаки общин диаспоры в эпоху еврейского государства?
* * *
«Моя мама еврейка, а папа — за «Манчестер Юнайтед»», — говорит Рейчел Райли, прихлебывая травяной чай. Райли — звезда «Обратного отсчета», культовой телепередачи, выходящей на «Ченнел 4» — «Четвертом канале». Она математик с дипломом Оксфордского университета и с головокружительной скоростью щелкает арифметические головоломки для зрителей всей Британии. Эта голубоглазая блондинка — типичная фотогеничная звезда дневного телеэфира, а теперь — еще и одна из самых заметных фигур, ведущих борьбу против лейбористского антисемитизма. С Райли я впервые встретился еще в феврале, в пабе в Западном Лондоне около футбольного стадиона, где находится база «Челси», и историю, которую она мне поведала, в последующие месяцы мне приходилось слышать снова и снова, — историю о том, как антисемитизм разбудил в ней еврейскую идентичность.
Если вы хотите понять, что сделал Джереми Корбин с британским еврейством, Райли — поучительный образчик. Пока Корбин не пришел к власти, иудаизм в ее жизни присутствовал, но не играл стержневую роль. «В детстве я знала, что я еврейка, но не совершала ничего специфически‑религиозного», — говорит она. «А волосы у меня светлые и фамилия «Райли» — на типичную еврейку я внешне не похожа, — говорит она с глубоким сарказмом. — В школе я знала, что не должна петь для Иисуса, когда мы по утрам исполняли религиозные гимны, но этим все и ограничивалось. А едва узнав, что значит слово «атеист», я подумала: «Похоже на мои взгляды»».
«А, в любом случае, еврейская идентичность отличается от других, потому что это не только религия, не только народ, не только культура, не просто идентичность, а все и ничего сразу — и все вперемешку».
А затем она делает паузу и произносит ровным, четким голосом: «Но то, чего коснулся антисемитизм, — эту часть моей идентичности я провозглашаю своей в полной мере. С ней я не в раздоре. Никоим образом».
Она откидывается на спинку стула и продолжает: «Я всегда знала: если кто‑то из родителей твоих родителей был еврей, это значило, что тебя убьют в Аушвице. Я смотрю на своего племянника: ему два года, он не знает, что такое быть евреем, этот кроха со светлыми волосами и голубыми глазами — носится по дому вдогонку за своими кошками. И я знаю, что его бы убили и ему не позволялось бы держать кошек».
Этот тип самоидентификации — бескомпромиссной, просвещенной по части истории — теперь стал для британских евреев более или менее нормой. Когда Корбин пришел к власти, для широких британских масс этот политик был неизвестной фигурой, хотя некоторые из тех, кто наблюдал за форумами экстремистов в Соединенном Королевстве, встревожились: вот человек, который 30 лет поддерживал отрицателей Холокоста, исламистов и антисемитов самого худшего пошиба, называвший «Хамас» и «Хезболлу» своими «друзьями», пригласивший мусульманского священнослужителя Раида Салаха, который пропагандирует кровавый навет, в здание британского парламента и, собственно, проводивший кампанию в его поддержку, якшавшийся с отрицателем Холокоста Полом Эйсеном и возложивший венок в память о мюнхенских террористов — это если перечислить лишь несколько эпизодов его долгой карьеры, череды подленьких политических вмешательств того сорта, который ассоциируются с левыми из университетских кругов. Но так ли уж важно было все это?
Оказалось, что да. С приходом Корбина к власти антисемитизм проник в кровеносную систему Лейбористской партии. Здесь было бы невозможно перечислить все скандалы, но за период с 2015 года Лейбористская партия приостановила членство бывшего лондонского мэра, избиравшегося дважды, Кена Ливингстона (а он в итоге сам вышел из партии) за заявление, что Гитлер был сионистом, «пока не сошел с ума», исключила из своих рядов Криса Уильямсона, депутата Палаты Общин от Северного Дерби, за утверждение, что партия «слишком много извинялась» при урегулировании вопроса антисемитизма, ознакомилась с кадрами, на которых Корбин говорит, что британские сионисты хоть и «прожили в этой стране…, вероятно, всю жизнь…, не понимают английской иронии», и стала свидетельницей того, как он защищал несомненно антисемитское граффити. Пожалуй, самое вопиющее — Комиссия по вопросам равенства и прав человека проводит проверку партии по обвинениям в том, что она систематически и противозаконно подвергала людей дискриминации и гонениям, а также увольняла за то, что они евреи. Чтобы прояснить контекст, упомяну: до этого Комиссия проверяла всего одну партию — Британскую национальную партию, примыкающую к нацистам.
Райли, как и многие другие евреи (и, собственно, как и неевреи), испытала шок. Она начала писать в твиттере о том, как ее все это ужасает, встала под знамена своей еврейской идентичности, долгое время находившейся в спячке, а также начала изучать историю своего народа. Но она не читала Иосифа Флавия, не изучала ни Тору, ни Талмуд. Ее взор упал на кое‑что совсем другое. «Дело не в религии, — говорит она, перегнувшись через стол. — Не в том, чтобы носить шляпу и отпускать кудри. Заняться еврейской историей меня побудил антисемитизм, и все, что мне пришлось узнать обо всей этой ужасной саге, не имеет никакого отношения к религии. Никакого. Мне пришлось изучить историю, пришлось изучить геополитику, пришлось изучить антисемитов, чья череда протянулась от России до Германии, сквозь Англию и сквозь исламский мир до самого Древнего Рима».
«Мне не понадобилось ничего изучать про евреев, — заключает она, — ведь дело не в них. Дело в антисемитах».
Идентичность зиждится на дихотомии; мы закладываем ее основы, разграничивая себя и других. Но Райли делала кое‑что вдобавок — рассматривала еврейскую историю как нечто, выстроенное врагами евреев, антисемитами — этой константой еврейской истории, ведь что или кто дает нерелигиозным, ассимилированным евреям диаспоры определение «евреи», если не те, кто намеревается нас изолировать?
Так родилась Рейчел Райли, противница антисемитизма. При беседе с ней мне приходит в голову, что она, как и еще несколько фигур (все они женского пола), является по‑своему, в своем небольшом масштабе, современным аналогом Эстер — персидской царевны, которая жила в стране Шушан (современном Иране). Как и библейская Эстер, Райли живет в диаспоре, нерелигиозна и охотно ассимилировалась, но однажды угроза, нависшая над ее общиной, вынудила ее принять свое еврейство перед лицом незатухающей и лютой ненависти.
Реакция, естественно, предсказуема. «Было всякое — от «евреи кусают младенцев за пенисы, заражают их герпесом, сосут у них кровь» до сообщений, что мои руки в крови палестинских детей, я злодейка и совершенно бездоказательно называю всех антисемитами», — вздыхает она. А есть еще и женоненавистничество. «Прозвучали предположения, что мою нелюбовь к Джереми Корбину можно объяснить только тем, что в детстве меня растлили и у меня, дескать, страх перед всеми мужчинами. Я лично видела женщину — бабушку — которая сказала мне, что я этим занимаюсь, чтобы привлечь внимание Джереми Корбина, потому что хочу сделать ему минет».
И, конечно, арсенал любого современного тролля неполон без так называемого газлайтинга . «Они спрашивают: «А где ваши доказательства?» в комментариях к ветке обсуждения с доказательствами, — повествует Райли. — Откуда ты берешь доказательства, неважно — они станут дискредитировать это издание, а в качестве своих доказательств будут давать ссылки на свои сайты фейковых новостей, потому что мы и впрямь существуем в параллельной информационной вселенной с сайтами, которые просто распространяют ядовитые домыслы и плюют на факты».
* * *
В цифровую эпоху тролли обладают способностью наводнять публичную сферу своими заявлениями. Но почему им это так хорошо удается? Я поговорил с Имраном Ахмедом, исполнительным директором Центра противодействия цифровой ненависти — организации, которая борется с женоненавистничеством, гомофобией, антисемитизмом, исламофобией и расизмом в отношении чернокожих в интернете. Силы, организующие кампании ненависти, используют троллинг в трех целях, сказал он мне. Первая — запугать оппонентов, чтобы заставить их умолкнуть; вторая — привлечь новых сторонников через механизм «непреднамеренного усиления сигнала», когда возмущенные пользователи делают перепосты твитов троллей или цитируют их, тем самым расширяя их аудиторию.
Третья цель, ради которой люди занимаются троллингом, пояснил Ахмед, — попытки поменять общественные нормы. «Главное могущество социальных медиа — в том, что доказательством общественной значимости теперь стали уже не оценки специалистов и жизненный опыт, а лайки и ретвиты, — сказал он. — Теперь мы расцениваем количество откликов в соцсетях как доказательство ценности некой идеи, доказательство того, что эта идея не аномальна, а, значит, нам не зазорно с ней соглашаться. И этот невероятно мощный социальный механизм стремительно меняет к худшему нормы и стиль поведения в обществе, так как с самым большим размахом его эксплуатируют именно деятели ненавистничества».
Ахмед полагает, что в британской политической жизни мы наблюдаем вспышку заразного, на уровне нацистского антисемитизма, которая стала возможной благодаря могуществу популярных платформ социальных медиа, открывающим идеологам доступ к аудитории из обычных людей. Как поясняет Ахмед, в нормальных обстоятельствах никто сознательно не поставит себя в положение, где станет слушать пропаганду деятелей ненавистничества. Но именно в такое положение мы себя ставим, когда начинаем пользоваться социальными медиа. Мы позволяем деятелям ненавистничества пытаться обращать нас в свою веру, формировать нашу картину мира и политические убеждения.
А еще троллинг позволяет маргинальным приверженцам каких‑то идей и ненавистникам тягаться с превосходящими силами оппонентов. Хотя на деле число усердных троллей невелико, их маленькая горстка уже способна посеять хаос. «И, конечно, когда происходит что‑то важное — например, вспышка напряженности в британской политической жизни или на дебатах об антисемитизме, — говорит Ахмед, — вы часто увидите слаженные атаки на конкретных людей — так называемые «тролль‑штормы», которые затем привлекают более широкое внимание по милости механизмов трендинга на платформах социальных медиа, которые не только выявляют то, что в тренде, так и рекламируют новые тренды среди широкой аудитории пользователей».
Но между троллингом и антисемитизмом есть особое связующее звено, которое я впервые подметил, приступив к сбору материала для своей последней книги «Война в 140 знаках: как социальные медиа переформатируют конфликт в двадцать первом веке». Прочесывая чаты и форумы, я обнаружил, что в разговорах о политике часто занимала главное место антисемитская теория заговора, а причина в том, что антисемитизм — не просто одна из разновидностей ненависти. Это теологический магнит, притягивающий политических маргиналов. Как сказал мне адвокат Энтони Джулиус, защищавший Дебору Липштадт, когда Дэвид Ирвинг с ней судился : если вы хотите играть в политические игры, антисемитизм невероятно заманчив благодаря его безмерной пластичности. Можно жаловаться на то, что евреи — капиталисты, можно жаловаться на то, что евреи — коммунисты или интернационалисты. Можно жаловаться на евреев в связи с политикой на Ближнем Востоке, можно жаловаться на них в связи с международными банковскими учреждениями. Это неисчерпаемый рог изобилия: потому‑то антисемитизм стал одним из центральных организующих принципов для ненавистников и скептиков как с левого, так и с правого политического фланга.
Понимание того, как антисемитизм функционирует в качестве теологического магнита для политических маргиналов, помогает объяснить, как Джереми Корбину удалось за поразительно короткий срок ввести отъявленный антисемитизм в основную политическую повестку членов Лейбористской партии, теоретически выступающих против расизма. Корбин был лидером маргинальной фракции лейбористов, для которой антисемитизм — один из ключевых организующих принципов. Когда он пришел к власти, эти люди пришли вместе с ним, вооруженные навыками онлайн‑троллинга и генерирования мемов, которые, желая достучаться до аудитории, оттачивали годами. В результате мы имеем сильнейший шторм ненависти, а самая заметная мишень — еврейские женщины.
Райли день ото дня подвергается нападкам с тех пор, как начала высказываться публично. «Я известна не политической деятельностью и не тем, что я еврейка, — говорит она мне. — Я известна тем, что пропагандирую изучение математики девочками, занимаюсь благотворительностью в защиту животных и просто тем, что я гик. Я телеведущая, но много работаю с частными корпорациями — становлюсь лицом каких‑то проектов или даю им свое имя. А теперь моя лента новостей в твиттере кишит лейбористским антисемитизмом и ненавистью, и про меня ходит всевозможная клевета, ложь, слухи и байки. Но я не могу просто сидеть сложа руки и дожидаться, чем дело кончится. Вначале несколько из нас высказались публично и подождали, пока лейбористы‑тяжеловесы подключатся и возьмут бразды в свои руки. Но они так и не подключились».
* * *
Всякий раз, когда я читаю лекции о социальных медиа, я провожу аналогию. Есть старый афоризм: «Тот, кто изобрел азартные игры, был смекалистый человек, но тот, кто изобрел фишки для казино, был гений». Я переиначиваю это по‑своему: социальные медиа изобретены смекалистыми людьми, а вот терминология социальных медиа — гениями. Например, почему это называется «социальные медиа», когда в реальности они скорее антисоциальные — то есть, антиобщественные? Почему лента новостей в соцсетях называется лентой новостей, если неподдельных новостей в ней обычно очень мало?
А самый лучший термин — «платформа», рисующий благостный образ нейтрального пространства, где все мы можем беседовать на равных. В реальности фейсбук, твиттер и инстаграм — не платформы, а коммерческие компании. Они не обязаны просвещать нас или принимать меры, чтобы мы не покупались на фейковые новости. Их дело — извлекать прибыль для своих акционеров, зарабатывая на своем единственном продукте, то есть на нас, своих пользователях. И им неохота выдворять со своих платформ кого бы то ни было: антисемиты, нацисты и исламисты — все они тоже покупают кроссовки.
Райли научилась — ничего другого ей не оставалось — давать отпор лжи и сайтам фейковых новостей, которые эту ложь разносят. Теперь она сотрудничает с организацией «Хватит финансировать фейковые новости», которая борется с сайтами фейковых новостей, чьи модели финансирования зависят от рекламы крупных компаний — таких, как «Амазон». Заметные сайты фейковых новостей, поддерживающие лейбористов, — такие, как The Canary и Squawkbox — живут на средства от размещения такой рекламы, причем компании‑рекламодатели часто об этом не знают. Организация «Хватит финансировать фейковые новости» обращается к таким компаниям и спрашивает, рады ли они ассоциироваться с подобными сайтами: почти всегда компании в ужасе отвечают «нет». Реклама прекращается, а, значит, прекращается и приток доходов.
В завершение я спрашиваю Райли, хочет ли она что‑то сказать американским евреям, читающим «Таблет». Она задумывается, а затем снова заявляет абсолютно четко и уверенно: «Мне кто‑то говорил, что я первая сказала на камеру, что считаю Корбина антисемитом. Никто больше не решался. Мне сказали: просто у тебя нет страха. Это потому, что я воспитывалась вне общины. Я не держу наготове чемодан с вещами в прихожей. Но в Европе полно евреев, у у которых этот страх есть. Я ходила в еврейскую школу в Лондоне, где полно французских детей, чьи семьи покинули Францию; маленькие французские дети учатся в лондонских школах, потому что во Франции не чувствуют себя в безопасности. Чем больше помалкиваешь, тем больше позволяешь, чтобы это распространялось дальше, так что это надо пресекать в зародыше — путем обсуждений и просвещения. По‑моему, в таких местах, как Нью‑Йорк, лучше развита эта культура «скажем громко, скажем гордо». По‑моему, нам всем надо высказываться погромче».
«По другим регионам мира мы видим, какими опасными могут быть жесткие левые, но их все равно недооценивают. Люди все еще предполагают, что ничего из ряда вон выходящего не происходит, но это не так. И чем чаще я вижу организованные атаки по типу «все на одного», чем больше я вижу лжи, цель которой — попробовать заткнуть рот беременным женщинам, тем меньше мне нравятся эти люди и тем меньше мне хочется, чтобы они даже приближались к рычагам власти».
* * *
«Значит, вы назвали Джереми Корбина «долбаным расистом и антисемитом»?»
«Слова «долбаный» я никогда не произносила».
Маргарет Ходж, депутат Палаты Общин от Лейбористской партии по округу Баркинг, сидит в своем лофте на одном из верхних этажей в современном антураже Порткаллис‑Хауза, здания из стекла и стали на набережной Темзы напротив Вестминстерского дворца: в нем находятся рабочие кабинеты 213 членов парламента и их помощников. В комнате много фотографий ее родных, в том числе нескольких внуков. Помощница снует по комнате, передавая Ходж бумаги. Я хочу знать, как эта Эстер — депутат‑лейборист, сделавшая политическую карьеру в одно время с Джереми Корбином, смотрит на происходящее и, самое главное, почему она не предпочла остаться в партии.
Наша беседа начинается с знаменитой фразы, которую она сказала Корбину. Она улыбается: «Расскажу, что произошло: это было, когда я узнала, что он планирует отказаться от определения антисемитизма, которое дала Международная ассоциация по правам человека. Так что меня это жутко взбесило. А потому, когда во время нашего голосования пришла новость, что они отвергли это определение, я просто потеряла над собой контроль. По‑настоящему разозлилась. А мы тогда были в здании парламента, и я сидела между двумя своими добрейшими коллегами, и мы разговаривали об этом, и я сказала, что пойду и назову Корбина долбаным антисемитом‑расистом. И они сказали: «Давай, Маргарет, действуй».
«Он сидел на передней скамье, так что я сказала, что подожду, пока он выйдет из зала, а потом один из моих чудесных коллег отлучился и оповестил «Хаффингтон пост». Когда он вышел из зала, последнее, что я себе сказала, — ведь иногда я действительно ругаюсь скверными словами — «Маргарет, давай без сквернословия», потому что это подорвало бы значение моих слов. Итак, я подошла к нему и сказала, что думаю, что отказ принять это определение — шаг антисемитский, а следовательно, он расист. А он проявил пассивную агрессию, не стал по‑настоящему ввязываться в полемику. А потом он ушел, а я пошла в театр. А потом в новостях все написали, что я обругала его скверными словами».
Вы искренне считаете Джереми Корбина антисемитом? — спрашиваю я. «С июля я не видела абсолютно ничего, что производило бы иное впечатление, — все только подтверждало мое мнение, — говорит она, — или даже его укрепляло».
«Именно его избрание санкционировало перетекание антисемитских настроений, которые всегда были у жестких левых, с крайних флангов в основную политическую повестку».
В длинные окна лофта, рассекающие помещение под углом в 45 градусов, льется ослепительный дневной свет. Ходж озарена бледно‑золотым сиянием, создающим в комнате почти жизнерадостную атмосферу, которая кажется почти неуместной, когда Ходж продолжает тем же ровным и приятным голосом детально описывать, во что влипла Лейбористская партия.
Ходж понимает левых. Она прошла через борьбу партии с жесткими левыми в 80‑е годы, когда она и другие умеренные лейбористы, которыми тогда руководил лидер лейбористов Нил Киннок, изгнали экстремистов, подготовив почву для избрания умеренного лейбориста — премьер‑министра Тони Блэра. Но фанатики не вымерли. Они просто прятались в засаде под своими цифровыми грибами, дожидаясь шанса на возвращение, а теперь вернулись и взяли партийный аппарат под свой контроль.
«Это такая странная секта, — говорит она мне. — Отчасти я это понимаю. Есть старые жесткие левые, троцкисты, те, с кем я боролась в 80‑х. Но есть и молодежь, пришедшая в политику: те, кто родился при лейбористских правительствах, те, кто не видел Британии во времена, когда жесткие левые были в силе, те, кто счел, что Лейбористская партия Блэра не оправдала их ожиданий, и я странным образом могу это понять, потому что помню свои настроения в 1979 году».
Если учесть, что Лейбористская партия захвачена жесткими левыми и столкнулась с проблемой антисемитизма, как Ходж может оставаться в рядах партии? — интересуюсь я. «Потому что у меня бойцовский характер, — отвечает Ходж. — Я продемонстрировала, что никогда не увиливаю от схваток. Я считаю, что борюсь за сердце и душу того, что 56 лет назад привело меня к вступлению в Лейбористскую партию, хочу продолжить борьбу и отдать ей все свои силы».
Я спрашиваю у нее, как антисемитизм стал предопределять ее жизнь в текущий момент, и она снова улыбается, возможно, чуть более скорбно. «Я никогда не думала, что моя еврейская идентичность займет центральное место в моей политической деятельности, — говорит она, — но это так».
«Рассказать вам мою смешную историю? В 1994 году, когда я баллотировалась на дополнительных выборах в Баркинге (в Восточном Лондоне — Прим. Авт.), «Джуиш кроникл» хотела взять у меня интервью, а я сказала: «Я не буду давать интервью «Джуиш кроникл», что я им скажу?». Но в итоге я его все‑таки дала, и меня спросили: «Что вы собираетесь сделать для еврейской общины?», а я сказала: «Не очень много». А когда возник этот лейбористский антисемитизм, пресс‑атташе, который договаривался о том интервью, прислал мне открытку — написал «Помните, что вы сказали в 1994‑м?»»
Но такой уж она человек, говорит она мне. Она потеряла родственников в Холокост и приняла близко к сердцу уроки истории. «Я все время гадаю, какой была Германия в 1930‑м, в 1932‑м, как тогда все выглядело. Потому что я знаю, что мои родители (которые тогда жили там) были вполне интегрированы. И, вероятно, они всегда страдали от антисемитизма в той или иной мере. Но, вероятно, им и в голову не приходило, что он повлечет за собой Холокост. Поэтому я считаю, что нельзя терпеть по‑настоящему грязные оскорбления, даже если люди говорят, что оскорбления не могут повлечь за собой серьезный вред, оскорбления сами по себе вредны, но могут ли они привести к чему‑то более серьезному? И вот чем непростительно поведение Корбина — он дал разрешение на то, чтобы это возникло заново».
«В 2010 году я боролась с Британской национальной партией (нацистской партией) и думала, что в этом бою на меня выльют ушаты антисемитских оскорблений, и их лили, но с тех пор, как Джереми Корбин стал лидером лейбористов, на меня вылили намного, намного больше».
И, наконец, я спрашиваю, как антисемитизм повлиял на ее отношение к своей идентичности. И она снова улыбается — искренняя, широкая усмешка. «Я секулярная еврейка. Ни один из моих мужей не был евреем. Я даже никогда не отмечала еврейские праздники. Мы никогда не интегрировались в еврейскую общину в каком‑либо реальном отношении».
«Но можно я скажу вам одну вещь?» — спрашивает она, все с той же улыбкой.
«Мой отец пытался сделать из меня еврейку — не сумел. Семейный раввин пытался сделать из меня еврейку — не сумел. Мои друзья пытались сделать из меня еврейку — не сумели. Понадобился Джереми Корбин, чтобы из меня наконец‑то удалось сделать еврейку». Она делает паузу.
«Я бы смеялась, — продолжает она. — Но, очевидно, я лишена чувства иронии».
* * *
Трейси‑Энн Оберман опаздывает. Я сижу за столиком на втором этаже закрытого клуба в Западном Лондоне, в самом сердце артистического района Сохо, где давно уже сосредоточились британские креативные индустрии. Оберман — признанная актриса, работающая на телевидении и в театре, прославилась на всю страну, когда стала сниматься в сериале «Жители Ист‑Энда» — самой долгоиграющей мыльной опере на «Би‑би‑си»: сыграла жену (а впоследствии убийцу) отрицательного героя, Дэна Уоттса, он же «Грязный Дэн». Как и Райли, Оберман — еще одна еврейская женщина из далекого от политики мира, которая из‑за Джереми Корбина обнаружила себя в роли современной Эстер.
Она, как и столь многие сегодня, — преданная сторонница левых, сейчас воюющая с лейбористским антисемитизмом, и я хочу услышать, что думают о происходящем евреи, которые когда‑то поддерживали лейбористов и не являются политиками. Оберман входит, слегка задерганная: утром была занята по уши своими родительскими и профессиональными обязанностями. Но со мной поговорит охотно: это же ее тема. Тотчас становится очевидно, что проблемы Лейбористской партии ее глубоко печалят.
«Я считаю, что нынешняя Лейбористская партия — огромная проблема, — говорит она. — Некоторое время назад я играла в «Скрипаче на крыше» и изучила вдоль и поперек биографию моих прадеда и прабабки. Я и не знала, что они оба вначале были большевиками, а затем сделались меньшевиками. Одной из причин их вынужденного отъезда было то, что они были глубоко политизированы. Они приехали в Англию и сыграли гигантскую роль в создании Лейбористской партии. Только и говорили, что о мытарствах рабочего класса и правах рабочих. И вот что меня беспокоит: эту еврейскую историю — особенно историю длительного участия евреев в деятельности Лейбористской партии — постепенно вымарывали».
В центре этих попыток вымарать историю — представление, которое создает помехи борьбе с современным антисемитизмом: по этому тезису, евреи — люди неискоренимо привилегированные, а, значит, жертвами быть не могут. Комик Дэвид Бэддил рассказывал мне о первых годах своей работы в стендапе, о том, что если он акцентировал свое еврейство — что тогда делало его почти уникальной фигурой в Британии, это порождало неловкость. «Становилось очевидным, — сказал он мне, — что еврейство было не вполне приемлемой идентичностью для сил, сведущих в политике идентичности, то есть, по сути, для левых». Это положение дел, имеющее место и в Европе, и в США, в Британии еще более осложнено, поскольку быть евреем здесь, где община насчитывает всего 260 тысяч человек, долгое время означало иметь аморфную и расплывчатую идентичность, оторванную от четко различимых культурных реперных точек; в США, наоборот, американская литература и юмор — назовем только две сферы — несут глубокий отпечаток еврейского влияния.
Оберман соглашается с этой мыслью. «Таковы представления (экс‑мэра Лондона) Кена Ливингстона: все евреи богатые, все евреи белые, все евреи принадлежат к среднему классу и все евреи стараются уберечь свои активы, — говорит она. — А теперь все только обострилось из‑за огромного объема вранья, которое цитируется под видом фактов. А мы имеем молодое поколение, которое не видит нюансов, которое не понимает ситуацию, которое пичкают информацией через фейсбук и твиттер, и такие проблемы, как весь ближневосточный конфликт, сводят к 140 знакам, и только это и видишь».
Оберман до сих пор не может поверить в то, что случилось с партией, которую она так любила. «Мне говорят: но как же антисемитизм правых? Правые мне до лампочки, это же не моя партия — я никогда не разделяла их взгляды, — поясняет она. — Трампа я нахожу отвратительным. От Фараджа (Найджела Фараджа, лидера «Партии Брекзита») или от тори с их исламофобией и расизмом я никогда ничего другого не ожидала. Но левые не оправдали моих ожиданий».
Если существует девиз, в соответствии с которым живут неполитизированные царицы Эстер, это «Высказывайся громче». Все они пострадали за свою публичную позицию. «Это очень интересно, — говорит Оберман. — Нам всем поступают угрозы убийством, угрозы сексуального характера, придирки к нашей внешности. Но Джона Манна (бывшего депутата‑лейбориста, проводящего кампании против антисемитизма) не атакуют за его позицию — нет, атака идет на его дочь или его жену. Этому сопутствует мерзостное женоненавистничество: мы всего лишь «пустоголовые блондинки», нам «надо бы запретить говорить»». «Есть какой‑то мужчина, который на мне зациклился: он сумел собрать все хоть чуть‑чуть сексапильные фотосессии, которые у меня были, и просто пишет твиты каждый божий день. Смешно до истерики, но в то же время это же сильнейшее женоненавистничество».
Стоит ли ее деятельность таких негативных последствий? Оберман отвечает без заминки: «На днях, вчера, гостем моего подкаста был Дэнни Бейкер (британский деятель масс‑медиа), и он сказал: «Зачем утруждаться? Это же как ходить по Оксфорд‑стрит (с транспарантом). Ты хоть кого‑нибудь переубедила?» Я ответила, что вообще‑то переубедила. Я обнаружила: когда высказываешься публично, это побуждает многих других набраться смелости и последовать твоему примеру. Я получаю открытки и письма, самые настоящие старомодные письма, написанные от руки, и люди мне пишут: когда вы впервые высказались публично, я подумал, что вы спятили, а теперь, хотя я завзятый сторонник лейбористов, я с вами согласен».
Она продолжает: «Послушайте, политикам деньги платят за то, что они этим занимаются, а нам с Рейчел — нет, и потому‑то у нас это идет от чистого сердца. Я ничего не выиграю от того, что занимаюсь этим, — разве что приобрету абсолютную убежденность».
«Раньше я сильно боялась, как это скажется на моей жизни — на профессиональной работе, на частной жизни и, наверно, на душевном состоянии, но чем больше высказываюсь публично и чем больше эти дебаты выходят на авансцену, тем тверже я понимаю, что поступила, как надо».
И, конечно, это лишь укрепило ее уверенность в своей идентичности: «По иронии судьбы, почти все из нас, кто высказывается публично, — люди того типа, кто говорит: «Я, знаете ли, еврей», и это просто умора, ведь тролли, наверно, думают, что все мы каждые две минуты бегаем в синагогу, завернувшись в наши сионистские флаги и с звездами Давида. По‑моему, это вдохнуло энергию в общину».
Что дальше — на что она надеется? — спрашиваю я под конец. И ей снова не требуется пауза для размышления. «Я молюсь и надеюсь, что смогу вернуться в свой дом — в лейбористскую партию, — отвечает она. — Молюсь, что пройдет этот момент безумия, расизма и женоненавистничества, которым позволил расцвести этот человек, вытащив их из углов пабов и частных домов, где они ютились. Надеюсь, что жесткие левые и этот их, так сказать, «зонтик», под которым укрываются от критики ультраправые антиеврейские настроения, исчезнут с глаз долой — вернутся в углы, где им так долго приходилось прятаться».
* * *
23 сентября 2018 года депутат‑лейборист Палаты Общин по округу Лусиана Бергер, представлявшая округ Уэвертри, пришла на ежегодную конференцию Лейбористской партии в Ливерпуле, сопровождаемая полицейским, которого специально приставили для ее защиты: эта мера была ответом на антисемитские угрозы, поступавшие Бергер после избрания Джереми Корбина лидером партии. В то время она была беременна. Спустя без малого пять месяцев она сочла, что с нее хватит, и вышла из партии, сославшись на «институциональный антисемитизм» и, как она выразилась, «культуру травли, фанатизма и запугивания». В 2019 году в Британии депутата Палаты Общин от крупной политической партии вынудили уйти с работы за то, что она еврейка. Это было абсолютно беспрецедентно, и я захотел с ней поговорить.
В итоге нам удалось договориться о встрече прямо перед тем, как у нее подошел срок родов. Бергер хорошо помнит конференцию. «Поговаривали, что я наняла актеров или наняла полицейских, чтобы они меня сопровождали». Вот отрезвляющий урок о текущем состоянии публичной сферы: даже вещественные доказательства в форме фотографий не остановят тех, кто старается что‑то отрицать. Когда Бергер вышла из партии, депутат‑лейборист (тоже еврейка) Рут Смиc встала рядом с ней в парламенте и заклеймила состояние своей партии. «Я сознательно остаюсь в рядах Лейбористской партии, потому что нам отчаянно необходимо навести в ней порядок, потому что Лейбористская партия не может быть институционально антиеврейской. Этого просто не может быть», — сказала мне Смиc несколькими месяцами раньше. Она верила, что Комиссия по делам равенства и прав человека признает партию виновной в антиеврейской дискриминации, но намеревалась проявить упорство.
Бергер, однако, порвала с партией. Вначале она заседала в парламенте как член Независимой Группы, которая затем стала Независимой Группой за Перемены. Теперь, спустя почти 10 месяцев, она баллотируется от либерал‑демократов (третьей по величине партии в Великобритании) по избирательному округу Финчли и Голдерс‑Грин, где много евреев. .
История Бергер — во многом история эволюции современного лейбористского антисемитизма. Когда всплыло, что Корбин выступил в защиту антисемитского граффити в Восточном Лондоне, она высказалась публично, потребовав от Корбина объяснений. Спустя несколько дней, 25 марта 2018 года, британские евреи провели на Парламент‑сквер митинг под лозунгом «С нас хватит!». Это было, как поясняет Бергер, еще одно переломное событие британской еврейской истории. «Это было ошеломительно, — говорит она мне. — Мы имеем общину, находящуюся в меньшинстве, которая не пожалела вечером времени, чтобы выйти на улицу и провести демонстрацию против Оппозиции Ее Величества. Меня это попросту ошеломило».
«И вы бы подумали, — продолжает она, — что любая организация, а тем более крупная политическая партия, постаралась бы предпринять все возможные меры, чтобы смягчить ситуацию и предотвратить новое негодование, но они ничего не предприняли. Собственно, то, что происходило на протяжении минувшего года, экстраординарно. Каждый месяц что‑нибудь случалось. Была битва за определение Международного альянса в память о Холокосте, которое они до последней минуты все равно пытались отклонить. А потом было лето антисемитизма, когда не проходило ни дня, чтобы на первую полосу какой‑нибудь британской газеты не попадали бы Джереми Корбин и его прежние деяния».
«Я была парламентским председателем Еврейского лейбористского движения, — говорит она, — одной из старейших организаций, аффилированных с Лейбористской партией, которое должно было праздновать сто лет своего союза с Лейбористской партией, и я сочла, что сделала все, что в моих силах, пытаясь изменить ситуацию изнутри, сделала — и потерпела неудачу».
Даже Смис, твердо намеренная оставаться в Лейбористской партии, признает, что в некоторых кругах левых давно существует подспудное антисемитское течение. «Моя любимая книга Джорджа Оруэлла — «Лев и единорог», и, само собой, в ней есть раздел об антисемитизме среднего класса, и, собственно, рабочего класса тоже, антисемитизме на левом фланге, — сказала она мне. — Но он почти отошел в прошлое, а если люди говорили гнусности, то через призму ИзраиляПалестины. Мы больше не в этой сфере, мы определенно оказались на арене современной антисемитской стилистики».
Когда я беседовал с еврейским историком Саймоном Шамой, он согласился с этой мыслью. «Антисемитизм сидит в капиллярах у определенных аспектов левых, при этом произошло осовременивание старинных предрассудков, направленных против евреев: например, ростовщики заменены на социализм дураков », — сказал он мне.
Что касается Бергер, то она больше не желает иметь дело с Лейбористской партией Джереми Корбина. «Он и те, кто его окружает, недостойны ключей от дома 10 на Даунинг‑стрит, — сказала она мне. — Я никогда не думала, что мне придется выйти из Лейбористской партии, тем более на 37‑й неделе беременности, но я должна была это сделать, потому что должна была сохранить верность своим убеждениям». И таким образом она неизбежно стала еще одной Эстер. «В 2010 году я выдвинула свою кандидатуру для отбора точно не ради того, чтобы увидеть, как в бегущей строке на «Би‑би‑си ньюс» или «Скай ньюс» меня именуют «еврейским депутатом», — сказала она мне. — Я невероятно горда своим еврейским наследием и своей еврейской идентичностью, это просто часть меня, но я никогда не стремилась к тому, чтобы для меня это было опознавательным признаком».
Но ее решимость не ослабевает. «Антисемитизм — он вроде канарейки в шахте, — говорит она задумчиво. — И если мы ему не воспротивимся, возникнут более масштабные проблемы».
* * *
Британия глубоко разобщена. Страна ждет утра пятницы, чтобы узнать о своем наиболее вероятном будущем на ближайшие четыре года, а также о том, какого типа страной хочет быть Британия. Но даже если Корбин потерпит поражение, кризис вокруг проблемы антисемитизма не закончится: все зашло слишком далеко. Лучше всех ситуацию охарактеризовала, еще несколько месяцев назад, еврейский депутат‑лейборист Рут Смис, когда мы беседовали в ее кабинете. «Теперь это вопрос поколенческий, — сказала она мне. — И усугубленный фейковыми новостями, социальными медиа, тем, что у британского общества туго с аналитическими навыками. Но они открыли ящик Пандоры, и мы не можем его закрыть, — пояснила она. — Я это сказала Джереми напрямую».
Она продолжила: «Вот почему я возмущаюсь, и это распространяется на самые разные уровни происходящего. Меня возмущает то, что люди пережили ужасные вещи, им угрожали, их травили и подвергали гонениям за то, что они евреи в рядах Лейбористской партии. Я возмущаюсь тем, как обходятся с моими коллегами, — сказала она. — Я возмущена тем, что теперь это стало проблемой, которую придется решать всей стране, пока не сменится, как минимум, одно поколение».
Британия претерпевает кризис, который евреи в этой стране когда‑то сочли бы немыслимым. Но он имеет место, и кризис это некрасивый, грязный и болезненный. И все же в его разгаре британские евреи, во главе которых стоят несколько женщин, высказывающихся без обиняков и не позволяющих заткнуть им рот, обрели свой голос. Некоторые говорят, что они слишком кипятятся, перехватывают через край и роняют свое достоинство. Но мысль, которую они хотят донести, была, бесспорно, услышана.
В каждом интервью, на каждых дебатах Корбин сталкивается с обвинениями в антисемитизме, на которые ничего не может ответить. Журналисты печатных изданий критикуют его за документированные проявления антисемитизма, телевизионные обозреватели критикуют его за документированные проявления антисемитизма. В Британии всего 260 тысяч евреев; это крупное достижение и общественно‑полезный шаг на благо и евреев, и неевреев в стране, переживающей трудные времена, которые почти наверняка станут еще труднее, а значит, что антисемитизм, вероятно, усилится.
Но, как показали нам современные царицы Эстер, во тьме есть несколько проблесков света. Британские евреи дают отпор и гордятся тем, что они евреи. 
Оригинальная публикация: Election Watch: The Jewish Women Leading the Fight Against Anti‑Semitism in Britain
The Atlantic: Почему британских евреев беспокоит Джереми Корбин?
Commentary: Неужели корбинизация — будущее демократической партии?
